Генерал де Голль - Николай Молчанов

Для человека активного нет ничего тяжелее отрыва от деятельности. Поэтому годы, проведенные в плену, — мрачные годы де Голля. Но в некоторых отношениях они оказались очень плодотворными. В лагерных условиях, впрочем не слишком суровых, он жил интенсивной духовной жизнью, много размышлял, читал все, что попадало под руку. Когда было нечего читать, он повторял в уме произведения классиков, древних и французских, которых хорошо знал. По немецким газетам он внимательно следил за ходом войны. Он часто делал какие-то записи. Впоследствии из них родилась его первая книга «Раздор в стане врага».

Пленники, как могли, разнообразили свою скучную жизнь не только игрой в карты, песнями, нескончаемыми беседами. Де Голль, например, регулярно делал доклады о ходе военных действий, благо эти действия становились все более успешными для Франции. Оказавшийся там же бывший профессор истории читал лекции. Пленные офицеры устраивали дискуссии о стратегии и тактике, об опыте войны и ее возможных последствиях.

Среди товарищей по плену оказалось немало таких, с кем Де Голль еще встретится в будущем. Здесь, кроме французских, содержались также английские и русские офицеры. Среди всех пленников выделялся красивый, энергичный, дерзкий 23-летний русский офицер Тухачевский, мечтавший только о побеге и возвращении на родину. Де Голль нередко беседовал с ним, учил его французскому языку. Спустя много лет де Голль будет вспоминать о Тухачевском.

Что касается самого де Голля, то он производил сильное впечатление на товарищей по плену своей необычайной памятью, знанием военной истории, умом, страстью к чтению. Не укрылись от них, естественно, и особенности его характера, безапелляционный тон его высказываний, стремление всегда быть правым, его гордая отчужденность, а подчас и заносчивость. Ему дали прозвище «Коннетабль», то есть главнокомандующий короля. Странное дело, разные люди, в разное время и в разных обстоятельствах, независимо друг от друга называли его этим словом. Значит, было что-то в его облике такое, что ассоциировалось со старинным образом королевских военачальников.

Однажды, после очередной политической дискуссии, один из пленных французских офицеров, который до войны был преподавателем университета, обратился к де Голлю с таким вопросом: «Почему бы вам не заниматься политикой?» «Если бы я не был военным, возможно…» — ответил де Голль и добавил: «Единственное-средство формирования политика — опыт». Характерно, что он не исключал для себя еще тогда возможности политической деятельности.

Впрочем, де Голль далеко не до конца исчерпал и карьеру военного. Он особенно остро почувствовал это в ноябре 1918 года, когда война закончилась поражением Германии и пленных отпустили домой. Де Голль возвратился во Францию, в Дордонь, в семейное владение ла Лижери. Весной 1919 года там собралась вся семья. Три брата де Голля тоже воевали, имели ранения, получили награды и все остались живы. Редкая, счастливая судьба для французской семьи!

Участие в войне Шарля де Голля отмечено орденом Почетного легиона, Военным крестом и тремя упоминаниями в приказе. Но он — всего лишь капитан без всякой Должности, в то время как некоторые его сверстники Достигли большего в войсках или особенно в штабах.

Разумеется, речь шла не о зависти. Де Голль никогда не сравнивал себя с другими. У него должна быть особая судьба. Но годы плена сделали его участие в войне каким-то неполноценным; он словно получил полуотставку. Поэтому капитан мрачен и замкнут более обычного, как будто в чем-то обделен судьбой.

Конечно, Франция благодаря помощи союзников и ценой огромных потерь все же одержала победу, она возвратила себе Эльзас и Лотарингию. Но в каком состоянии она оказалась сама? Он с грустью сравнивал атмосферу националистического подъема, предшествовавшего 1914 году, когда дух Пеги и Барреса опьянял сознание молодежи, с апатией и безразличием, царившими теперь. «Священный союз», который так радовал де Голля в августе 1914 года, оказался эфемерным. Все прежние конфликты, все «бессмысленные» распри возобновились уже в ходе войны в небывало резкой форме. Политические интриги, закулисные махинации, лицемерие и ложь политиканов, оргия наживы на войне — все это приобрело в мрачном свете военных бедствий особенно тягостный характер. Социальные противоречия в условиях войны еще больше усилились, вопреки заклинаниям националистов о единстве нации. В 1917 году бастовало 300 тысяч рабочих. Самым тревожным было то, что измученная войной армия оказалась на пороге революционного восстания. Дело дошло до применения артиллерии против восставших солдат.

Де Голль писал в своих мемуарах, что Франция, «обессиленная от потерь и разрушений, потрясенная до основания в своей социальной структуре и выведенная из морального равновесия, вновь пошла неуверенным шагом навстречу своей судьбе, в то время как ее режим, принимая свой прежний облик и отвергая Клемансо, отказывался от политики величия и возвращался к хаосу».

И в этом «хаосе» де Голль находил для себя лишь незаметное место пехотного офицера в каком-нибудь захолустном гарнизоне, в армии, обреченной на мир. «Война, это ужасно, — сказал как-то де Голль в частном разговоре, — но мир, надо прямо сказать, это так скучно». И здесь ему представилась неожиданная возможность продолжать войну, и притом войну против Германии. Дело в том, что польский генерал Юзеф Геллер вербовал среди французских офицеров добровольцев для борьбы в рядах польской армии против большевиков. Но какое это имело отношение к Германии? Ответ на этот вопрос можно найти, если представить ту слепую ярость, с какой французская буржуазия отнеслась к Великой Октябрьской революции. Разумеется, о главном, то есть об облигациях займов, размещенных царской Россией во Франции, об утраченных капиталовложениях, о потерянных русских рынках и т. п., предпочитали говорить меньше. И де Голль вообще с презрением относился к экономическим и социальным делам. Поэтому глубинная сущность явлений часто ускользала от него. Нация как некая мистическая общность традиций, психологии, мысли и чувства — вот что он принимает в расчет в первую и в последнюю очередь.

Негодование против большевиков как раз и облекалось в возвышенную форму заботы о французских национальных интересах. Ведь большевики толкнули Россию на заключение «сепаратного» мира и тем самым нанесли «удар» союзникам, и прежде всего Франции. Французский посол в России Нуланс заявил в январе 1919 года, что с помощью большевиков Россия стала добычей Германии, которую она неизбежно использует для подготовки новой войны против Франции.