И белые, и черные бегуны, или Когда оттают мамонты - Алексей Чертков

– Ненадёжный контингент, я тебе прямо скажу, господин полковник. Ненадёжный! Сдаст и своих, и чужих и не поморщится.

– А ты не дрейфь. Есть у меня одна бумажка, ещё с войны осталась. Его как раз тот архивист из местной конторки, что к тебе на встречу опоздал, среди томов секретных отыскал. Занятный, я скажу тебе, списочек! С такими фамилиями нам сам чёрт не страшен. Слоны в нём перечислены, зубры, носороги, да что там носороги – мамонты! Тебе, Гулидов, и не снилось такое! Только стоит взяться за любого из родни или потомков, перечисленных в этой бумаженции, за кадык либо другое филейное место, всяк, кто даже не имеет ни слуха, ни голоса, соловьём зальётся. И папу, и маму родных сдадут, глазом не поведут. Вот такой силой этот листочек обладает.

– Мамонты, говоришь? Когда оттают мамонты, никому мало не покажется. Такое дерьмо наружу повылазит… А сколько скелетов из шкафов и сейфов да могил братских на свет божий объявится – уму непостижимо! Не боишься гнева праведного, гнева народного? Чай, у самого страшилок в укромных местах припрятано?

В ответ полковник загадочно лыбился, если можно было назвать улыбкой его звериный оскал. Он стал почему-то поглаживать себя руками, очерчивая круговые движения в области живота. Гулидов впервые со дня их знакомства наблюдал, что чекист находится в столь умиротворённом состоянии, чему несказанно удивился.

– Ничего, на сей счёт у нас колонны ассенизаторских машин в гаражах томятся. Похорохорься чуток, потом сам поймёшь. И моли Бога, чтобы не попасться мне на пути, когда большая сануборка от всей этой вашей дерьмократорской глупости начнётся.

Податев нахмурился. Улыбка слетела с его лица. Желваки, как работающие пневмомолотки, заходили на его скулах, в глазах появился нездоровый блеск.

– Меня больше интересуют муниципалы-крупняки, – неожиданно миролюбиво продолжил он. – Они обеспечат нужный нам процент голосов?

– Их основательно прессует вице-президент республики. Я ему большие перспективы обрисовал – членство в Совете Федерации, дипломатическую карьеру, а при хорошем раскладе и губернаторский пост. Он большой мастак выкручивать руки. В одной аудитории о мегапроектах соловьём заливается. В другой – речугу ни о чём на полдня задвинет. Народ ничего не понимает, в сортир им хочется, но сидят, сердешные, побаиваются. В таком состоянии они за любую, пардон, чушь проголосуют, лишь бы отпустили. Кого надо он в баньке попарит, а другому и на патриотизм нажать может. В общем, комсомольская закалка. Действует безотказно, как противоминный трал. Только я не ручаюсь за его адекватность, когда он прознает, что вся эта катавасия не под него заточена…

– Как-как? Застрелится.

– Гм, а главы местные, что им прикажете сделать? Тоже стреляться? Не многовато ли жмуриков на один квадратный километр намечается?

– Не ёрничай. Сбегут они. Как миленькие, сбегут! Сначала свои крушники нагрянут, нервишки им пощекочут. За ними аудиторы Счётной палаты поорудуют. Потом прокуроры со следаками подключатся – они уже снаряжаются всколыхнуть это болото. Так что главы ещё и благодарить будут, что легко отделались. Кто остаётся, кто?

– Газетчики, они последние в нашем печальном списке обманутых вкладчиков.

– Ну, здесь-то совсем просто. Нарисуйте им радужные перспективы разгула дерьмократии и свободы слова в отдельно взятом регионе. Схемку создания медиахолдинга подкиньте. Должности между наиболее амбициозными журналистскими особями пораспределяйте. Не мне вас учить, Гулидов. Лучше скажите, какую фишку для инаугурации новоиспечённого президента припасли? Это важнее, чем в Доме печати мебель с этажа на этаж перетаскивать и кабинеты делить. Народ зрелищ требовать будет. Да и журналюгам надо о чём-то писать.

Гулидов на секунду задумался. Он ясно представил себе торжественно украшенный зал музыкального театра: самозванец Рвачёв в высокой меховой шапке с торчащими вверх ушками, облачённый в национальный наряд, украшенный соболями, таращит глаза на незнакомую публику. Лоснящиеся от пота физиономии депутатов и особо приближённых чинуш в первых рядах изображают любовь и выражают преданность невесть откуда свалившемуся на их головы царю. Председатель Конституционного суда с серым лицом книжного червя-законника дрожащим голосом произносит первые слова о легитимности позорных процедур, приведших варяга к власти…

– Да, да, есть одна фишечка, которую местный пипл зараз схавает и хлопать будет своими пухлыми ладошками! Мало клятвы на двух языках – это заезженный сценарий. Необходим алгыс – благословение вступающего в должность, и его должен провести настоящий шаман. Экзотика! Будет что за бугром по телеку показать. Вы ведь туда лыжи навострили?

– Алгыс так алгыс, по мне хоть кумыс. Ха! Но мне нравится. Пиши сценарий инаугурации! Отвечаешь за него головой. Ах да, чуть не забыл! Обеспечьте регистрацию в качестве кандидата в губернаторы соседнего автономного округа гражданской жены нашего избранника Стеллы Ивановны Мазалевской. Надеюсь, не стоит уточнять, что представляет из себя сия особа? Вы, как я знаю, весьма осведомлены на её счёт. Возможно, мы её чуть позже в Совет Федерации продвинем. А может, и ещё какое приличное креслице подыщем.

– Договорились. Был бы заказ, и из овцы погонщика кушак скроить можно. Надеюсь на эквивалентную фактуре первой красавицы столицы доплату в виде твёрдой валюты. Работы ведь прибавляется.

– Само собой разумеется.

– Вот как раз в данном случае «само собой» не разумеется! Банковский счёт вы мой знаете. Жду отмашки. А теперь смею поинтересоваться: кто после всех предполагаемых перевоплощений банкира в царя и банкирши в мини-губернаторши зачищать поляну от несогласных будет?

– На сей счёт не беспокойтесь, – вновь на «вы» перешёл Податев. – К вам вскорости обратится человек, назовётся Сергеем Васильевичем. Среднего роста, респектабельный, с усами, родинка на подбородке. Не перепутаете. На ваших глазах он металлический английский фунт с Елизаветой Второй на аверсе в американскую монету обернёт. Вот с ним и посотрудничаете. Только без откровений – себе дороже.

– Оно понятно. Фокусники всегда в цене. Иуды тоже.

Полковник сделал вид, что не расслышал последние слова уязвлённого гостиничного постояльца.

– Первые указы нового главы региона подготовили?

– Да, вот проекты.

Гулидов достал три листочка и передал их ДТП. Тот, не глядя на них, сложил бумажки пополам и сунул во внутренний карман пиджака неизменно серого цвета.

– Ваша миссия заканчивается с момента подписания этих указов. Принесёте их лично в кабинет главы, как только заберёте сводный протокол ЦИКа. Окончательный расчёт получите там же. Настоятельно рекомендую в тот же день исчезнуть из страны годика так на два. Лучше на три.

«Будь твоя воля, ты меня, ваше благородие, поглубже и на дольше упрятал бы», – подумал Гулидов.

– Будете держать язык за зубами – этого не потребуется, – ответил Податев, словно уловил ход его мыслей.

Компаньоны холодно распрощались.

Вот и всё. Механизм запущен, его не остановить. Можно быть довольным проделанной работой.

Гулидов представил себя бредущим по песчаному берегу моря в белых хлопковых штанах, такого же цвета рубашке, развевающейся на ветру, парусиновых мокасинах. Ласковые лучи солнца осторожно прикасаются к огрубевшему на стылых ветрах лицу. Они доносят до него лечебные запахи эвкалипта, ромашки, розмарина и дурманящие чувственные нотки неизвестной травы, поразившей его своим пряным ароматом.

Огромного размера баклан неожиданно спланировал над головой Гулидова и приземлился рядышком. Они покосились друг на друга, как бы соизмеряя степень угрозы, исходящей от обоих. Успокоились. Баклан стал важно переваливаться с лапы на лапу, как бывалый морской боцман. Гулидов же вдруг вспомнил своё босоногое детство, как с мальчишками подстерегал этих упитанных, слегка медлительных птиц на мусорных свалках и стрелял в беспечных увальней из рогатки.

Бакланы из его детства, овеянного северными просторами и речной колымской ширью, были ничуть не меньше этого желтоклювого великана. Белоснежная грудка, покрытая невесомым нежным пухом, как и голова птицы, были словно вылеплены из первоклассного фарфора. На нижней части клюва с обеих сторон красовались красные пятна. Роговица глаз также была красной. Она-то и придавала птице устрашающий, грозный вид.

Поднявшись на гребень песчаного бархана, Гулидов понял, что именно роднило его с этой божьей тварью – способность летать. Так же как эта большая птица над морем, он, Гулидов, свободно парил над землёй в своих снах. Это приходившее к нему по ночам состояние полёта было его секретом. Он не рассказывал никому о том, что, как ребёнок, продолжает летать во снах, не потому, что боялся прослыть чудаком. На это ему было глубоко наплевать. А потому, что Гулидов по-настоящему боялся спугнуть столь редкое для его возраста ощущение свободного полёта, когда он, увлекаемый воздушными потоками, взмывал вверх и планировал над головами людей. Он, как дозорный, раз за разом облетал вверенную ему территорию, отмечая те малейшие изменения, произошедшие на земле со времени предыдущего полёта. Лёгкость, с которой он преодолевал пространство, придавала ему новые силы. Они нарастали с каждым ночным приключением. При падении с высоты вниз каждый раз у него замирало сердце, ведь реальных рычагов управления – штурвала, крыльев, приборов – у Гулидова не было. Как не было точки опоры и уверенности в том, что он не разобьётся, стремительно несясь навстречу земле. Но в тот момент, когда Гулидов готов был расплющиться о земную твердь, какая-то неведомая рука принимала его лёгкое, словно пушинка, тело и подкидывала опять к небесам. И теперь, глядя на красноокую птицу, Гулидов понял, что ещё его роднит с бакланом – им обоим дорог момент ликования в точке, где энергия падения преображается в энергию взлёта. Волшебное чувство рождённых летать. Хотя бы во сне.