Дипломатия и войны русских князей - Александр Борисович Широкорад

Всеслава Чародея и выбрали его князем киевским. Но усидеть на киевском престоле Всеславу удалось лишь 7 месяцев.

Весной 1069 г. к Киеву двинулось большое польское войско во главе с великим князем Болеславом II. Вел войско Изяслав Ярославович. Всеслав двинулся навстречу полякам, но у Белгорода, узнав о большом численном превосходстве врага, ушел со своей дружиной в Полоцк.

Киев был вынужден капитулировать перед поляками. В город вошел карательный отряд во главе с Мстиславом — сыном Изяслава Ярославовича. 70 горожан было казнено, несколько сотен — ослеплено. Изяслав вновь оказался на киевском престоле. Однако после этого очередная гражданская война на Руси не только не затихла, но разгорелась с новой силой.

Изяслав с дружиной и поляками двинулся к Полоцку и захватил его. Всеслав Чародей, как всегда, сумел скрыться. Изяслав посадил наместником в Полоцке своего сына Мстислава, а после его смерти, другого сына — Святополка.

Полоцк вернулся под власть Киева всего на четыре года. В 1074 г. Всеслав Чародей навсегда вернул себе Полоцкое княжество, а Святополк позорно бежал.

Тем временем Святослав и Всеволод Ярославичи начали войну за киевский престол со старшим братом Изяславом Ярославичем.

Как видим, Изяслав Ярославич, вернувшись в Киев, сидел на киевском престоле, как на горячих углях. В довершение всего в 1071 г. в Киеве объявились волхвы, открыто проповедовавшие о грядущих вселенских катаклизмах. В такой ситуации экстренно требуется какой-либо крутой пропагандистский трюк.

И вот в 1072 г. Изяслав организовывает торжественное действо — перенесение останков князей Бориса и Глеба в специально построенный каменный храм в Вышгороде близ Киева. Естественно, что около могил начинают твориться чудесные знамения и исцеления больных. Борис и Глеб были объявлены святыми, а Святополк предан анафеме.

Любопытно, что в 1050 г., то есть еще при жизни Ярослава Мудрого, его внук, сын Изяслава, был назван Святополком. То есть в 1050 г. об истории Бориса и Глеба никто не помнил или не хотел вспоминать. Как мы помним, варяги убили Бориса тайно, и все они погибли или убыли на родину. За 50 лет в Киеве власть менялась насильственным путем раз двадцать, и у стариков в головах неизбежно перепутались многие события. Тем не менее, даже из летописи видно, что канонизация прошла не совсем гладко. Так, при перезахоронении братьев глава русской церкви митрополит Георгий «бе бо нетверу верою к нима», то есть очень сильно сомневался, но «потом пал ниц». Первым внесли в храм Бориса в деревянном гробу, а вот с Глебом, которого несли в каменном гробу, вышла заминка. В летописи сказано:«... уже в дверях остановился гроб и не проходил. И повелели народу взывать: «Господи, помилуй».

Мало того, митрополит Георгий вынул из каменного гроба правую руку Глеба и благословил ею стоявших рядом князей Изяслава и Всеволода Ярославичей. И только тогда гроб с телом Глеба прошел в церковь.

Интересно, зачем летописцу в краткое описание захоронения включать эту деталь? Может, он хотел эзоповым языком сказать, что у Глеба были серьезные основания не лежать рядом с Борисом?

Возможно, у кого-то возникнет вопрос, а как народ воспринял в 1072 г. такую фальсификацию? Ведь должны же были старики помнить события 54-летней давности? Ну что ж, спросите у пожилых киевлян, кто из них в 1974 г. помнил все перипетии Гражданской войны, когда Киев в 1918—1920 гг. переходил из рук в руки столько же часто, как в 1015—1019 гг. Тем более что в «Саге об Эймунде» несколько раз говорится, что убийства Бориса никто не видел. Ну а кто помнил, того заставили молчать. Не зря же митрополит Георгий упорно не желал канонизировать Бориса.

До перевода «Саги об Эймунде» на русский язык на нестыковки в летописи никто не обращал внимания. Закончив перевод «Саги...», профессор О.И. Сенковский понял, что ее публикация может кончиться длительным путешествием на Соловки. Тогда он нашел неостроумный, но единственно возможный выход из положения — объявил Бурислейфа Святополком. Царское правительство этот подлог устраивал. А при советской власти шла борьба с норманистской теорией, и все, что связано с варягами, предавалось забвению.

Лишь с началом перестройки полемика об убийцах Бориса и Глеба вновь обострилась. В 1990 г. в Минске выпущена книга Г.М. Филиста: «История «преступлений» Святополка Окаянного» с анализом «Саги...» и других русских и зарубежных источников, доказывающим, что Борис убит Ярославом. В 1994 г. в Москве выходит книга Т.Н. Джаксон «Исландские королевские саги в Восточной Европе». Джаксон, «не углубляясь в полемику», поддерживает версию Сенковского, мол, имя Бурислейф в «Саге...» надо читать как Святополк, а не как Борис.

Официальные же историки заняли в споре нейтральную позицию. С одной стороны, аргументы сторонников «Саги...» более чем убедительны, и оспаривать их при отсутствии официальной цензуры — рисковать подвергнуться всеобщему осмеянию, но и назвать Ярослава убийцей страшно — придется переписывать все учебники и вступать в конфликт с церковью. Поэтому до сих пор школьники зубрят по учебникам: Ярослав — Мудрый, Святополк — Окаянный. Увы, историческим штампам не страшны ни революции, ни смены экономических формаций.

Еще ранее, в 1986 г., А.С. Хорошев в книге «Политическая история русской канонизации (XI—XVI вв.)» на странице 23 подробно изложил версию «Сказания о Борисе и Глебе» и «Саги об Эймунде» и... блестяще уклонился от изложения собственного мнения поданному вопросу. Помните анекдот советского времени: «А вы имеете собственное мнение? — «Мнение-то у меня имеется, но я с ним в корне не согласен».

Канонизация Бориса и Глеба не помогла Изяславу Ярославовичу, через несколько месяцев он с сыновьями был вынужден вновь бежать в Польшу. На киевский престол сел его брат Святослав Ярославич. Но усобицы по-прежнему продолжались.

В 1097 г. в город Любеч на Днепре съехались внуки и правнуки Ярослава Мудрого «на устроение мира». После долгих споров князья пришли к соломонову решению: «Пусть каждое племя держит отчину свою». То есть официально было объявлено о распаде единого государства. Произошла констатация сложившегося порядка вещей. Замечу, что Всеслав Чародей не поехал на Любечский съезд — Полоцк итак принадлежал его династии.

В Любече, «уладившись», князья целовали крест: «Если теперь кто-нибудь из нас поднимется на другого, то мы все встанем на зачинщика и крест честной будет на него же». После этого князья поцеловались и разъехались по домам.

Но, увы, ничего не изменилось, и вновь начались междоусобные войны. Зато историки получили точку отсчета — Любечский съезд — для нового параграфа в учебнике «Феодальная раздробленность Руси».

Возможно, кто-то из читателей выразит удивление: зачем нам сейчас в начале бурного XXI века