Сестра Ноя - Александр Петров

— Это еще зачем! – возмутилась Дуня. – Я его жена, и я сама стану хозяйствовать при муже!

— Не положено! – хором сказали Иван с Милицей, как‑то очень уж дружно и слаженно.

Дуня поначалу‑то проглотила обиду и затихла, но в грудь её объемную, будто ядовитая змея, приникла ревность. Она даже обращаться к супругу стала по имени–отчеству. Прислуга быстро и привычно убралась, накрыла на стол по–городскому со скатертью, хрустальными салатниками и салфетками. Рядом с кареглазой энергичной Милицей Дуня чувствовала себя деревенской простушкой, неотесанной и пахнущей потом и сеном. Между ними – её законным супругом и этой молодкой – что‑то было! Они понимали друг друга с полуслова, их связывало одно государственное дело, очень важное и непонятное простой сельской женщине. Отведала Дуня столичных разносолов и еще больше пригорюнилась: уж больно всё было вкусно и непривычно, одно слово «по–царски». Ну ничего, думала она, скоро наступит ночь, и уж она сумеет восстановить святое супружеское единство!

Но не успели они доесть десерт – эту сладкую французскую трясучку под названием «бланманже»… Не успели вознести благодарственную молитву после вкушения трапезы…

…Как в дверь кто‑то резко постучал, и на пороге вырос вестовой.

— Унтер–офицер Стрельцов?

— Так точно! – вытянулся Иван, грохнув опрокинутым стулом.

— Вам надлежит немедленно явиться во Дворец в связи с чрезвычайными обстоятельствами! Гостья обязана удалиться сей же час!

— Что случилось, господин подпоручик? – спросил Иван вестового, отойдя с ним к окну.

— В Киеве стреляли в премьера Столыпина, – хмуро буркнул вестовой. – До окончания следствия мы все на военном положении.

Так прервалось долгожданное свидание. Так прервалось в жизни Ивана и Евдокии нечто очень важное, что им уже не удастся соединить никогда.

Дуня собралась восвояси и вернулась в село. Она даже не стала заезжать в столицу, не купила детям гостинцев. Евдокия вернулась в село с горькой обидой.

Не заходя в собственный дом, она постучалась в дверь избы, что стояла на краю, у самого леса. Ей открыл Бирюк в исподнем – одинокий мужчина, тайно воздыхавший о ней. Дуня ввалилась в сени, громко хлопнула дверью, зарыдала во весь голос и в беспамятстве упала Бирюку на дремучую грудь.

Коррида с золотым тельцом

Наша молодёжь любит роскошь, она дурно воспитана,

она насмехается над начальством и нисколько

не уважает стариков. Наши нынешние дети стали

тиранами; они не встают, когда в комнату входит

пожилой человек, перечат своим родителям.

Попросту говоря, они очень плохие.

(Сократ, около 380 лет до н.э.)

Страна детства простиралась на огромном материке, где никогда не заходило яркое летнее солнце, где в кипучих садах круглый год распускались цветы, раздавались сладкоголосые птичьи трели, а на пышных деревьях наливались сочные плоды. Мы стремились поскорей вырасти и покинуть эту блаженную страну, но часы, которые тикали на каждом углу, не давали времени бежать так быстро, как нам того хотелось.

Мне было лет десять, когда однажды в иностранном фильме довелось увидеть корриду. На песчаной арене мужчины, затянутые в шелковые костюмы с золотым шитьем, состязались с быком в искусстве убивать. В обреченное умереть животное вгоняли железные пики, по загривку текла черная кровь, вместе с ней утекали силы.

Три дня и три ночи кровавые сцены того публичного убийства всплывали в моей детской памяти и угнетали, и заливали грудь тоской. Жалость черной горячей кровью, в которой смешались человеческая с бычьей, вскипала во мне и доводила до тошноты. Благоуханная цветущая страна моего детства отвергала смерть во всех её ужасных проявлениях: уродливые раны, густая липкая кровь, запах разложения гниющей плоти, могильные ямы, холмы, памятники из черного камня; слезы, крики, рыдания – всегда пугали и вызывали гнетущее чувство беззащитности и горечь неотвратимости конца этой прекрасной жизни.

Наконец, прошел последний школьный год, и мы покинули страну детства. Какое‑то время наше невосполнимое сиротство утешали потехи юности, но эта пора пронеслась, уже гораздо быстрей – и вот закончилось студенчество, и мы влились в… море безработных. Государство, которое совсем недавно устраивало молодых специалистов на работу, бросило своих детей на произвол судьбы, в стремнину дикого рынка.

Еще недавно примерно одинаково нищее общество от сотрясения идеей всеобщего обогащения стало расслаиваться: одни по лестнице стяжания успешно карабкались вверх, другие – срывались и падали вниз. Большинство людей, воспитанных на презрении к богатству и торжестве идеи всеобщего коммунистического счастья, растерялись. Идея вместе с советским обществом треснула и рассыпалась в пыль. Что предлагало новое государство своему народу? Обогащайтесь, берите свободы сколько сможете! Народ стал учиться продавать гуманитарную помощь, присваивать государственные ресурсы, мошенничать и воровать. Лихо заработанные деньги сразу привлекали преступников. В стране, как волки в рассеянной овечьей отаре, стали плодиться бандиты. Каждый уважающий себя предприниматель обзаводился криминальной «крышей» – организованными преступниками, которые в свою очередь ненавидели своих нанимателей и не упускали возможность убить их, завладев хозяйским добром.

В воздухе носились упругие шальные ветры свободы, голова кружилась и разум терял способность к трезвой логике, затуманиваясь наркотическими поветриями безнаказанности. Меня с детства увлекало изучение реальной жизни, человеческих отношений во всех проявлениях, особенно кризисных. Словом, я сломя голову ринулся в гущу страстей. Мои школьные и дворовые друзья открывали свои фирмы, они звали меня к себе. За какие‑то три года я успел поработать в шести фирмах.

Первый мой наниматель с обнадеживающим именем Виктор открыл лавку, потом магазин, потом купил целый универмаг. Пришел я к нему, имея в бюджете сто долларов, а в душе – самые розовые мечты. Именно у него в офисе я впервые в жизни подержал в руках миллион долларов – целый чемодан пудового веса. Я заключал договора на поставку товаров, сопровождал автопоезда с пистолетом подмышкой, стоял на разгрузке на складе и пересчитывал каждый ящик, зорко следя за тем, чтобы хронически пьяные грузчики чего не повредили или не украли. Мне приходилось лично встречаться с бригадиром бандитов по прозвищу Хан и выслушивать его философские поучения о необходимости пополнения воровского «общака» и помощи браткам, попавшим в тюрьму.

Мой босс, заплатив хороший гонорар за мой договор, на время остановил выплату зарплаты. Прежние деньги таяли, а новых я выпросить у него так и не смог. Сначала он принялся безудержно пить–гулять, загоняя страх в глубину смятенной души, а потом… Виктора убили в собственном загородном доме. Магазины его перешли в собственность Хану, с которым я работать отказался. После увольнения проверил своё финансовое состояние – мой бюджет составляли все те же сто долларов, с которыми я пришел к Виктору.

Примерно, таким же образом и по тому же сценарию проходило мое сотрудничество с остальными бизнесменами. Я успел поторговать куриными окорочками у гастронома, листовым железом на строительном рынке, автомобильными запчастями в лавке и даже участками земли. Мне довелось помахать топором и мешать раствор в строительной бригаде. Я отказывался участвовать в продаже гербалайфа, мест на кладбище и оружия, зато ездил на шестисотом «мерседесе» в дорогом костюме заключать договора на поставку миллионов тонн нефти и трижды ездил на бандитские разборки, рискуя оттуда не вернуться. И каждый раз по окончании очередного предприятия в связи с разорением фирмы я обнаруживал в домашнем сейфе все ту же купюру в сто долларов, с которой мне саркастически улыбался полустертым глазом все тот же заокеанский президент.

Отец мой вышел на пенсию, сразу постарел и подолгу бывал дома. Поначалу он как‑то искоса наблюдал за моими предпринимательскими экспериментами, но потом привел в дом Юру и сказал:

— Сынок, выслушай, пожалуйста, старшего брата.

— Дорогой мой и любимый брат Арсений, – начал тот торжественно, теребя мозолистыми пальцами края старенького пиджака. – Мы с отцом дали тебе возможность испытать себя на ниве частного предпринимательства. Каков результат твоих честных трудов? Ты наверняка уже понял, что это не твое дело. Господь не дает и, по всей видимости, не даст тебе богатств материальных. Уверен, брат, что это делается для твоего же блага. Ты согласен со мной, Арсюш?

— Увы, да! – вскрикнул я неожиданно громко. – Простите… Вырвалось. Ты, Юра, сказал вслух то, что я давно уже понял, но в чем не мог признаться.

— Ничего тут постыдного нет, – мягко сказал Юра, легонько хлопнув меня по плечу. – Как сказал кто‑то из великих: «Каждому – его». Кому‑то миллионами ворочать, кому‑то властью упиваться, а таким, как мы с тобой, одна дорога – честный труд на благо народа с вольной нищетой плоти при неуклонном росте богатства души. Согласен?