Рассказы о старшем лесничем - Павел Далецкий

Лесничий Пацюркевич заметил:

— Мы учим, как не сидеть сложа руки в том случае, если нет техники, и как с небольшими затратами…

— А мы не нищие! — прервал его Коршунец. — Что значит нет техники?! Техника будет, раз она нужна. Откуда такое неверие? Нет техники!.. В какой стране мы с вами живем? И потом, почему у вас нет раскорчевки? Вы лесничий…

Анатолий Анатольевич, который стоял с другой группой, сделал к Коршунцу несколько шагов:

— Я же объяснил: раскорчевки нет потому, что между пнями мы как раз и сажаем.

На делянке, крепенькие, хорошие, стояли годовые культуры; ни один саженец не пропал.

Но Коршунец уже не хотел удовлетвориться объяснениями.

— Вы всё нарушаете, — крикнул он Пацюркевичу, — это у вас и у вашего старшего лесничего в системе.

— А вы потрудитесь не делать подобных замечаний! — тоже крикнул Пацюркевич. — Я вам не подчинен!

— Товарищи, не спорить и, тем более, не ссориться! Сейчас едем на делянку, разработанную по способу, который люб товарищу Коршунцу.

Вторая делянка была недалеко. Поле было раскорчевано, не было оставлено ни одного пня, все было прибрано, и высажено на гектаре, согласно инструкции, десять тысяч саженцев. Прошел после посадки год. Деревца стояли хилые, едва цепляющиеся за жизнь, и уцелело из десяти тысяч всего тысячи две.

Вот вам, товарищ Коршунец, и участок сплошной корчевки. Надо применяться к условиям и обстоятельствам.

Разоблачение Коршунца

В феврале в главке было совещание. Съехались представители НИИ, высших лесных учебных заведений, представители от заинтересованных учреждений и инстанций. Обсуждали планы и оценивали деятельность институтов и лесхозов.

НИИ лесного хозяйства получил во всех выступлениях положительную оценку, особенно в практической деятельности, опирающейся на опытный лесхоз.

Совещание закончилось, и вдруг девятого февраля участники коллегии главка получили приглашение на обсуждение крупных недостатков в работе НИИ и опытного лесхоза, вскрытых комиссией советского контроля и ревизией Ленинградской лесной инспекции.

Только вчера говорили о достижениях и успехах, а сегодня о крупных недостатках?.. Но всякое бывает в жизни.

Заседание открыл начальник главка, коротко сообщивший о выводах комиссии, смысл которых был тот, что институт и его опытное хозяйство не годятся никуда.

Разъяснить выводы встал Коршунец и разъяснял долго и обстоятельно.

— Товарищ Коршунец, — спросил начальник, — а сколько человек было у вас в комиссии?

— Семнадцать!

— Материалы в комиссии обсуждались?

Коршунец замялся:

— Вы знаете, я не знаю…

— Товарищ Коршунец, вы работник нашей инспекции, и я попрошу вас, будьте точны: обсуждались материалы или не обсуждались?

— Припоминаю: да, обсуждались.

— Всеми семнадцатью членами?

— Восемью, — негромко сказал Коршунец.

Голос с места поправил:

— Семью!

— И эти семь человек единогласно утвердили документ?!

Коршунец смотрел в окошко, через которое видел стены, окна, крыши… Наконец сказал:

— Были возражения.

— А подписали все семеро?

Коршунец стал вглядываться в то же окно.

— Повторяю вопрос: подписали все семеро?

— Кажется, четверо.

Голос с места:

— Трое!

— Так! Из семнадцати — трое.

Поднялся начальник лесоустроительных экспедиций:

— Я отказался подписать, потому что документ, представленный мне, искажал, по моему мнению, действительное положение вещей.

— Кто же тогда подписал?

— Коршунец, Шубин — председатель комиссии — и доцент Лесотехнической академии Лавров.

— Товарищ Лавров, вы, значит, согласны?

— Я не был согласен, но мне обещали изменить формулировки, а теперь я вижу, что они не изменены.

— Как же вы, руководитель кафедры, могли поступить так неосторожно? Итак, три подписи из семнадцати. Материал не обсуждался, общественности НИИ представлен не был; ведь эти методы вашей комиссии ничего общего не имеют с советскими методами! Такой акт мы даже и обсуждать не можем. Но так как со времени создания документа прошло полгода и так как работники института и лесхоза крайне взволнованы в результате всего этого происшествия, то, думается мне, документ следует обсудить…

Коршунец взял слово для справки.

— Не я, товарищи, автор документа. Документ одобрен обкомом партии.

— Всем обкомом или бюро обкома?

— Нет…

— Кем же?

— Инструктором.

— Товарищ Коршунец, представлять обком и действовать от его имени могут секретари обкома. С каких это пор инструкторы стали представлять обком? Вот просит слова секретарь партийной организации НИИ; пожалуйста, товарищ.

Секретарь говорит медленно, ему трудно — ведь надо высказывать подозрения в честности человека, ведь надо обвинять, а это всегда тяжело. К сожалению, ему и всем в НИИ ясно, что Коршунцем руководили корыстолюбивые желания: он хотел стать директором НИИ, сняв нынешнего директора.

Коршунец крикнул тонким голосом:

— Клевета! Грязнейшая! Как вы смеете?!

Все стихло в зале. Председатель перелистывал бумаги. Наконец он сказал:

— Я познакомился с некоторыми документами, весьма меня удивившими. Ваша специальность, товарищ Коршунец, по полученному вами образованию?

— В анкете ясно сказано: я лесной специалист.

— Где получили образование?

— В Ленинграде.

— В каком учебном заведении?

— Я окончил Институт народного хозяйства. Лесное отделение.

— В вашей анкете написано именно так… а вот копия вашего диплома. Согласно полученному вами диплому, вы окончили торговый факультет… Посмотрим, какие же дисциплины вы проходили… Из всех дисциплин только одна имеет некоторое отношение к лесу… это основы лесного товароведения… Согласитесь, этого мало для того, чтобы считать себя лесоводом. По окончании института вам присвоили звание инженера-плановика… Согласитесь, что вы не имеете никакого отношения к лесу, и достойно удивления и всяческого порицания, что вы заняли ответственное место в лесной инспекции… Делаем вывод: мы несерьезно относимся к подбору кадров. Освежить придется нам наши кадры.

Коршунец больше не смотрел в окно. Он рассматривал половицу. Все в зале смотрели на него, а он смотрел на половицу. Еще вчера, уверенный в себе, он «проводил работу» среди сотрудников главка, формируя нужное ему мнение о лесхозе и НИИ. Уже была заготовлена соответствующая резолюция. Что случилось? Почему начальник стал вникать во все?.. Диплом его, Коршунца!.. Он преодолел себя, поднял голову и сказал глухо:

— Я возражаю… Секретарь оклеветал меня… Если я и ошибался, то просто потому, что ошибался. Каждый человек может ошибиться… а побуждения у меня были самые чистые…