Последний варяг - Роман Канушкин

— Ладно, сегодня для этого лучший день, — непонятно прошептал Светояр. — Если уж уходить, то сегодня.

Ольга проследила за его взглядом: в утреннем небе можно было увидеть луну, идущую в ущерб, и нежное весеннее солнце одновременно.

Светояр посмотрел теперь на Ольгу, как будто всё ещё разговаривал сам с собой:

— Ещё месяц наш секрет останется неведом.

— Почему? — машинально отозвалась девушка.

— Потому что до следующей полной луны ещё целый месяц, — веско пояснил старец.

— Всё-таки тебя что-то тревожит, Светояр?

Волхв ничего на это не ответил, лишь почти бесшумно продолжал править лодкой. Но вот весло неожиданно резко дёрнулось в его руках.

— Как только ты ступишь на берег, — теперь уже мрачнея, вздохнул старец, — остров больше не сможет тебя защитить.

Девушка помолчала. Затем ободряюще улыбнулась Светояру:

— Я и сама кое-что могу. Твои уроки не пропали даром, волхв.

— Не в этом дело, милая. У острова сила, древняя, ещё от зари мира. И там ты была в безопасности. Но как только ты сойдёшь на берег, ты перестанешь быть укрытой от ворожбы.

Светояр перестал грести. Берег был совсем близко.

— Значит, так тому и быть. — Ольга постаралась, чтоб голос её звучал твёрдо. Но Светояр лишь печально улыбнулся и мягко добавил:

— Полная луна открывает дорогу для ворожбы тёмной, милая. Боюсь, что кое-кого сильно заинтересует твоё появление.

В следующую секунду челн уткнулся носом в полоску песка. Переправа с острова окончена. Они были на берегу.

И словно волхв Светояр оказался прав, словно содрогнулась тайно от невесомого шага девушки земля, и — побежала по ней лёгкая волна, не ведомая ни человеку, ни зверю. Однако ж побежала, заскользила змеёй по секретным тропкам, потревожила корни деревьев, заволновала рябью воду ручейка, двинула через реки, поля, озёра и веси запретная весточка. И настигла на тропинке в лесной глуши высокую фигуру с тяжёлым посохом в правой руке.

Человек в сером резко обернулся. Он, как и Светояр, совсем не изменился за эти десять лет. Лишь жёстких, даже жестоких морщин на лице заметно прибавилось, да и былую спокойную мудрость в глазах теперь всё чаще вытеснял хищный алчный огонёк. Белогуб только что почувствовал… Он и сам не понял, что именно; неприятное, смутное, будто бы укол какой-то, но вот вроде бы всё уже, прошло, лишь тревожный отголосок тихонько ныл в груди.

— Что случилось? — спросил шедший за волхвом высокий и крепкий черноволосый юноша, в котором теперь с трудом удалось бы распознать повзрослевшего Лада.

— Не знаю, — темно озираясь, проговорил Белогуб. — Пока не знаю.

Волхв растерянно покачал головой и как-то странно, почти по-звериному повёл носом.

— Но что-то изменилось… — сказал он.

Глава 5. В столице каганата

Шад хазар и хан унгров — двоевластие — хыр-ишвар — мы успеем быстрее — раб в арабской чалме — ловцы снов

Ветер, пришедший со стороны Каспийского моря, принёс запах водорослей, прогоняя из Итиля остатки жары и наполняя воздух свежестью ночного бриза вперемешку с терпким ароматом степных трав. Шад ненавидел этот ветер, от него у светского правителя Хазарии раскалывалась голова и мелкая испарина почему-то выступала на лбу. От этого ветра шад скрывался за стенами своего дворца, где курились хорезмские дымы и ароматные смолы. Шад догадывался, что к нему подкрадывается безумие. И он звал его, полагая священное безумие эмблемой божественного правителя. И тогда шад станет равным кагану; он смог бы стать больше кагана, соединив в одном лице власть над людьми и власть высшую, власть над древним Законом, ревностно оберегаемую жрецами. Божественный каган… Шад поморщился и обернулся к своему гостю.

— Что же предлагает хан унгров? — вернулся он к прерванному разговору.

— Великий шад! Позволь нам пройти через твои земли. И тогда я потреплю руссов в степи и греков на Каффе и тебе пришлю десятину, а к ней мои щедрые дары.

Шад снова поморщился, кутаясь в пурпурную мантию, как у греческого базилевса. Может быть, не вполне осознанно, но шад хотел, чтобы его двор во всём походил на двор базилевса Византии. Здесь, на острове, в устье великой реки греки помогли ему выстроить роскошный дворец, были даже своя анфилада и боковые флигели, а по обоим берегам реки располагалась столица хазарского каганата, шумный торговый Итиль, не засыпающий даже ночью. Но как же раскалывается голова… Ещё греки помогли выстроить неприступную крепость Саркел по всем хитростям их тайного искусства. Греки… Шад бросил быстрый оценивающий взгляд на своего гостя — тот был совсем не таким. В багряных всполохах факелов шад видел крепкого коренастого человека с лицом, исполосованным шрамами. Хан редко расставался с лошадью, мог даже спать верхом; на гладко выбритой голове лишь несколько длинных кос — боевая причёска. В узких маслянистых глазах непроницаемая тайна степи, тайна, которую хазары стали забывать. Совсем не таким… Но в словах хана что-то было, явно была польза. И всё же не стоит спешить с согласием.

— Светлый хан, — как бы выжидающе начал шад, — и божественный Каган, — шад с трепетом склонил голову и провёл раскрытой ладонью по своему лицу, горлу и остановил руку в области сердца. Хан учтиво повторил этот жест, — и принцесса Атех хотят установить мир с князем Олегом, а с Византией у нас старый союз.

— В словах шада и мудрость, и истина. — Хан ухмыльнулся, и шаду понравилась эта ухмылка. — Но позволю себе напомнить, что мир ещё не установили, а совсем недавно дружина Олега чуть не сожгла Итиль.

— Это была ответная вылазка, — теперь уже усмехнулся шад. От хана унгров может быть большая польза, даже больше, чем он сам предполагал, но подвести его к этому нужно осторожно.

— Бесспорно, великий шад. Я лишь хотел указать, что мира с Русью пока нет, а союз с греками настолько старый, что о нём забыли.

В этот момент в покоях появился раб в белой арабской чалме, с подносом, на котором стояла глубокая чаша и два золотых кубка, украшенных тонким орнаментом.

— Отведай греческого вина, — радушно предложил гостю шад. — Подарок самого базилевса.

Раб с подносом отошёл в сторону и замер, словно статуя, опустив глаза.

Шад с ханом пригубили кубки.

— Прекрасное вино, — похвалил хан, — жаль, что оно есть только у греков. — И тут же осушил свой кубок до дна.

Что ж, они начинают понимать друг друга. Головная боль притупилась. Но как только они сделают следующий шаг, подойдут к основной теме, боль вернётся, а потом испарина выступит на лбу. Хан не поймёт, примет это за нерешительность. Эх, светлый хан, сейчас даже не понять, кто из них в ком больше нуждается. Но сказать об этом хан должен первым: каган никогда не позволит унграм пройти.