Мертвый кролик, живой кролик - Елена Ивановна Михалкова

Они перекидывались этим словом, будто горячей картофелиной.

– Тебя отец прислал?

Егор не придумал, что отвечать; он не мог понять, как вести себя дальше. Ярость испарилась, и снова нахлынула растерянность. Ну вот раскосый признался – и что дальше? Все было как-то нелепо, скомкано…

«Пусть сам показывает, где зарыли тело», – сообразил Егор. В фильмах раскаявшийся убийца всегда приводил полицию на место, где прятал труп.

Егор открыл рот, чтобы спросить, где могила. Его кольнуло жуткое подозрение: а вдруг мама где-то рядом, прямо у него под ногами? От этой мысли он буквально подпрыгнул.

– Ты чего? Клея нанюхался?

– Роман? – окликнули сзади.

Дернулись оба: и мальчик, и мужчина. Егор непроизвольно отступил на шаг и приготовился драпать.

От калитки к ним приближались двое: толстопузый дядька в кепочке и при нем молодой хлыщ в кожаной куртке, с выбритой мордой.

– Роман? – повторил дядька, подойдя ближе.

– А вам чего надо? – грубо спросил Мордовин.

– Ты машину не продаешь? Вроде бы с тобой по телефону говорили…

Мордовин расплылся в неискренней улыбке и взмахнул рукой.

– Извиняюсь, не сообразил… Пойдемте в гараж.

Троица двинулась к дому. Егор постоял, ощущая себя полным дураком, – и потащился за ними.

В гараже оказался темно-зеленый «Кадиллак Эскалейд». У Егора от восторга екнуло сердце. Казалось бы, последнее, на что он был сейчас способен, – это восхищаться автомобилем, но «Эскалейд» походил на тираннозавра: огромный, мощный, готовый порвать всех на дороге.

Мордовин рассыпался в похвалах своей машине. Кепочка полез под капот, хлыщ обосновался в салоне. Егор крутился рядом и даже получил легкий подзатыльник от Мордовина, когда сунулся под руку Кепочке.

– Сынишка? – Тот потрепал Егора по плечу.

– Племяш, – оскалился Мордовин.

Егор не понимал, как такая роскошная тачка могла оказаться у раскосого в гараже. Мордовин ей не подходил, как плюгавый старый нищий муж не подходит молодой красавице. Похоже, у Кепочки и Хлыща возникли те же подозрения, потому что они стали въедливо расспрашивать, как Мордовин приобрел машину и почему за десять лет такой маленький пробег… Раскосый отвечал уклончиво, хотя по документам, как понял Егор, все было в порядке. В конце концов покупатели ушли, сказав, что подумают.

Мордовин вывел Егора наружу. Вид у него был мрачный. Егор решил, что это, наверное, не первая сделка по продаже машины, которая срывается.

– Чего тебе надо? – Мордовин запер гараж и обернулся к нему. – Ты кто, кстати, Леонид или Егор?

– Леонид. – Он сам не мог бы объяснить, что заставило его соврать. – Расскажите про тот день.

– Про какой день?

– Про пятнадцатое октября две тысячи девятого! – выкрикнул Егор.

Мордовин пожал плечами.

– А что тут говорить… Приехал твой отец, посидели, выпили немного. Дела рабочие обсудили. Вечером разъехались. В протоколе все есть.

«В задницу твой протокол», – чуть не заорал Егор. Какая разница, что там записано, если они наврали, наврали все трое!

– Это все неправда! Где моя мама?

– Мама? – переспросил Мордовин, кажется, всерьез удивившись.

– Да! Что вы с ней сделали?

Лицо у Мордовина поскучнело.

– Не знаю, пацан, чего ты себе напридумывал, но я тебе сказал все как есть. При чем тут твоя мама, вообще не пойму. Чаю хочешь?

Он уже стоял на ступеньках крыльца и равнодушно смотрел на мальчика.

Егор понял, что проиграл. Раскосый успел собраться с мыслями. «Посидели, выпили, обсудили, разъехались». Будет талдычить как попугай.

– Подавись ты своим чаем!

Мордовин наблюдал в окно, как мальчик уходит, сунув руки в карманы.

Что ему известно? Ничего. Не мог Забелин проговориться – он, конечно, кретин, но не окончательный. Если только что-то по пьяни сболтнул, а пацан запомнил…

Чего он хочет? Ну, это ясно: денег. Малолетний урод.

Пятнадцатого октября две тысячи девятого день был солнечный – это Мордовин хорошо запомнил. Осень в том году пришла поздняя, до середины ноября было тепло.

Он вспомнил, как они втроем сидели над раскрытой сумкой. Шторы задернули сразу, как вошли в дом, но было все равно светло, и он видел, какие серые лица у этих двоих. Мятые от страха, точно жеваная бумага. У него, наверное, было такое же.

Позвонить Забелину? Или Колодаеву?

Один тупой, второй трусливый, хуже старой болонки. Он в юности думал, что такие трусы встречаются только в художественных книжках, а в реальной жизни их не бывает. Что приукрашивают товарищи авторы действительность.

Ну, допустим, позвонит он Колодаеву… Тот обмочит штаны от страха и прискачет сюда, ныть и спрашивать, что же теперь делать. Какая от этого польза?

А вот Забелину стоило бы звякнуть. Но их последний разговор закончился так, что даже гадить на одном поле Роман с ним теперь не сядет. Как они тогда не подрались – одному богу известно.

«Ко мне Ленька больше не явится, – рассудил Мордовин. – А на остальных наплевать. Пусть разбираются сами».

Глава 4

– В поликлинику я ходила, – рассказывала Тамара Забелина. – Мне там пяточную шпору разбивали. До того болело – наступить не могла! На прошлой неделе я в Новоспасском монастыре молилась, там есть икона чудотворная, у которой надо просить об исцелении… И в самом монастыре приятно. Бывал ты в Новоспасском монастыре, милый?

Сергей Бабкин сказал, что не бывал.

– Это ты зря. Сходи. Там душа очищается. Но мне икона не помогла. Пришлось в поликлинику. Врач, значит, выписал мне такую процедуру, как будто током по пятке ударяют, аж слезы из глаз…

– Тамара Григорьевна, как вы думаете, где может быть Егор?

Забелина уставилась на Сергея Бабкина, недовольная, что ее перебили.

– У дружков своих школьных, где еще. Вы за него не переживайте, он получше нас устроится.

– Как же не переживать, когда ребенок ушел и не вернулся?

Тамара поерзала на стуле. Выпуклые темные глаза под иссиня-черной крашеной челкой обежали комнату, словно Егор был тараканом, притаившимся на обоях.

Вместо седовласой старушки, которую ожидал увидеть Бабкин, за столом сидела невысокая, крепко сбитая моложавая женщина. Сверившись с записями, он понял, что ошибся: ей было не семьдесят пять, а на десять лет меньше. Перед каждой репликой Забелина выдерживала долгую паузу.

– Да что пропал… Он записку оставил.

На щеках у нее играл яркий здоровый румянец, как у человека, который много времени проводит на свежем воздухе. Над верхней губой темнела полоска усов.

– Расскажите про друзей Егора. И чем он увлекался?

– Про друзей не знаю, он их сюда не водил. Понимал, что ко двору не придутся.

– Почему?

– Да ведь приятелей-то каждый по себе подбирает. Значит, они такие же, как Егор.

– А какой Егор?

Она пожевала губами. Сергей заметил,