Ида Верде, которой нет - Ольга Шумяцкая

Зиночка перебрала в уме подруг и приятелей по университету. Никого не хотелось видеть. Один вольнослушатель с третьего курса, кажется, всерьез в нее влюблен.

Может быть…

Внезапно перед ней встала южная ночь, скамейка под чинарой, твердые пропыленные губы и — беспомощный и в то же время неистовый шепот: «Послушайте… вы должны… нет, обязаны… вас должны видеть на экране… ваше лицо… я мог бы… вы в главной роли… завтра утром… поедемте со мной… поедемте со мной… со мной… со мной…»

Она вздрогнула и поежилась, как будто перед ней приоткрылась на мгновение завеса будущего, и она ужаснулась, заглянув в него. И тут же поняла, куда отправится сегодня вечером. В синема. Куда-нибудь подальше, на окраину, в бедный дощатый кинотеатрик с жесткими деревянными скамейками вместо кресел, где в пустой зале идут старые позабытые фильмы.

Так она и сделала.

Кинотеатрик в Лефортове вполне отвечал ее пожеланиям. В зале почти никого не было — лишь на последней скамье целовалась парочка да сбоку лузгала семечки баба в платке, сплевывая шелуху в проход. Шла старая фильма с Ларой Рай — «Любви последний вздох». Лара Рай — дива дивная, светящаяся звезда экрана — покончила с собой два с лишним года назад.

Зиночка помнила ужас, который испытала, прочтя об этом в газете. Как будто гибель Лары каким-то образом имела отношение к ней. Самоубийство Лары Рай газеты перемалывали несколько месяцев. Но ажиотаж прошел, и дива наконец действительно умерла — полностью и окончательно. Ее забыли. И только в маленьких окраинных кинотеатриках можно было увидеть ее знаменитые кудри и плавные жесты округлых рук — казалось, прикоснись к экрану и почувствуешь тепло волос и кожи. Только кино могло сделать мертвого живым. «Замерзшие» могилы скифских курганов лишь сохраняли мертвецов. В этом была разница. И Зиночка думала о ней, сидя в темной зале и глядя на прелестные темные глаза Лары Рай с их мягким мерцанием.

Фильм очаровывал безыскусной простотой и наивностью. Как они заламывают руки! Как закатывают глаза! Как бурно вздымается грудь! Какие яростные взгляды кидаются из-под сдвинутых бровей! Как невинна невинность, коварен злодей и омерзителен порок! Какие четкие, без примесей, краски: черное всегда черное, белое всегда белое. Серый цвет между ними — лишь соединительная ткань. Плохое и хорошее разведены по разным полюсам. Сейчас снимают совсем по-другому. Кино полнится смыслами, которые множатся, дробятся, распадаются, создавая ощущение двусмысленности.

Зиночка не мигая и, казалось, бездумно смотрела на экран. Но в душе ее волновались смутные, необъяснимые пока чувства и желания.

Какое странное слово — синема… кинемо… звучит по-японски… загадочное… манящее… войти в плывущие по экрану кадры, как входят в реку… погрузиться и раствориться в них… светиться неземным светом… стать грезой, призраком, иллюзией… завораживать и пленять… из прошлого в будущее… вечно молодая… вечно прекрасная… вас должны видеть на экране… поедемте со мной…

Машинально открыв сумку, она вытащила коробку сигарет, новомодную зажигалку, вставила папиросу в длинный мундштук черного дерева и закурила.

Кольцо дыма, выпущенное округлившимся задумчивым ртом, взлетело вверх и смешалось с пылинками, что танцевали в луче света, идущем из проекционного аппарата. Зиночка глубоко затянулась. Ощущение, что здесь, в этом маленьком смешном зальчике, сейчас, на этой неудобной жесткой скамье, что-то творится с ее судьбой, не покидало ее.

Фильм с Ларой Рай закончился. Началась комическая. Толстенький человечек корчил забавные рожи, кокетничал с барышнями, кувыркался, падал и, выкидывая в стороны коротенькие ножки, гонялся по Москве за облигацией государственного займа, никак не дающейся ему в руки. Новая комическая звезда. Илья… Илья… Иглинский, кажется.

Зиночка докурила, вытащила папиросу из мундштука и, не загасив, бросила на пол.

Парочка на последней скамье зашумела. Послышался возглас: «Негодяй!» — звук пощечины, вскрик… Что-то тяжелое упало на пол.

Зиночка поспешно поднялась и начала пробираться к выходу.

На улице по-прежнему шел дождь. Зиночка подняла воротник макинтоша, раскрыла зонт и медленно пошла вдоль тротуара, оглядываясь в поисках таксомотора.

Взгляд ее упал на вывеску: «ПАРИКМАХЕРСКАЯ». И далее витиеватым шрифтом: «Вечная завивка! Новое открытие в косметологии! Измените себя, и мир изменится с вами!» Сверху пошлую рекламку венчало не менее пошлое изображение женской головки, кудрявой, как овечка, с овечьим же выражением хорошенькой мордочки.

Но Зиночка остановилась. По лицу ее пробежала тень колебания, однако в следующий момент она решительно толкнула дверь.

Звякнул колокольчик.

В нос ударил удушливо-сладкий запах одеколона.

— Чего изволите, барышня?

Перед ней в белой куртке, слегка изогнувшись, стоял парикмахер, представляющий собой точную копию картинки из модного журнала: набриолиненные, прилизанные черные волосы, прямой пробор-ниточка, кошачьи усики, умильное выражение круглой физиономии. Такой же удушливо-сладкий, как и его одеколон.

Зиночка села в кресло перед большим зеркалом, закинула руку за голову и выдернула из волос черепаховую шпильку. Встряхнула головой. Пепельный поток хлынул вниз, окутав спину до талии.

— Режьте!

Парикмахер испуганным кошачьим движением, так подходящим к его физиономии, отпрянул прочь.

— Помилуйте! — Он взмахнул обеими руками, словно отгораживаясь от этой дикой идеи. — Такая красота!

— Делайте, что вам говорят! Ах, какой же вы!..

Зиночка схватила ножницы, лежащие на столике перед зеркалом, перекинула прядь волос вперед и приставила к ней ножницы на уровне плеча.

Клац! Пепельный пушистый зверек упал на пол.

Парикмахер застонал.

— Не трогайте! Я сам! — Он осторожно взял всю массу волос и взвесил на руке с таким видом, будто это был золотой запас страны. — Чего же вы хотите, барышня?

— Изменить себя, чтобы мир изменился вместе со мной, чего же еще! Вечной завивки.

— Вечного ничего не бывает, — усмехнулся парикмахер. — Шесть месяцев — максимум, который я могу вам гарантировать. Устроит?

— Хотя бы честно, — отозвалась Зиночка.

Через час ее волосы, вымоченные в пахучей эссенции и накрученные на тонкие деревянные палочки, сохли под огромным электрическим колпаком.

Зиночка меж тем лениво листала журналы. Смешное название задержало ее внимание. «Чарльстон на циферблате — танцуют практически все!» «Ерунда какая!» — подумала Зиночка с улыбкой и принялась читать.