Мила Хант - Эли Андерсон

– Рассказывай! Мы ещё не приехали в эту жуткую деревню, а ты уже запрещаешь мне залить тоску.

Нильс неожиданно выпрямляется, бросая наушники на сиденье. И с улыбкой от уха до уха начинает глазеть в окно. Мы едем на север и сейчас движемся между двумя каналами, которые чуть южнее превратятся в две реки, омывающие Центр. Это Северный перешеек – длинная дамба, пересекающая Периферию и позволяющая выезжать за пределы Центра. Трасса, охраняемая государством, представляет собой прямую асфальтовую дорогу, проложенную по сухой почве, на которой ничего не растёт. По обеим сторонам из каналов поднимаются высоченные стены тумана, сквозь который совершенно невозможно разглядеть Периферию. Наверху они соединяются, так что мы едем словно по белому ватному тоннелю. Нильс переглядывается с Жанной и нажимает на кнопку, открывая крышу. Эти двое вскакивают на сиденье и высовываются из машины. Раскинув руки, подставив лица ветру, они вопят:

– Мы короли мира!!!

Жанна заливисто хохочет, но, когда она поворачивает голову в мою сторону, я вижу, что её глаза полны слёз. Возможно, она пользуется случаем, чтобы выплеснуть накопившиеся за год тяжёлые эмоции. Нильс протягивает мне руку:

– Давай, присоединяйся!

В зеркале заднего вида я ловлю недовольный взгляд Джеймса. Он слегка сбавляет скорость. Я хватаюсь за руку Нильса и втискиваюсь между ним и Жанной. От встречного ветра мы с трудом можем дышать, но мы поём и кричим. Нам так легко, как не было уже давно. Я забываю обо всём. Вдруг в стене тумана появляется дыра, и я на мгновение вижу мрачные здания с чёрными крышами и чахлую растительность на бетонных улицах. В следующую секунду прореха затягивается, и зловещая картинка исчезает как мираж. От неё не остаётся ничего, кроме чудовищной тяжести, разрывающей грудь. Я не хочу увидеть это снова. И ещё меньше хочу жить там, выслеживая своих жертв. Мои друзья ничего не заметили. Я вдруг начинаю задыхаться – наверное, от ветра, бьющего в лицо, – и спускаюсь обратно в салон. Жанна ухватилась за край люка, закрыла глаза и наслаждается моментом. Нильс присоединяется ко мне.

– Что случилось?

– Слишком сильно дует.

Он берёт меня за руку и проводит пальцем по ладони.

– Линия лжи. Супердлинная.

– Это линия жизни.

– Значит, ты будешь жить долго. Если только не дурачишь меня. Скажи, что не так?

Я пугаюсь, что сейчас он заставит меня во всём признаться.

– Нильс, не начинай. Мы едем отдыхать, а не забивать себе голову.

Но он всегда был упрям.

– Я объясню, почему не верю тебе. Начиная с того незабываемого вечера в «Dutch». Во-первых, потому что ты никогда не оправдываешься, как это делала на следующий день. Во-вторых, потому что с тех пор ты чертовски напряжена. Ну и, наконец, потому что…

Нильс нерешительно смотрит в окно.

– Не уверен, что тебе понравится третья причина.

Ты не веришь, потому что любишь. И благодаря этой любви читаешь меня, как открытую книгу, и никогда не ошибаешься.

– Ты прав, не понравится.

Нильс смотрит на меня своим сияющим взглядом. Но я остаюсь железной.

– Мне плевать на шикарную тачку твоего отца. И ещё больше – на его замок. Ты ведь знаешь. У меня ничего подобного никогда не было. И я никогда не чувствовал потребности в этом. Я бы предпочёл провести месяц на помойке, лишь бы ты сказала мне правду, чтобы я смог помочь. Даже если от одной мысли об этом тебя тошнит.

Нильс прав. Я больше не могу врать и притворяться. Но правда слишком опасна. Особенно для него, находящегося под прицелом леди А.

– Ладно, дела действительно не очень. Но я не могу говорить об этом. Ты будешь изводить меня все две недели?

– Ответь мне на один-единственный вопрос: это страшно?

Я колеблюсь.

– Не страшно. Тревожно.

– Ты боишься или нет?

– Ты сказал «один вопрос».

– Да, но теперь я беспокоюсь ещё больше, так что квота вопросов удваивается автоматически.

Если я не отвечу, Нильс отстанет сегодня, но вернётся к этому завтра. И ещё тысячу раз. Лучше успокоить его.

– Нет, я не то чтобы боюсь, но озабочена. А теперь – стоп.

Жанна спускается в салон и закрывает крышу. Потом смотрит на наши лица.

– Круто, я пропустила серьёзный разговор.

Она поворачивается к Нильсу.

– Дашь мне отчёт в конце каникул. Ты же всё равно не сможешь выкинуть это из головы, так? Ну а теперь, – она уютно устраивается между нами, – спать.

Джеймс занимается нашим багажом. Жанна и Нильс с восхищением разглядывают огромный белый коттедж, стоящий в лесу. Главное здание, два крыла и навес, закрывающий весь двор. Дом расположен на полянке, и деревья окружают его со всех сторон, словно нежно-зелёный кокон. Или как удушающая ловушка. На выбор.

Я подхожу к чете Уиллоу, которые занимаются здесь хозяйством. Супруги глазеют на нас как на ярмарочных животных. Они не видели меня много лет, я отказывалась приезжать сюда. Начиная примерно с рождения брата. Я вдруг вспоминаю свой последний визит. Пуха в люльке, слова отца, которые он произнёс, поднимаясь по лестнице. Я отгоняю воспоминания грубым и непонятным жестом. Миссис Уиллоу, блёклая и тощая, как палка, неуверенно отступает назад. Её муж-медведь скрещивает руки на груди. Рукава у него закатаны, так что видны предплечья, густо поросшие рыжей шерстью. Наш приезд ему явно не по душе. Я не хочу пожимать ему руку, он тоже. Что касается его жены-палки, то я просто опасаюсь её сломать. Жанна и Нильс, смущённые, смотрят на меня. Я наконец выдавливаю из себя:

– Спасибо, что подготовили дом.

– Это наша работа, – отвечает медведь Уиллоу столь же дружелюбно.

Я огибаю его, будто дерево, и вхожу внутрь.

Так странно… Можно избегать какого-то места годами, но стоит вернуться туда, как узнаёшь всё, вплоть до запаха. И когда память чувств пробуждена, просыпается и всё остальное: образы, лица, движения. И эмоции.

Натёртый воском паркет сияет, как и семь лет назад. Диваны стоят на тех же местах, диванные подушки как новые, пледы на подлокотниках, свежие цветы в вазах. Высокие окна выходят на тот же роскошный сад, который мягко спускается к озеру и причалу. Лодка тоже тут, привязанная к мосткам, носом, как всегда, повёрнутая к другому берегу. Всё здесь отлично справляется с течением времени. Без моего присутствия и предподростковых нервных срывов.

Я оставляю Нильса и Жанну исследовать первый этаж, с его анфиладами залов и псевдодеревенской роскошью, а сама поднимаюсь наверх.

Прохожу мимо спальни родителей, заглядываю в комнату Пуха. Здесь тоже всё по-прежнему. И один в один похоже на