Загробная жизнь дона Антонио - Татьяна Богатырева

Разумеется, не обняла и не велела, лишь прошептала еще одно благословение и бессильно упала на руки сэру Гвинну. Матушке в самом деле было дурно, иначе бы она не позволила себе такой слабости прилюдно. Но Марину матушкины страдания не утешали. Как, впрочем, не утешила и попытка сэра Уриена завести с ней беседу в дороге и высокопарно объяснить, что все что делается ими, благородными сэрами, суть с благословения герцога Джеффри и во благо Торвайна.

— Не стоит, сэр Уриен, — оборвала его Марина, уже не в силах быть вежливой. — Я прекрасно все понимаю.

Оставьте меня.

Сэр говорил что-то еще, очень горячо и убедительно, но Марина уже опустила шторку в карете, откинулась на спинку сиденья и позволила себе, наконец, закрыть глаза. Ненадолго. Ровно до тех пор, пока карета не остановилась и в дверцу не постучали эфесом меча.

— Выходите, леди, приехали!

Глава 8, повествующая о черном коте, кружке молока и остывшей бадье

— Выходите, леди, приехали! — раздался снаружи голос сэра Гвинна.

Марина вздрогнула и открыла глаза: за окошком картеры маячил хорошо знакомый сэр и не хуже знакомый городок Таф, расположенный на половине пути до Кардиффа. Она часто бывала здесь с отцом, то есть не совсем здесь — похоже, ее сопровождающие выбрали для ночлега не дом градоначальника, где обычно останавливался герцог Джеффри, а окраину. Домик был совсем небольшой, и двор казался запущенным.

Попытавшись встать с сиденья, Марина вдруг поняла, что проспала весь день, и что ей по-прежнему хочется спать. Словно ее опоили. И голова кружится. Неужели в той кружке разбавленного вина, которое подала матушка на прощание, и было сонное зелье?..

Видя, что она никак не выйдет из кареты сама, сэр Гвинн просунулся внутрь и подал ей руку. Даже не спросил, что с ней такое — ни к чему, конечно же, он и так прекрасно знал, что.

Приняв его руку и позволив вытянуть себя из кареты, Марина нетвердыми ногами встала на землю. По привычке поискала взглядом Неда, но не нашла. Крохотный двор был совершенно пуст, если не считать сломанной телеги, служащей коновязью и свалкой старых граблей одновременно. Где же Нед, и куда подевались сэр Уриен и граф Арвель? А их оруженосцы и слуги?

— Ваш слуга, леди Морвенна, сопровождает графа Арвеля, — сэр Гвинн был по обыкновению предупредителен и зануден до скрежета зубовного. — Не беспокойтесь, они вернутся совсем скоро, не пройдет и часа. А пока извольте пройти в дом, на дворе сырость.

В доме тоже была сырость. И затхлость. А встретившая ее сморщенная старуха в латаном переднике так радостно улыбалась, что Марину передернуло. К людоедам ее привезли, что ли?

Старуха прошамкала что-то об ужине, празднике и купании, неуклюже присела и повела Марину в глубину дома. По сторонам даже смотреть не хотелось, так все здесь было запущено, пыльно и мрачно. И бедно. Совсем странно для графа Арвеля, останавливаться в таком бедном доме, где наверняка кроме овсяной каши и кормить-то гостей нечем.

Словно чтобы напугать Марину еще больше, наверху скрипучей лестницы с подгнившей второй ступенькой, — хорошо хоть старуха предупредила на нее не наступать! — ей в ноги ткнулось что-то тяжелое, попыталось свалить ее на пол, дернуло за юбку и басовито заворчало.

Старуха обернулась, подслеповатые глаза умиленно просияли.

— Котик вас признал, леди, это к счастью! — почти внятно сказала она. — Не сердитесь на него, леди, он чует в вас доброе сердце, вот и ластится. Божья тварь.

Божья тварь, — весом не меньше двух стоунов и цвета сажи, — подняла на Марину круглые янтарные глаза и гнусаво мяукнула. Видимо, надеялась, что хоть у гостей тут найдется что-то вкуснее овсянки.

Неожиданно для себя Марина улыбнулась и расслабилась. Нед тоже говорил, что черный кот — это к счастью, особенно для моряков. Он даже как-то рассказывал, как корабельный кот однажды спас их «Моржа», вовремя разбудив вахтенного.

Так, с улыбкой, Марина и зашла в свою комнату. На удивление опрятную и хорошо проветренную. По крайней мере, от постели пахло не мышами или клопами, а мятой и вереском, и на столе стояла кружка молока, накрытая завернутой в салфетку свежей лепешкой. Ей-то Марина и занялась, едва старуха оставила ее одну: за окном уже синели сумерки, а после целого дня в карете, хоть она и проспала всю дорогу, ужасно хотелось есть.

Буквально через минуту, Марина только успела дать коту на ладони намоченный молоком кусочек лепешки, в дверь постучались и внесли кадку. Те самые слуги, которых Марина тщетно высматривала во дворе: оруженосец сэра Уриена, чернявый парнишка лет четырнадцати, и доверенный слуга сэра Гвинна, усами и чем-то еще неуловимым похожий на майского жука. Устанавливая бадью посреди комнаты, они как-то странно смотрели на Марину, словно увидели ее в первый раз и прикидывали, чего от нее ожидать.

Зато поклонились совсем как прежде, когда был жив отец — с не меньшим почтением и осознанием своей зависимости. Жук даже назвал ее госпожой и спросил, не желает ли она чего?

Нед, где же ты? Объясни мне, что тут происходит?..

Вместо Неда явился граф Арвель, подпортив и так не радужное настроение: бадья, хоть и не купальня в родном замке, так и манила теплым парком. А тут… граф Арвель как заговорит, то ведь не замолкнет, пока вода совсем не остынет.

Она ошиблась.

Граф Арвель был на удивление краток, хоть и превзошел самого себя в выспренности речей. И сиял точь-в-точь, как апостольские ложки, когда Глинис начищала их мелом.

Он предложил Марине присесть, а потом преклонил перед ней колено. То есть сперва колено, подагрически покряхтев при этом, потом колыхнулся графский живот, который уж год как не мог спрятать и самый искусный портной, потом склонилась голова, так что стала видна проплешина на графском темени.

Марина чуть не засмеялась — так граф стал похож на Панча! Только трости не хватает! Хорошо, что не засмеялась, потому что смешного тут было меньше, чем перепелок в крестьянской миске.

Граф Арвель сообщал, что сегодня же леди Морвенна Лавиния, законная наследница герцогства Торвайн, станет его супругой. Разумеется, ради блага родного Уэльса и в полном соответствии с волей божеской и покойного герцога. А затем они отправятся в графский замок, и оттуда пожар святой освободительной борьбы против англичан расползется по всему Уэльсу.

Марина слушала, смотрела то на блестящую графскую лысину, то на пристроившегося к кружке с молоком черного кота, и думала: как хорошо, что отец подробно, с примерами ей объяснил, что такое мятеж, гражданская война и что случается с наивными юнцами, которые верят в святую борьбу за высшую справедливость. Иначе бы она, боже упаси, поверила всем этим красивым словам, место которым — в рыцарских романах, а не в заплесневелом доме на окраине захолустного Тафа. Наверное, она и должна была поверить, восхититься и радостно лечь на алтарь справедливости, или повеситься на флагштоке как знамя борьбы. Но почему-то думалось только о том, сколько же граф Арвель ждал своего часа и какие красивые слова лишь вчера говорил сэру Валентину.