Завещание алхимика - Наталья Александрова

Старыгин поглядел удивленно – никак он не ожидал от Алевтины такой тонкости и глубины чувств.

– Понимаю, что не права я, – заторопилась Алевтина, заметив его взгляд, – заранее знаю все, что скажешь. Художник, мол, для того и пишет картины, чтобы люди на них смотрели, и все великие мастера прошлого писали под заказ. От этого их картины хуже не стали. Талант талантом, а ремесло есть ремесло. И за свой нелегкий труд художник обязан деньги получать.

– Молодец, все правильно понимаешь, – согласился Старыгин, – а я-то тебе зачем?

– Димыч, пойдем со мной в мастерскую. Ты перед этими покупателями изобразишь богатого иностранца. Будешь цену на картины набивать! – выпалила Алевтина.

– Да разве я похож на иностранца? – оторопел Старыгин.

– А как же! – уверенно заявила Алевтина. – Ты по заграницам мотаешься, европейский лоск приобрел, костюмчик опять же… где покупал, в Милане?

– В Париже, – машинально ответил Старыгин.

– Вот видишь! – обрадовалась Алевтина. – Ты только морду делай и цену повышай! Ну, чем мы рискуем? Не пройдет и ладно!

– Так кого мне изображать – итальянца или англичанина? – сдаваясь, спросил Дмитрий Алексеевич.

– Нет… – нахмурилась Алевтина, – нужно что-то более редкое…

– Да я больше никаких языков не знаю так хорошо!

– Да зачем тебе языки-то знать? – возмутилась Алевтина. – Я же тебя не для беседы приглашаю! Будешь шведом или датчанином… о, Голландия! Очень хорошая страна, я там была…

– Я тоже… – Старыгин пожал плечами и двинулся за Алевтиной, которая без труда рассекала толпу, как трехлинейный крейсер рассекает океанские волны.

– Итак, запомни, алхимик: я даю тебе только одну неделю! Последнюю неделю, а потом…

Герцог резко развернулся и вышел из комнаты, тяжело шаркая старыми ногами. В дверях он задержался и проговорил, недовольно поморщившись:

– Да, вот еще что… скоро день рождения у моего младшенького, Гейни… так вот, алхимик: изволь озаботиться каким-нибудь подарком для него. Хоть какая-то польза от тебя будет! Уж постарайся, сделай для него что-нибудь забавное. Ну, хоть оловянных солдатиков, что ли… Если мальчишка любит играть в солдатиков, из него потом вырастает славный воин!

Герцог вышел, громко хлопнув дверью.

Фридрих проводил его тоскливым взглядом. Кажется, его светлость разозлился не на шутку…

Алхимик поправил свой балахон и поспешил в лабораторию.

Это было его царство, его безраздельное владение. Здесь он был сам себе граф, сам себе герцог, сам себе владетельный государь. На полках шкафов его поджидали колбы с кислотами и прочими жидкими препаратами, банки с солями и редкими землями, коробки с минералами и образцами металлов. На свободных местах располагались тигли и перегонные кубы.

Все было готово для работы – только надежда на успех слабела с каждым днем.

Вчера Фридриху и впрямь показалось, что успех близок: добавив в тигель с редкой землей и толченым шпатом измельченный безоаровый камень и подержав эту смесь на огне в течение получаса, он увидел на поверхности тигля змеящиеся, словно ожившие золотистые узоры, подобные шустрым ящерицам, снующим по каменной стене в жаркий день. Старый Рейни как-то говорил ему, что так выглядит тинктура аурум, важнейшее вещество при получении философского камня. Фриц снял тигель с огня и поставил его остужаться в холодный шкаф. К утру тинктура, несомненно, остыла, и теперь можно будет проверить ее свойства.

Фриц вытащил тигель из шкафа, заглянул в него.

Сосуд был наполнен крупными, матово отблескивающими кристаллами золотисто-зеленого цвета, напоминающего цвет крыльев майского жука.

Фриц достал с полки выцветший пергамент с записями своего учителя, старого Рейни, чтобы свериться с ними и узнать, что следует делать дальше.

Конечно, Рейнхард не сам составил этот манускрипт, он только старательно перевел и записал на латыни фрагмент старинной арабской книги.

Пергамент был местами изодран, местами насквозь прожжен кислотами и едкими щелочами, но алхимик все же прочел интересующий его фрагмент.

Пергамент гласил, что, получив тинктуру аурум и остудив ее в холодном шкафу, следует приступить к последнему, сложнейшему, этапу получения философского камня. Для этого нужно к трем четвертям меркурия прибавить восьмую часть толченого винного камня, две восьмых холодной земляной соли, соединить все с частью остуженной тинктуры, а затем…

Затем часть пергамента была повреждена, и Фриц смог прочесть только два слова – уроборос мистагитус.

Из реторты повалил густой иссиня-черный дым. Фриц закашлялся, отступил от стола и неожиданно услышал за спиной торопливые неровные шаги.

Еще не повернув головы, он по этой неровной спотыкающейся походке понял, что к нему пришел герцогский ключник Алоизиус. Хромой на левую ногу, сухощавый и подвижный, Алоизиус любил внезапно появляться в самых неожиданных местах. И уж он-то ничуть не боялся лаборатории алхимика. Увидев густой дым, поднимающийся из реторты, Алоизиус перекрестился и проговорил:

– Верно сказывал отец Сильвестр – в твоей мастерской обитает сам дьявол, не к ночи будь помянут! Не знаю, как ты сумел улестить его светлость, нашего доброго герцога, только я на его месте давно бы отправил тебя на костер! Честное слово, давно отправил! Только огонь очистит твою грешную душу!

– Слава богу, ты пока не на его месте и уж точно никогда на нем не будешь, – отозвался Фридрих беззлобно. – Говори, зачем пришел, или проваливай. Мне некогда с тобой препираться, хромоногий, у меня мало времени и много работы. Его светлость хочет, чтобы я быстрее ее закончил…

– И терпение его на исходе, – ухмыльнулся Алоизиус. – И правда, сколько можно кормить тебя, бездельника? Сколько можно давать денег на твои бесовские опыты?! Даст бог, я еще увижу тебя на костре, и будет это очень скоро!

– Хватит болтать, хромой! – оборвал его алхимик. – Спрашиваю последний раз: зачем пришел?

– А я могу и уйти, – ключник повернулся и сделал шаг к дверям, – могу уйти, так и не сказав тебе, что по твою душу пришел еще один еретик, басурманин, безбожный торговец, который приносит тебе всякие бесовские зелья!

– Мохаммед пришел? – оживился Фриц. – Что ж ты мне сразу не сказал, бездельник?

– Это ты десятикратный бездельник и еще хуже того, а я – добрый христианин и верный слуга его светлости! И наш добрый господин герцог, по непонятной мне причине благоволящий к тебе, разрешил мне самый последний раз запустить в замок этого безбожного торговца, врага Христова, и оплатить из честных герцогских денег то, что ты отберешь! Только смотри, еретик, не набирай чересчур много! – И ключник погрозил кулаком.

– Хватит болтать, веди сюда Мохаммеда!

Уже выходя из кельи алхимика, Алоизиус задержался и спросил совсем другим тоном:

– Послушай, Фрицци, коли уж ты занимаешься всяким богопротивным колдовством, может быть, ты составишь какую-нибудь мазь для моего колена? Оно, подлое, так болит, что спасу нет! Особенно перед дождем и на Пасху!

– Думаю, что его светлость, наш добрый господин герцог будет весьма недоволен, если я стану составлять мазь для колена ворчливого старого хрыча, вместо того чтобы добывать для него золото. Впрочем, обещаю, когда я получу наконец философский камень, я первым делом позолочу твое колено!

Ключник что-то раздраженно пробормотал себе под нос и хотел уже выйти, но алхимик снова окликнул его и протянул маленькую темную склянку:

– Возьми, хромоногий! Втирай это в свое колено перед сном, должно помочь. А на Пасху меньше налегай на красное вино, тогда колено и не будет болеть!

Алоизиус удалился, а через четверть часа двери кельи снова распахнулись, и на пороге появился человек совершенно удивительного вида.

Он был невелик ростом, но очень широкоплеч и силен. Борода его ниспадала едва не до полу, а черные глаза сверкали, как два угля в печи. В довершение ко всему, гость был облачен в необыкновенно яркий малиновый камзол и зеленую чалму, скрепленную золотой булавкой в виде полумесяца. На плече он нес объемистую кожаную суму из тех, какие прикрепляют обычно к седельной луке.

– Мир тебе, высокоученый господин! – проговорил бородач, по восточному обычаю сложив руки на груди. – В порядке ли твое драгоценное здоровье?

– И тебе мир, Мохаммед! – отозвался алхимик. – Здоровье мое в порядке, пока мое бренное тело не отправили на костер. Но не будем о грустном. Что ты мне сегодня принес?

Мусульманин бросил свою суму на пол, развязал ее и начал перечислять находящиеся в ней редкости и диковины: