Полный курс русской истории: в одной книге - Сергей Соловьев

Византийские источники рассказывают точно противоположную историю. Он точно сказал свои любимые слова: «Хочу на вас идти, и взять ваш город, как взял этот», только в ответ… на мирные предложения византийцев. Вот тогда-то и началась беда: Цимисхию пришлось отправить войско Варда Склира, которое и разбило отряд Святослава. Между прочим, Святославово войско состояло не только из русов, но и из венгров и болгар, такой объединенный интернациональный легион. Разбитый Святослав, тем не менее, вовсе не унывал. Его воины шлялись по окраинам империи и брали город за городом, чиня разрушения и досаждая императору, так что тот снова послал войско, еще больше прежнего, можно сказать, собрал все силы против этого Святослава. Тут-то и началась настоящая война, а не пограничная стычка, император вполне оценил храбрость и талант Святослава, своего врага он уважал и боялся.

«Но эта храбрость, – пишет Соловьев, – не помогла против безмерно большего числа врагов, предводимых полководцем искусным и храбрым, среди враждебных болгар, против которых Святослав, по словам византийцев, употреблял крайне насильственные меры. Русский князь принужден был просить мира у императора с условием очистить Болгарию».

Византийские источники приоткрывают еще одну тайну – тайну смерти Святослава. Дело не в том, что византийцы оказались плохими и сообщили о планах князя зимовать в Белобережье с малой дружиной печенегам. Дело в том – и это предположение современных исследователей – что между печенегами и Святославом был договор, по которому князь обещал не просить мира и не сдавать таким образом печенегов ромеям, но князь заключил мир помимо печенегов и без их согласия.

А за такое – убивают.

Соловьев дает иную интерпретацию его смерти: будто бы Святослав отправил дружину Свенельда, чтобы набрать войско на Руси и вернуться к весне, потому как хотел снова идти на болгар. Свенельд замешкался и опоздал. Святослав погиб.

Увы, правда всегда, наверно, бывает куда как некрасивее легенды.

Удивительно, но такое насыщенное войнами правление Святослава принесло очень немного пользы. Хазарский каганат развалился и без его участия. Ясы и касоги были далеко и в целом не стремились совершать набеги на Русь. Болгария так и осталась под властью Византии, и власть эта там только лишь укрепилась. Зато печенеги, лишив князя головы, осмелели окончательно. И теперь их взгляды обратились к матери городов, то есть к Киеву.

Владимир Святой (980—1014 годы)

Дальнейшую братоубийственную войну, случившуюся между детьми Святослава, Соловьев объясняет их крайней юностью, если не малолетством: старшему в роду Ярополку было всего одиннадцать лет. Олег и Владимир были и того меньше. Последний, особенно нас интересующий князь, в будущем креститель Руси, был по тогдашним законам не вполне законнорожденным – его мать Малуша была рабыней, а сын рабыни автоматически становился рабом. Поэтому Святослав и не хотел выделять ему самостоятельного княжения и только после многочисленных просьб новгородцев согласился мальчика Володю дать в новгородские князья, то есть признал сына и вывел его из рабского состояния.

Братья, которые были вполне законнорожденными, этого принять не могли. Само собой, у юных князей были наставники и воспитатели, которые управляли землями от их лица. Вероятно, воеводы князей боролись за власть, стремясь сделать ее единой. После смерти Святослава киевским князем стал Ярополк (он княжил с 972 по 980 год), но на самом деле землями Киева управлял воевода Свенельд, тот самый, которому удалось избежать смерти в Белобережье. Первой в княжеском противостоянии пролилась кровь сына Свенельда – Люта. Как пишет историк, главной страстью средневековых варваров после войны была охота. С охотой и связан следующий эпизод, сохраненный «Начальной летописью»:

«Однажды Свенельдич, именем Лют, вышел из Киева на охоту и гнал зверя в лесу. И увидел его Олег, и спросил своих: „Кто это?“ И ответили ему: „Свенельдич“. И, напав, убил его Олег, так как и сам охотился там же, и поднялась оттого ненависть между Ярополком и Олегом, и постоянно подговаривал Свенельд Ярополка, стремясь отомстить за сына своего: „Пойди на своего брата и захвати волость его“».

Интересно, заметил по этому поводу Соловьев, что Олег убил нарушившего охотничьи границы только после того, как его узнал.

«Зачем предание связывает части действия так, что Олег убивает Люта тогда, когда узнает в нем сына Свенельдова? – восклицает историк. – Если бы Олег простил Люту его дерзость, узнав, что он сын Свенельда – знаменитого боярина старшего брата, боярина отцовского и дедовского, тогда дело было бы ясно; но летописец говорит, что Олег убил Люта именно узнавши, что он сын Свенельда; при этом вспомним, что древлянскому князю было не более 13 лет! Следовательно, воля его была подчинена влиянию других, влиянию какого-нибудь сильного боярина, вроде Свенельда».

Это намеренное убийство сына воеводы своего брата и стало причиной всего дальнейшего.

«Пошел Ярополк на брата своего Олега в Деревскую землю, – сообщает летопись. – И вышел против него Олег, и исполчились обе стороны. И в начавшейся битве победил Ярополк Олега. Олег же со своими воинами побежал в город, называемый Овруч, а через ров к городским воротам был перекинут мост, и люди, теснясь на нем, сталкивали друг друга вниз. И столкнули Олега с моста в ров. Много людей падало, и кони давили людей, Ярополк, войдя в город Олегов, захватил власть и послал искать своего брата, и искали его, но не нашли. И сказал один древлянин: «Видел я, как вчера спихнули его с моста». И послал Ярополк найти брата, и вытаскивали трупы изо рва с утра и до полдня, и нашли Олега под трупами; вынесли его и положили на ковре. И пришел Ярополк, плакал над ним и сказал Свенельду: «Смотри, этого ты и хотел!» И похоронили Олега в поле у города Овруча, и есть могила его у Овруча и до сего времени. И наследовал власть его Ярополк. У Ярополка же была жена гречанка, а перед тем была она монахиней, в свое время привел ее отец его Святослав и выдал ее за Ярополка, красоты ради лица ее. Когда Владимир в Новгороде услышал, что Ярополк убил Олега, то испугался и бежал за море. А Ярополк посадил своих посадников в Новгороде и владел один Русскою землею».

Вроде бы все по средневековым правилам: старший в роду владеет Киевом. По тем законам старший князь мог решать, кого лишить права на княжение. После смерти Олега только Владимир мог представлять для него угрозу, но Владимира как сына рабыни, хотя и отданного князем к новгородцам, Ярополк не мог воспринимать адекватно. Но Владимир, считавший себя точно таким же полноценным сыном, не мог в то же время считать решение Ярополка справедливым. Так что, проведя за морем три года, Владимир вернулся в город, который считал своим по праву, выгнал оттуда ярополковых наместников и объявил брату войну.

«Владимир вернулся в Новгород, – пишет далее летопись, – с варягами и сказал посадникам Ярополка: „Идите к брату моему и скажите ему: «Владимир идет на тебя, готовься с ним биться» И сел в Новгороде».

Но потом, замечает Соловьев, случилась еще одна история, углубившая раздор между братьями: Владимир отнял у Ярополка его невесту – дочь какого-то полоцкого князя Рогнеду.

Владимир и Рогнеда

«И послал к Рогволоду в Полоцк сказать: „Хочу дочь твою взять себе в жены“, – сообщает летопись. – Тот же спросил у дочери своей: „Хочешь ли за Владимира?“ Она ответила: „Не хочу разуть сына рабыни, но хочу за Ярополка“. Этот Рогволод пришел из-за моря и держал власть свою в Полоцке, а Туры держал власть в Турове, по нему и прозвались туровцы. И пришли отроки Владимира и поведали ему всю речь Рогнеды – дочери полоцкого князя Рогволода. Владимир же собрал много воинов – варягов, словен, чуди и кривичей – и пошел на Рогволода. А в это время собирались уже вести Рогнеду за Ярополка». Очень любопытно, по Соловьеву, что «Владимир, чтоб склонить полоцкого державца на свою сторону, чтобы показать, что последний ничего не потеряет, если киевский князь будет низложен, послал и от себя свататься также за дочь Рогволодову. Летописец говорит, что Рогволод в таких затруднительных обстоятельствах отдал дело на решение дочери, и Рогнеда отвечала, что она не хочет выйти замуж за сына рабы, то есть Владимира, но хочет за Ярополка. Когда отроки Владимира пересказали ему Рогнедин ответ, то он собрал большое войско из варягов, новгородцев, чуди и кривичей и пошел на Полоцк».

То есть притязания на Рогнеду были всего лишь поводом для войны с братом, и войну Владимира с Ярополком можно рассматривать как войну севера с югом. «И напал Владимир на Полоцк, и убил Рогволода и двух его сыновей, а дочь его взял в жены. И пошел на Ярополка», – говорит летописец.

«При этом случае в некоторых списках летописи находим известие, – добавляет Соловьев, – что виновником всех предприятий был Добрыня, дядя Владимиров, что он посылал сватать Рогнеду за Владимира; он после гордого отказа полоцкой княжны повел племянника и войско против Рогволода, позором отомстил Рогнеде за ее презрительный отзыв о матери Владимира, убил ее отца и братьев. В самом деле, странно было бы предположить, чтоб Владимир, будучи очень молод, по прямому указанию предания, мог действовать во всем самостоятельно при жизни Добрыни, своего воспитателя и благодетеля, потому что, как мы видели, он ему преимущественно был обязан новгородским княжением. Итак, говоря о действиях Владимира, историк должен предполагать Добрыню. О характере Добрыни мы имеем право заключать по некоторым указаниям летописи: видно, что это был старик умный, ловкий, решительный, но жесткий; на его жесткость указывает приведенное свидетельство о поступке с Рогнедою и отцом ее; сохранилось также известие об его жестоких, насильственных поступках с новгородцами при обращении их в христианство, следовательно, если замечается жестокость и насильственность в поступках молодого Владимира, то мы никак не можем приписывать это одному его характеру, не обращая внимания на влияние Добрыни. Что же касается до поступка Добрыни с Рогволодом и его дочерью, то он очень понятен: Рогнеда, отказывая Владимиру, как сыну рабы, оскорбила этим сколько его, столько же и Добрыню, которого сестра была именно эта раба, через нее он был дядя князю; словами Рогнеды была преимущественно опозорена связь, родство Владимира с Добрынею, и вот последний мстит за этот позор жестоким позором». В некоторых списках, добавим от себя, рассказывается вообще жуткая история, что юный княжич перед тем, как убить родню своей будущей жены, взял ее насилием на глазах отца – интересно, это ему тоже посоветовал Добрыня или, так сказать, это был жест доброй воли самого княжича? Впрочем, дальнейшая судьба Рогнеды, послужившей разменной монетой во властных взаимоотношениях, была печальна. Когда Владимир утвердился в Киеве окончательно, на свою Рогнеду внимания он не обращал, он ее, вернее всего, ненавидел и боялся. У Владимира было множество других, более приятных жен, не отягчающих память князя дурными воспоминаниями. Предание, восхваляя Владимира, сравнивает его с библейским царем Соломоном как по мудрости, так и по количеству жен: кроме пяти законных жен, было у него 300 наложниц в Вышгороде, 300 в Белгороде, 200 в селе Берестове, а также «он был несыт блуда, по выражению летописца: приводил к себе замужних женщин и девиц на растление». Рогнеда сразу же была отставлена за дурную память, чего, понятно, вынести не могла. И так опозоренная, она страдала и от пренебрежительного отношения мужа. «Однажды, – пересказывает Соловьев народное предание, – когда Владимир пришел к ней и заснул, она хотела зарезать его ножом, но он вдруг проснулся и схватил ее за руку; тут она начала ему говорить: