Замыкание времени. Стихи разных лет - Василий Бетаки

Наблюдаем в телескопы!

И в себя взглянуть не прочь мы,

Но категорично прежде

Всех на чистых и нечистых

Разделяем по одежде:

Тот — ахеец, сей — троянец,

Тот — святой, а этот — шельма!

...И глядим в людские души

Сквозь гомеровские бельма! 

INFERNO (или черная металлургия)

Череповецкий комбинат. 1970.

По лестнице крутой, железной, винтовой

Опять спускались мы, а свод звенел стеклянно,

И где-то исчезал у нас над головой.

Внизу светилась тьма и пахло очень странно.

«Как видно ждет гостей сегодня Вельзевул»,

Шепнул вергилий наш, и нечто из тумана

Как чайник выплыло — и тек чугунный гул

Оранжевой струей в стотонные стаканы,

И лязгнув, тепловоз их тихо потянул.

А где-то там гостям их подносили краны,

Качая и гремя. И черные крюки

Ползли с жужжанием под крышей ресторана

Над тракторами, что как желтые быки

Рогами длинными нацелились на стены,

Чтоб в окна круглые воткнув свои скребки,

От шлака грязных душ освобождать мартены.

И дальше мы пошли, где в узкие ковши

Незримый кто-то лил, мрачнея постепенно

Искрящуюся сталь неведомой души.

И брызгала она, и словно звезды, искры

Пучками разлетясь под чей-то злобный шип

На касках дьяволов краснея, гасли быстро,

И на кирпичный пол лиловой пеной шлак

Нелепо плюхался, как неудачный выстрел.

Вдруг разом заревел весь дьявольский кабак,

И некий ловкий чорт, прервав свою работу,

Вдоль рельс помчался вдаль, где что-то взвыло так,

Как будто Молох в рог сзывает на охоту

Все силы адские без рангов и чинов.

Но черти у печей стояли, ни на йоту

Не сдвинувшись... И смолк истошный вой рогов.

И дальше мы пошли, туда, где с лязгом крабы

Десятками клешней тянулись с потолков,

Хватая слитки душ, расплющенные в слябы,

И уносили их в сиреневый туман,

Слегка клубившийся и уползавший слабо

Туда, где взрявкивал, звеня, прокатный стан.

И в жерло узкое с каких-то транспортеров

Шла маршем за душой душа под барабан.

И черная река их выносила скоро

Из устья рыжего, а круглые катки

Подхватывали их безжалостно и споро,

И с грохотом они скользили вдоль реки,

Потом под черный вал раскатисто и ало

Затягивали их чугунные валки,

И каждая душа оттуда выползала

Раскинув веер искр, расплюснутой, как блин

Тысячеградусный, не потеряв накала...

А наверху сидел, следя за ней один

Суровый Люцифер, меж кнопок и верньеров.

Свой трон вертящийся, душ грешных господин

Слегка раскачивал; а руки Люцифера,

Как руки Рихтера, по клавишам пляша,

Решали для души расплющиванья меру.

— Так. Что теперь идет? — Бумажная душа.

— Пускайте на рольганг, но только — чтоб без стона!

(И на себя рычаг подвинул не спеша)

... — а прокатав, скрутить в подобие рулона,

и вновь отжечь ее в стакане Сатаны!»

Из трех подобных душ составилась колонна,

И были их ряды вдали еще видны...

БАКИНСКАЯ БУХТА

«Auf die Berge will ich steigen

lachend auf euch niederschauen...»

(H. Heine)

Тут бродячих собак под навесом полно,

И морская вода попадает в вино,

На дюралевых ножках, как на сваях столы.

И читает стихи мне Ага Лачанлы.

И звучит надо мной ритм газели двойной,

И я слышу, что он в самом деле двойной,

Что его повторяет белесый прибой

И закат, оттененный иранскою хной.

И неправдоподобно-восточной стеной

Дворец ширваншахов торчит за спиной...

Этот берег стихов чем-то душу томит...

С ним когда-то на ты говорил Низами,

И хоть здесь лишь в стихах ты найдешь соловья,

И ни дня не бывает без ветра -—

но я,

Злостный враг буколических бредней Руссо,

Если жизнь обернется такой полосой,

Что тошнить меня станет от всех корректур,

От почирканных зеброобразно страниц,

От критических морд и начальственных лиц

(этих, чей карандаш по стихам — как Тимур

трупы слов оставляет и яростных птиц

на полях — чтоб в мозгах был налажен ажур)

Если тошно мне станет от серых фигур,

От солидных очков, от ладоней-мокриц,

От ровесников лысых и крашеных дур,

Изрекающих плохо срифмованный вздор,

Опускающих с хлопаньем шторки ресниц,

После взглядов, пронзительных, как фотоблиц

Гейне в горы грозился, ну а я уж сбегу

Под изодранный тент на морском берегу! 

ХЛЕСТАКОВ

Нет, в городке его никто не ждал.

Он сам себя не ждал в подобной роли.

Мы все порой бывали поневоле

В чужих ролях, но не всегда скандал

Нас в этих случаях сопровождал,

Хоть мы не меньше чепухи пороли,

Но нехватало нам, как видно, соли,

Которую ему сам Гоголь дал:

Так мы бесцветно, так мы пресно жили,

Что даже ругани не заслужили

В благословенном царстве дураков,

Где ни на грош ни славы, ни позора...

Где каждый ждет прихода ревизора,

И каждый — сам отчасти Хлестаков. 

* * *

Сальери равенства хотел,

Чтоб зависть почву потеряла.

Почуя вред оригинала,

Сальери равенства хотел,

Чтоб как в казарме одеяла

Укрыли разность душ и тел,

Сальери равенства хотел

Чтоб зависть почву потеряла! 

* * *

К. Кузьминскому.

Я — безнадежный реалист:

Я в каждом свисте слышу свист,

В любом листе я вижу лист...

Всего важней мне — звук и цвет,

За то,

Что их без мысли — нет!

Что — краска в тюбике? Она

Бессмысленна без полотна.

Где звук струны — там есть струна.

Звук без струны — кость без слона:

Пускай ей высока цена,

Но ведь без самого слона

Ей сила не дана —

Одна

Она

Для боя не годна!

Она не бивень — кость она,

Хотя художнику нужна:

Свистульку сделай — будет свист...

Ах, безнадежный реалист! 

РУССКАЯ ИСТОРИЯ ОТ ГОСТОМЫСЛА ДО НАШИХ ДНЕЙ

часть II.

(часть I — см. собр. соч. гр. А. К. Толстого)

«Ходить бывает склизко

По камушкам иным,

Итак, о том, что близко

Мы лучше помолчим...»

(А. К. Толстой)

Молчанье без сомненья

Мы можем оценить,

Однако продолженье

Придется сочинить.

На Александре Первом

Поэму оборвав,

Измученные нервы

Берег веселый граф.

Мы ж за него, робяты,

Допишем смеху для —

Пиитами богата

Российская земля!

Масонам мылят шеи,

Хохочет высший свет,

Крестьяне жнут и сеют,

А все — порядку нет!

Решил мосье Рылеев

Порядок навести:

«Россию я жалею,

А Костя — не в чести...

Пускай себе к невесте

В Варшаву катит он,

А мы с тобою, Пестель,

Устроим здесь трезвон!»

Построились отряды

В морозной темноте:

Давно в России надо

Наладить «либерте»!

«Эгалите», конечно,

С ней вместе подавай...

Тут им салют поспешно

Бабахнул Николай.

Потом лет тридцать правил.

А был он — голова:

Во фрунт всю Русь поставил

И говорил: «ать-два!»

«Кругом, направо, смирно!...»

Гудело тридцать лет.

Страна была мундирна,

А все порядку нет...

«Порядку вы хотите?» —

Рек Александр Второй, —

Аз есмь освободитель,

Хотя и не герой...»

Покончив с крымской бойней,

Он правил много лет.

Все было бы достойно,

Да вот порядку нет:

Не слишком барабаном

Сей царь будил сынов.

И вдруг — всучил крестьянам

Свободу... без штанов!

Земля дрожит от свиста:

Грядет за бесом бес:[2]

Горланят нигилисты,

Министры, анархисты,

Бомбисты, журналисты, —

Кто по дрова, кто — в лес...

Пророки революций,

Ломатели карет!

Уже и бомбы рвутся,

А все порядку нет!

Тут Александер Третий

Настал ему взамен.

Был, говорят, он, дети,

Не очень джентельмен:

Огромная папаха,

Лопатой борода,

Хоть нрав совсем не сахар —