Другой - Юрий Мамлеев

— Филипп, она еще, может быть, не привыкла к своему телу, оно ей видится чужим, кастрюля какая-то, в которой что-то булькает, варится, — и мы живем в этой кастрюле… Она недавно сюда пришла, и такое может быть у особо чутких, шок от жизни в теле — больше ничего, — закончила Лера.

— Это мы так думаем, взрослые, — прервал Вадим. — А что на самом деле — дети отделены от нас прозрачной, но стеной… Это другие существа. По своему сыну знаю, — добавил он, бросив слегка тревожный взгляд на Алёну. (Вадим год назад развелся со своей женой.)

— Нет, когда ребенок смотрит в кашу и говорит «о, ужас!» — это серьезно. Это уже метафизика, — защитила себя Алёна.

— Ладно, я разберусь, — прервал Филипп. — Не такие проблемы решал…

— Жить, жить, жить, — вскрикнула Лера, откинувшись к спинке кресла.

— Что с тобой? — испугалась Алёна.

— Да, ничего. Нервное. Могу сказать: вчера звонила Инна и сказала, что та самая гадалка, которая нашла ботинок и штаны Володи, заявила, что почку Владимира пересадили какому-то хворому миллионерчику из далекого зарубежья. Более точно она не знает… Скорее всего, сама боится.

Наступило молчание.

— Раз она не ошиблась в тех предметах, вероятно, и здесь все верно, — добавила в тишине Лера.

— Но если нашли штаны и ботинок, вероятно, он сопротивлялся, — растерянно сказал Филипп, не особо знавший все детали.

— Такой исход, Лера, и без экстрасенсов можно было предположить с большой вероятностью, — вмешался Вадим. — Но давайте переведем разговор на другую тему.

— Не очень переводится, — сказала и вздохнула Алёна. — Недавно мне звонил мой бывший друг, — и сделав ударение на слове «бывший», она украдкой взглянула на Вадима, — он иногда до сих пор позванивает мне. Редко. На этот раз он объездил нашу провинцию, говорит, что у него осталось тяжелое впечатление. Как выживают люди — непонятно. В общем, чего говорить:

Все расхищено, предано, продано.Черной смерти коснулось крыло…

Точнее не скажешь, чем когда-то Ахматова.

— Да, это все известно, — вмешался Филипп, — фальшивые лекарства и убогие больницы, нечеловеческое неравенство. Всего не перечислишь. Но все-таки в последнее время стало полегче… Медленно, постепенно, пусть только в некоторых сферах, — но становится, по-моему, лучше.

— Да, слишком медленно. Так медленно, что волосы дыбом встают, — вспыхнула Лера. — Конечно, в 90-х годах было омерзительно и позорно.

— Это уже не дикий капитализм, а капитализм ада, — подхватила Алёна.

— Ха-ха-ха! — засмеялась Лера.

— Подождите, девочки, подождите. Давайте немножко спокойней, — вмешался Вадим, сам будучи не очень спокойным. — Да, социальные вампиры, моральные дегенераты… Все верно. Но нам-то какое дело до них? Нам, людям творчества. Никто из нас не обменяет свой талант на все сатанинское золото мира.

— Да, уж конечно, — вставила Лера.

— Это другое дело. Меня чуть занесло не в ту сторону, — смутился Вадим.

— Бывает, — и Алёна нежно извинила Вадима прикосновением к его руке.

— Да если вычеркнуть из мировой истории религию и культуру, то она скорее будет походить на мировую историю людоедов, — вставила Лера, — кровь лилась водопадом везде и во все времена.

— Надо выпить за людоедов, — вставила Алёна. — Но будущее непредсказуемо…

— Я вот видел такое, — прервал Филипп. — Разговорился недавно на даче с молодым парнем. Только что вернулся из армии. И он говорит, помогала мне при прохождении нелегкой военной службы одна книжка. Я спрашиваю: «Какая?» А он отвечает: «Я всю службу Платона читал». И упомянул, что его особенно в Платоне утешило.

— Это по-нашему, — радостно кивнула головой Алёна.

— Нормально, — пояснил Вадим. — Такого рода парней из народа — немало, я сам встречал. Не обязательно Платон, конечно.

В это время в гостиной появилась с подносом, на котором расположились чашечки кофе, весьма энергичная старушка — мать Жени, Вера Андреевна.

Филипп тут же умчался в кухню за пирожными. Тем не менее, разговор продолжался.

— Вы все о России, — проговорила вдруг Вера Андреевна, остановившись. — О ней можно сказать в двух словах: Россия — страдалица, мученица и жертва. Именно так получилось в XX веке, да и раньше.

Разговор затих.

— Это истина, — тихо сказал Вадим.

Вера Андреевна продолжала:

— Моя мать, царство ей Небесное, в гражданскую войну в 19 году видела такую картину: полустанок в Сибири, поезд, в котором они были, остановился. И вот что она увидела: на небольшой поляне стоят на коленях много народу, перед ними священник с Евангелием в руках. Все они превратились в ледяные статуи, замерзли, но Евангелие не упало — оно примерзло к рукам священника. На улице — сибирский мороз, деревня сожжена красными или анархистами, кто их там разберет. Деваться было некуда — только замерзать. Люди замерзли, слушая чтение Евангелия. Страница была открыта на Евангелии от Иоанна…

Алёна в эти минуты повторяла про себя стихи о России. Они всплыли в ее уме сами по себе, неожиданно:

Как сердце никнет и блещет,Когда связав по рукамНаотмашь хозяин хлещетТебя по кротким глазам.

Сильна ты нездешней мерой,Нездешней страстью полна.Неутоленной веройТвои запеклись уста.

Дай сил за тебя молиться,Познать твое бытие.Твоей тоске причаститься,Сгореть во имя твое.

Вошел Филипп с пирожными. Донеслись непередаваемо гнусные голоса и звуки с телеэкрана.

— Да выключите вы эту мерзость, — крикнул Филипп кому-то в глубину квартиры.

Вера Андреевна улыбнулась и ушла. Филипп внес все-таки свои оптимистические ноты в разговор.

— Друзья, — как-то весело сказал он, — не надо так уж переживать за то, что происходит в мире. Зачем брать работу Бога на свои нежные человеческие плечи… В России все не так уж плохо сейчас. Есть любящие страну предприниматели. Да и телевидение стало намного лучше: появились приемлемые программы и достойные люди. Постепенно, может быть, с трудом, но социальные и материальные проблемы решатся. И дай Бог, придем к какой-то модели европейского социализма, — французского, например, или же на худой конец придем к капитализму с человеческим лицом…

Лера рассмеялась:

— Такого не бывает!

— …или еще к чему-нибудь просто здравому и нормальному, без крайностей.

— А человек?! — воскликнул Вадим и отодвинул от себя чашечку кофе.

— О, это уже другое дело. Это всемирная проблема, а не только наша! — ответил Филипп.

— Последние времена неотвратимы. Цикл заканчивается, — резко сказала Алёна и погладила кошку.

— Конечно, развитие идет циклами, а не идиотским прогрессом. Тут все ясно. Вопрос: когда? — подтвердил Филипп. — Кто может думать, что эта стагнация будет продолжаться бесконечно или столетиями.

— Филипп, — вздохнул Вадим, — какое нам до этого дело? Судьба современного человечества уже определена — назови это всеобщей кармой или лучше Промыслом Божиим — все равно. Зло в человеке должно проявиться в истории до конца, во всем своем великолепном сиянии. До тех пор, пока оно не проявится полностью — конца цикла не будет.

— Может, стоит подтолкнуть в смысле зла-то? — хихикнула Лера, и Алёна подмигнула ей, чуть не поперхнувшись кофе.

— Для такого дела, чтоб ускорить, эдакий мессия должен появиться, своеобразный такой, — все же внятно проговорила она.

— Хватит, девочки, издеваться над бедным родом человеческим, — нерешительно буркнул Филипп.

— К данному моменту истории, — невозмутимо продолжал Вадим, — как это ни прискорбно, возможности зла в человеке еще не исчерпана до конца. Так что все впереди. То ли еще будет.

— И только по завершении этого цикла, — начал Филипп довольно уверенно, — появится новый человек. Ведь фактически, по-настоящему история меняется в зависимости от направления человеческого ума, этого демиурга, и от других глобальных явлений. Присутствовали боги, как во времена Трои, и люди и цивилизации были совершенно другие, чем сейчас, потом воплотился Богочеловек, и появился совершенно другой по сравнению с языческим человек, и мир стал другим. С течением времени направленность ума сосредоточилась на материальном мире, и все стало иным, худшим. Следующее изменение придет не только когда исчерпаются данные возможности зла, но и когда появятся новые прорывы сверху, когда человек увидит, в какой тупик его завел звериный материализм и власть денег, иными словами, когда у него появится возможность увидеть истинное положение вещей, истинные ценности, когда приоткроется опущенная сейчас завеса… Тогда никакие политические силы не смогут остановить приход нового цикла, нового человека. И вся эта так называемая современная наука будет бессильна и объяснить, и остановить этот приход.