Крот Камня - Уильям Хорвуд

укуса, и инстинктивно побежал обратно, и на бегу услышал крик крота, но кричал Хит или его сестра — этого он не понял. Крысы оставили Рована и кучей бросились на крик, а раненый Рован воспользовался моментом и удрал обратно к узкому бортику, где они отдыхали два дня назад и где впервые увидели крыс.

Он успел добежать до бортика, когда крысы вернулись и одна попыталась стащить его. Ровану удалось забраться повыше, и крысы не смогли до него дотянуться. Что с его товарищами — он не знал, но, когда крысы сгрудились в кучу рядом с ним, Рован заметил у нескольких кровь вокруг пасти и на когтях. Крысы царапали стенку, пытаясь добраться до Рована. Они были так близко, что он ощущал их зловонное дыхание. Рован ударил крысу когтем по глазу, другую укусил за лапу. Третья залезла на чью-то спину и едва не стащила Рована с бортика, но он сумел сжаться в комок, и его не достали.

Два дня прошли, как кошмарный сон. Непрекращающийся страх и все усиливающаяся слабость. Огромные крысы, сменяя друг друга, пытались дотянуться до Рована, они мерзко верещали от злости и плотоядно щелкали зубами. Если бы не влажные подтеки на стенках, имевшие дурной вкус, он бы, наверное, умер, потому что они были его единственной пищей. Отсутствие настоящей еды вызывало у Рована муки голода, а через два дня его начала одолевать слабость. И все же ему как-то удавалось спасаться от крыс. Он бегал от них по бортику из стороны в сторону, и крысы не могли его достать.

Дальнейшее случилось вечером третьего дня. Рован из последних сил уклонялся от крысиных когтей. Их зубы, красные глаза и запах — вот все, что он видел и ощущал. Вдруг крысы внезапно отскочили от стенки и, нерешительно сопя, сбились в кучу на полу тоннеля. Усевшись, они стали принюхиваться, повернув морды в сторону западного конца тоннеля, куда сначала направились Рован и его друзья. Потом все крысы разом, не взглянув больше в сторону Рована, исчезли в подземных глубинах.

На какое-то время воцарилась тишина. Затем с запада на Рована полетела воздушная волна и раздался угрожающий рев — и Рован понял, что сейчас его смоет поток воды. Сначала он почувствовал одуряюще тошнотворный запах, и, когда этот запах уже забил нос и глаза, Рован увидел стремительно надвигающийся на него огромный водяной вал. Грязно-коричневая вода бурлила и пенилась в тоннеле, заполнив его по самый бортик, где примостился Рован, а может, и выше. Рован едва успел уцепиться за скользкий бортик, как поток с шумом и яростью обрушился на него, почти задушив зловонием, забросав грязью и нечистотами, и потащил за собой. Его подняло, опрокинуло, перевернуло, а скользкая коричневая грязь забивала ему рот и нос. Он почувствовал, что тонет.

— Меня снесло вниз, я почти захлебнулся, а потом попал в какой-то водоворот, который отбросил меня к тому же бортику, только гораздо дальше. Я уцепился за него, и держался что было сил, и был так близок от смерти, как только может быть крот. Потом поток замедлился и вовсе остановился, так же внезапно, как обрушился. Я упал, совсем обессиленный, задыхающийся, на грязное дно, а вокруг меня текла вода.

Рован замолчал и посмотрел на слушателей. Весь его вид выражал отвращение, как будто он снова оказался в потоке с нечистотами. Он с омерзением отряхнулся.

— Вы спросите, как же мне удалось спастись? А вот как. Я услышал из глубины тоннеля тот же зов, который рождался у стен заброшенных кротовьих ходов. Я посмотрел в ту сторону и увидел глаза крысы, потом еще одной, потом третьей. Красные, злобные, жадные. Я увидел перед собой смерть. Но звуки продолжали раздаваться, и я решил, что это Хэйз или Хит подают о себе знак, но не знал, кто именно из них. Завораживающим был этот зов, невыразимо прекрасным. Крысы, которые сумели укрыться от потопа и опять появились передо мной, тоже услышали эти звуки. Они отвернулись от меня, в слабом свете было видно, как замелькали их хвосты, вода захлюпала под лапами — и они исчезли.

Я бросился бежать по длинному тоннелю в противоположную сторону, подальше от этого места, предоставив уцелевшего товарища-крота, кто бы он ни был, его или ее судьбе. Один за другим я находил знаки, нацарапанные Хитом, и по ним определял направление. Иногда я слышал за собой погоню — или мне казалось, что слышал. Я не останавливался, не оглядывался и в конце концов выбрался на Полынный пустырь, а затем уже пришел сюда. У меня не хватило мужества вернуться сразу, не нашел я его и потом. Вот и живу здесь, надеясь, что Камень простит меня и однажды из-под арки выйдет крот, которого я давным-давно бросил в беде.

Рован закончил рассказ. Все молчали. Каждый пытался найти слова утешения, но никому это не удавалось, потому что прежде всего крот должен простить сам себя, если он действительно хочет обрести мир в душе.

Потом Рован обвел взглядом своих слушателей и произнес:

— Не ходите туда. Это не место для кротов, и гнев Камня ляжет на вас, если вы попытаетесь туда проникнуть.

Первым заговорил Мэйуид. Его вопрос ясно показал, что, несмотря на предостережения старого Рована, они все равно пойдут в Вен.

— Убитый горем господин, — проговорил Мэйуид, — я, недостойный крот, хотел бы узнать ради собственной пользы, куда следует двигаться, какой знак оставлял твой друг Хит на стенах, чтобы выбраться из опасного места?

— Знак? — переспросил Рован отрешенно, и, судя по всему, он все еще переживал описанные им ужасы.— Да, да... я могу нарисовать его.

Рован вытянул лапу со стертыми когтями и на засохшей грязи нацарапал длинную загогулину с петлей на одном конце.

Все внимательно разглядывали рисунок Рована, а Триффан, став рядом со старым кротом, осторожно провел вдоль нацарапанной линии когтем.

— Так-так, — произнес он немного удивленно.

Спиндл дотронулся до знака и тоже был озадачен. Мэйуид осмотрел знак с одной стороны, потом зашел с другой и наконец проговорил:

— Господа и восхитительная юная дама, я, недостойный, плохо обучен письму, но ведь это просто знак и ничего больше, не правда ли, образованные господа?

Старлинг провела по нацарапанной линии лапой и вопросительно посмотрела на Триффана. Письму она еще не была обучена.

— Скажи мне, Рован, в Икэнхеме вели летопись? — спросил Триффан.

— Я был слишком молод и не мог знать этого. Но