Наша личная война - Лев Пучков

Такого легко убить даже начинающему моджахеду, для которого умерщвление себе подобного в новинку. «Волчата» просто уже по внешнему виду и запаху не отождествляют приговорённого к закланию «барана» с представителями рода человеческого. Грязный, вонючий, весь в струпьях и дерьме, со стеклянным взглядом… Тут и специальной обработки не надо, всё обычно идёт как по маслу.

К краю ямы жмётся второй русский солдат. Этот «баран» № 2 – объект повышенной сложности. Он покрепче, шире в кости, выше первого. Но не это главное. Этот второй – зовут его Ваня – очень хочет жить.

Три дня назад его достали из ямы, искупали, побрили-постригли, дали чистую одежду. Потом хорошо покормили и сказали, что завтра-послезавтра обменяют на одного моджахеда. Три дня этот Ваня спал в тепле, хорошо кушал, читал свежие газеты. Он вновь почувствовал вкус к жизни. Более того, сейчас, после всего пережитого, он жаждет жизни с удвоенной силой. Видели бы вы, как радовался этот мальчишка, как сверкали от счастья его красивые голубые глаза! Впрочем, сама я этого не видела, мне Аюб сказал.

Теперь он жмётся к краю ямы и с диким напряжением наблюдает за игрой в жмурки. Правила ему довели. Он в курсе, что если его товарищ не справится, то во втором «периоде» возьмутся за него. Сегодня на рассвете ему сказали, что обмен откладывается на неопределённое время, а его, чтобы зря не «простаивал», используют для подготовки юных моджахедов.

Вот это и есть объект повышенной сложности. За три дня он восстановился, почувствовал вкус к жизни, обрёл утраченную было надежду. Теперь он должен сражаться за свою жизнь с яростным ожесточением. А ещё он похож на человека. Нормально пахнет, розовое лицо, адекватно мыслит. Посмотрим, как «волчата» справятся с этой задачей…

– Время! – Аюб свистит в обычный судейский свисток. Десять минут истекли.

«Волчата» бросаются к «барану», отнимают у него нож, срывают с головы мешок. Солдат слепо щурится на серое небо. Он впервые за много дней увидел свет – мешок надевали в яме. Он не порезал троих. Он вообще никого не порезал. Участь его решена…

– Все в игре, – объявляет Аюб. – Молодцы, справились. Можно!

И бросает в котлован огромный тесак с зазубренным от частого употребления лезвием. Ножи у «волчат» – игрушки. Вот орудие для настоящего дела.

Тесак падает несколько в стороне от «волчат» и тонет в жидкой грязи. «Волчата» с азартными криками и гиканьем бросаются к тому месту. Начинается свалка – каждый хочет первым схватить заветное «ритуальное» оружие. Один из толпы не бежит со всеми, остаётся на месте. Это семнадцатилетний Аслан, сын подорвавшегося прошлым летом на мине агронома Исхакова.

Я хвалю себя за проницательность. Познакомившись с «волчатами» и поверхностно изучив их биографии, я для себя сразу отметила Аслана. Глаз у меня намётан, так что я сразу определила: вот он, мой «чистый» шахид. Посмотрим, как он будет вести себя дальше…

– Аслан, – говорю я Аюбу.

– Я вижу, женщина, не слепой, – отвечает Аюб и досадливо бормочет себе под нос: – Ох уж эти мне грамотеи…

Тесак достаётся Исмаилу – худенькому пятнадцатилетнему подпаску с нежным лицом херувима. Победно вскинув руки, мальчишка потрясает грозным оружием и на секунду в нерешительности замирает. Что дальше? Дальше надо действовать. Он, видимо, не совсем готов, пытается собраться с духом…

Этой маленькой заминки достаточно, чтобы более решительные товарищи сделали выводы. Семнадцатилетний Руслан, сын животновода Идигова, повешенного этой весной русским спецназом в назидание остальным самодеятельным минёрам, сильно толкает товарища в спину. Тот падает, тесак выскальзывает у него из рук и вновь оказывается в грязи.

– Аялла… – Аюб недовольно качает головой. – Растяпа!

Воин не должен выпускать из рук оружия, даже если его повергнет наземь вражеская пуля. Воин должен умереть с оружием в руках, как того требует древний закон гор. Если же ты расстался с оружием после дружеского тычка, то ты пока не имеешь права называться воином. Иди, тренируйся, закаляй себя…

Руслан нашаривает в грязи тесак, деловито отирает лезвие о штаны и, не оглядываясь на упавшего товарища, направляется к пленнику. Остальные устремляются вслед за ним.

«Баран» пятится, отступая назад, спотыкается и падает. У него нет сил встать, игра в «жмурки» окончательно измотала и без того донельзя ослабленный организм солдата. Поэтому он ползёт прочь на четвереньках, тихонько подвывая низким, утробным голосом. За спинами «волчат» я не вижу его глаз и выражения лица, но слышу слабый тоскливый крик:

– Не надо!!! Пожалуйста, не надо!!!

Не надо… Если бы мать солдата видела эту сцену, её наверняка хватил бы удар. Впрочем, кто его знает, может быть, когда-нибудь увидит. В жизни ведь всякое случается…

Я выхожу из машины и включаю свою камеру. Нет, я не собираюсь подкидывать запись на русский блокпост, у нас хватает людей, которые занимаются как раз этими делами. Запись нужна мне для анализа. Я в основном снимаю оставшегося несколько в стороне Аслана, цепляя массовку краем. Потом надо будет разобраться, может быть, чего и не заметила при просмотре «вживую»…

Руслан настигает «барана» и хватает его за волосы. Другие «волчата» бестолково толкутся рядом, соображая, как бы помочь товарищу. Повторяю, у всех испытуемых нет опыта убийства, хотя все они уже минировали дороги и обстреливали колонны федералов. К своему личному убийству они готовы только в теории.

Помощь не требуется. «Баран» стоит на коленях, голова запрокинута назад. Руслан крепкий, справляется сам.

– Не надо!!! – в последний раз раздаётся хриплый крик.

Не надо… Не надо, матери, посылать своих детей на эту бойню. Рано или поздно наши дети сделают с ними то же самое. Это наша земля. Это наш серый мир. Мы его защищаем как умеем…

Руслан сильнее оттягивает голову «барана» назад и резким взмахом тесака перехватывает ему горло. Раздаётся характерное бульканье. Серая грязь вокруг поверженного тела солдата мгновенно становится бурой.

– О господи… – доносится придушенный всхлип от другого края котлована.

Это Ваня, русский мальчик, «объект повышенной сложности». Он закрыл лицо руками и прижался спиной к оплывающей земляной стенке. Он потрясён случившимся, хотя всё это время напряжённо ожидал подобного развития событий…

Я заметила одну характерную деталь: во время «профотбора» русские никогда не вступаются друг за друга. Методика Аюба проста: всегда есть № 1 и № 2 – «объект повышенной сложности». Так вот, этот № 2, с развязанными руками, отдохнувший, готовый к борьбе… всегда безмолвно наблюдает, как убивают его товарища. Я отношу этот феномен к издержкам учения Христова. Мы знаем, как была совершена казнь Христа. Тысячи его поклонников и последователей безмолвно наблюдали, как какой-то жалкий взвод римлян казнил их учителя, и шёпотом взывали к ним: «…милосердия, милосердия!!!» Это они просили, чтобы Христа прикончили побыстрее, чтобы не мучился. Позор!

Вот вам разница в менталитетах. Наши «волчата» никогда не станут безмолвно наблюдать, как убивают их товарища. Они бросятся навстречу смерти с рычанием тигра и будут голыми руками биться до конца. В этом мы сильнее русских, поэтому им никогда нас не победить…

Между тем Руслан сноровисто отделяет голову солдата от тела – как будто до этого всю жизнь занимался подобными вещами. Он гордо вздевает руку вверх, показывая свой трофей Аюбу – старшему волку. Грязная окровавленная голова жутко скалится на нас, как будто хочет укусить. Поздно. Раньше надо было кусать.

– Нормально… – бормочет Аюб. – Хороший моджахед…

Нормально. Это деяние – наследие варварского Средневековья или даже более раннего периода. Мы плевать хотели на вашу мягкотелую цивилизацию, которая выхолащивает мужчин и делает из них мягкотелых баранов, обречённых быть жертвами сильных хищников. Наши дети становятся мужчинами именно так. Каждому – своё…

– Давай – футбол, – Аюб опять свистит. – Отдохните маленько…

«Волчата» спускают в котлован лопаты и устанавливают импровизированные ворота. В стайке царит возбуждённое оживление, предвкушение новой забавы.

Пока они там развлекаются, я расскажу вам, как попала в этот серый мир. Думаю, вы поймёте, почему я не испытываю сочувствия к обречённому русскому Ване, у которого наверняка есть мать, ночами бьющая поклоны своему безвольному слабому богу, чтобы он защитил и спас её сына. Вы поймёте, зачем я выполняю эту опасную и кровавую миссию…

Родилась я в Грозном в 1970 году. Как видите, я совсем не старая, это страдания сделали меня такой суровой и выглядящей гораздо старше своего возраста. Отец – горный инженер, местный. Мать – упадёте… русская! Москвичка, попала в Грозный после окончания столичного педагогического вуза по распределению.