Германское подполье в 1942—1944 годах - Аллен Даллес

важными. Мое решение неизменно. Я нападу на Францию и Англию в самый благоприятный ближайший момент. Нарушение нейтралитета Бельгии и Голландии нечего не значит. Когда мы победим, никто не станет задавать вопросов. Мы не будем нарушать их нейтралитет так глупо, как в 1914-м».

В декабре генерал Бек сказал послу фон Хасселю, что сделал все возможное, чтобы убедить Браухича действовать, пока не началась настоящая война на Западе. Он даже дал Браухичу понять, что он, Бек, намерен сам совершить государственный переворот, если Браухич предоставит ему свободу действий. Браухич ничем не выразил своей поддержки. Адмирал Канарис, который никогда не питал оптимизма в отношении военных, говорил Хасселю, чтобы тот оставил всякую надежду на генералов. 3 апреля 1940 года Гёрделер показал Хасселю письмо, в котором генерал Гальдер признавался, что изменил свое мнение и, поскольку Франция и Англия объявили Германии войну [sic], нужно воевать и компромиссный мир не имеет смысла. Гёрделер сказал, что Гальдер был страшно расстроен и, когда Гёрделер упомянул о его ответственности, расплакался. Хассель в своем дневнике подытожил свое отношение к генералам в этот период следующей фразой: «Похоже, эти генералы хотят, чтобы правительство Гитлера само приказало им свергнуть себя». Тем не менее те заговорщики в германской армии, которые продолжили свою работу против нацистов, позаботились о том, чтобы предупреждения об угрозе вторжения дошли до официальных лиц Бельгии, Голландии и других стран. Последующие заявления об этом, которые сделали мне Гизевиус и Шлабрендорф, подтвердил полковник Г.Дж. Сас, служивший в то время военным атташе Нидерландов в Берлине.

Полковник Сас очень хорошо знал генерала Остера, и тот полностью доверял ему. 6 ноября они вместе обедали, и Остер рассказал, что вторжение начнется 12 ноября. Сас отправился в Гаагу, чтобы передать эту информацию лично. Но, видимо, возражения военачальников, особенно генералов бронетанковых войск и авиации, а также надежды Гитлера получить мир, не отказываясь от Польши, привели к тому, что вторжение было отложено по крайней мере до нового года.

В начале января 1940 года немецкий курьерский самолет, летевший из Берлина в Рейнланд, приземлился — по-видимому, его к этому принудили — в Бельгии, недалеко от города Малин. Этот самолет вез подробные планы немецкого вторжения в Голландию и Бельгию. Некоторые утверждали, что вынужденная посадка была уловкой и что самолет был отправлен группой немецких антинацистов, чтобы предупредить бельгийцев о грядущем вторжении. Бельгийские власти, вполне естественно, подумали, что это обман, и не придали ему большого значения. Однако Геринг, а также генерал Остер и в его лице вся служба разведки были вызваны на ковер за свою беспечность. Остер рассказывал полковнику Сасу, что Гитлер разъярился, как дикий зверь, из-за отсрочки, вызванной необходимостью изменить планы вторжения[5].

Также полковник Сас получил от Остера предупреждение о том, что нападение планируется на январь. Он передал это своему правительству. Тот факт, что ни в ноябре, ни в январе нападения не случилось, безусловно, уменьшил эффект своевременного предупреждения, которое Сас сделал несколько месяцев спустя.

Когда в начале 1940 года Гитлер проинформировал Генеральный штаб, что собирается вторгнуться в Норвегию, генералы стали возражать на том основании, что невозможно будет скрыть подготовку к вторжению и английский флот не позволит немцам добраться до Норвегии. Гальдер и Браухич отказались разрабатывать план операции. Тогда Гитлер обратился к своему собственному штабу, целиком состоящему из людей, полностью подконтрольных ему, а именно к Кейтелю, Йодлю и генералу Варлимонту. Этот новый нацистский штаб рвался вторгнуться в Норвегию, поскольку среди прочего им очень хотелось опробовать новые немецкие парашютные и воздушно-десантные дивизии. Они убедили фюрера, что с Норвегией все будет просто.

И снова генерал Остер предупредил полковника Саса. Эти двое встречались часто, что было совсем не так трудно, как можно подумать. Для таких целей настоящее благословение — это затемнение, как я сам понял в Швейцарии. Обычно с наступлением темноты военный атташе Нидерландов навещал генерала Остера в его доме, расположенном в уединенном пригороде Берлина. За десять дней до 9 апреля 1940 года — даты нападения на Норвегию и Данию — Остер сообщил Сасу некоторые подробности плана вторжения. Полковник Сас рассказывал мне, что той же ночью проинформировал датского военно-морского атташе. Но датчане просто не поверили этому. Они практически ничего не сделали, чтобы предотвратить или хотя бы как-то затормозить вторжение. Однако, по словам полковника Саса, немцы каким-то образом узнали, что датчане были предупреждены о нападении, и провели тщательное расследование, но, к счастью, ни Сас, ни Остер не попались. Вместо этого по какой-то неизвестной причине подозрение пало на посольство Бельгии.

После вторжения в Норвегию, но до нападения на Францию и Нидерланды военные, участвовавшие в заговоре, по инициативе генерала Бека связались с бывшим канцлером Йозефом Виртом, убежденным антинацистом, жившим в эмиграции в Швейцарии. Они попросили Вирта задействовать свои англо-французские связи, чтобы установить намерения западных держав на тот случай, если произойдет военный переворот и им удастся сбросить Гитлера. Неопределенный уклончивый ответ пришел в то самое время, когда началось наступление на Западе.

Тем временем заговорщики предприняли несколько бесплодных попыток убедить отдельных фронтовых командиров в неизбежности поражения, если Гитлер нападет на Нидерланды и Францию. Генерал Томас объехал ряд генералов, включая Лееба, Бока, Рундштедта, Манштейна и Соденштерна, склоняя их отказаться от нападения на Голландию и Бельгию. Он уверял, что в ходе последующего кризиса Берлинский гарнизон арестует Гитлера и армия возьмет верх. Генералы вежливо слушали. Они одержали большие победы в Польше и Норвегии и, опьяненные перспективой завоевания всей Европы, не верили этому вечному скептику и критику Адольфа Гитлера. И еще они знали, что линия Мажино, протянувшаяся вдоль бельгийской границы, — это фарс. Пусть только двинутся танки!

Полковник Сас рассказал мне, что 3 мая Остер сообщил ему о начале наступления 10 мая. 4 мая Сас получил запрос от своего правительства, которое просило его подтвердить предупреждение, полученное от представителя Гааги в Ватикане.

В воскресенье перед началом наступления жена одного из немецких полицейских чиновников позвонила Сасу и сказала, что ее муж на несколько дней уезжает в Голландию. Сас сообщил своему правительству, что, насколько ему известно, нападение назначено на пятницу. Подозрения голландцев подтвердил тот факт, что те самые официальные лица, которые сыграли роковую роль во вторжении в Польшу, подали заявления на получение нидерландских виз.

В четверг 9 мая в правительственном районе Берлина воцарилась напряженная атмосфера. Сас и Остер встретились последний раз в жизни. Остер еще раз подтвердил, что приказ о начале наступления на Запад отдан. Они вместе пообедали. «Я чувствовал себя как на