Правила возвышения - Дэвид Коу

Ренель рассердилась на него из-за прошлой ночи, как он и предполагал. Но она не умела долго дуться. Когда Филиб отыскал девушку на рыночной площади, они выбрались из города через потайные ворота, обогнули снаружи замок с его легендарным двойным крепостным рвом и прошли по своей тайной тропинке на берег реки. Там они предались любви в тени ив, как очень часто делали в течение последнего года.

Перед самым закатом, когда тени сгустились и воздух посвежел, Филиб оставил девушку на берегу. Но прежде чем уйти, пообещал Ренель, что они проведут вместе сегодняшнюю ночь и (необдуманные слова!) все следующие. Глупая клятва. Они оба понимали это. Но Филиб с радостью отдал бы все королевство за улыбку, озарившую в тот миг лицо возлюбленной.

Он все еще ощущал на губах вкус ее кожи, ощущал прикосновение ее рук к спине. Но сейчас, сидя в глубине большого зала между дядей и матерью, он чувствовал, что они с ней далеки друг от друга, как никогда.

«Я буду с ней сегодня ночью, после поездки», — сказал себе Филиб.

И словно в ответ другой голос — не отца ли? — прозвучал у него в уме: «Ты станешь королем в течение года». «Я могу взять ее с собой в Город Королей».

«Зачем? Вы никогда не сможете пожениться. Дети, которых она родит от тебя, будут незаконнорожденными. А твоя жена? Неужели ты готов поставить под удар свой брак, еще даже не встретившись с женщиной, которая станет твоей королевой?»

Он хотел только одного: вскочить на коня и поскакать прочь. Убраться из этого зала, из этого замка, из этого города.

— Вам нездоровится, милорд?

Филиб повернулся и увидел первого советника, которая сидела по левую руку от его матери и пристально смотрела на него встревоженными бледно-желтыми глазами.

— Нет, все в порядке, Энид. Спасибо.

— Ты не передумал ехать сегодня, Филиб? — спросил дядя.

Филиб почувствовал, как напряглась мать.

— Нет. Я поеду сразу по окончании пира.

— По-моему, это прекрасный способ чтить память герцога. Ты согласна, Нерина? — Тоббар незаметно подмигнул Филибу, который широко улыбнулся в ответ.

— А по-моему, вы двое вступили в заговор за моей спиной, — ответила она, сурово сдвинув брови. Мгновение спустя ее лицо смягчилось. — Полагаю, в этом нет ничего плохого.

— Это на самом деле приятные поездки, — сказал Филиб. — Возможно, когда-нибудь ты поедешь со мной и сама в этом убедишься.

Мать опасливо посмотрела на него:

— Я предпочитаю наслаждаться уютом своих покоев. У меня нет ни малейшего желания ехать на ночь глядя в лес, когда путь освещают только луны и звезды.

— Весьма разумно, миледи, — заметила Энид.

Вскоре дядя поднялся с места и произнес традиционную хвалебную речь. В согласии с обычаем он назвал всех богов по имени, перечислив милости, явленные каждым из них в свой месяц в течение прошедшего года, и закончил, конечно, Боданом — богом смеха и покровителем ярмарки, имя которого носил последний месяц года. Затем он поблагодарил Орию Крениш и Джегора джал Сенна — женщину-инди и мужчину-кирси, устроителей ярмарки, которые теперь сидели за почетным столом вместе с Филибом и остальными.

В прошлом, когда Ория и Джегор впервые взяли на себя управление ярмаркой, их брак обсуждался повсюду. Некоторые воспринимали его как оскорбление. Браки мужчин-инди и женщин-кирси запрещались законом ввиду опасности, которой подвергались женщины-кирси, зачавшие от мужчин-инди. Подобные союзы назывались грехом лун, поскольку Панья, понесшая от Илиаса, умерла при родах. С другой стороны, браки женщин-инди и мужчин-кирси дозволялись законом. Но люди, считавшие, что два народа не должны смешиваться, — а таких было много не только в Эйбитаре, но и во всех королевствах Прибрежных Земель, — по-прежнему видели в подобных браках преступление. Многие эйбитарские герцоги отказывались принимать Джегора и Орию на пирах, устраивавшихся по случаю ярмарки. К его чести, отец Филиба был не из их числа; а Джегор и Ория, к их чести, продолжали приезжать со своей ярмаркой во все обнесенные крепостными стенами города Эйбитара, не обращая внимания на отношение, которое там встречали. Со временем все смирились с их браком, и другие герцоги смягчились. Однако даже сейчас Филиб видел, что многие из присутствующих вытягивают шеи, чтобы получше рассмотреть супружескую чету. На многих лицах читалось отвращение.

Наконец Тоббар закончил свою речь, поблагодарив всех гостей, пришедших на пир и принявших участие в празднестве вместе с семейством Торалдов.

— Прекрасная речь, сир, — сказала Энид, когда герцог опустился в кресло.

— Спасибо, Энид. — Он бросил взгляд на Филиба, улыбаясь доброй улыбкой. — Если ты уже вволю повеселился, можешь ехать.

— Так рано? — быстро спросила Энид.

— Я согласна с первым советником, — сказала мать Филиба, не дав раскрыть рта Тоббару. — Еще слишком рано. Тебе нет необходимости оставаться тут до самого конца, Филиб, но мне кажется, было бы невежливо уйти сейчас.

Тоббар пожал плечами, словно говоря: прощу прощения, я сделал все, что мог.

— Конечно, матушка, — сказал Филиб. — Я в любом случае собирался задержаться. Я хотел потанцевать с Ренель перед уходом.

Мать побледнела:

— Ты шутишь.

— Нисколько. Разве ты не видишь, как очаровательно она выглядит сегодня?

Мать яростно уставилась на него, плотно сжав губы. Тоббар сдавленно хихикнул.

— Подожди еще немного, — наконец сказала она. — И потом можешь ехать.

Филиб улыбнулся:

— Спасибо, матушка.

Из уважения к матери Филиб просидел на пиру еще довольно долго: большинство гостей уже закончили есть, а некоторые начали танцевать, когда он поднялся с места.

Несмотря на то что он сказал герцогине, Филиб вовсе не собирался танцевать с Ренель. Хотя многие знали, что они любовники, столь откровенное признание их связи все сочли бы неприличным. Они оба понимали это. Однако, покидая зал, Филиб поймал взгляд девушки, и они обменялись улыбками.

Выйдя из зала в центральный двор замка, Филиб сделал глубокий вдох. Он не сознавал, насколько жарко было в помещении, покуда прохладный воздух не остудил его разгоряченные щеки. Он чувствовал соленый запах океана Амона и слышал звуки музыки, долетавшие до замка из города.

Хотя Филибу не терпелось поскорее вскочить на своего коня, он прошел через западный двор неспешным шагом, с наслаждением подставляя лицо легкому ветерку. Ярко светила Панья, и его длинная тень ползла по мощеной дорожке и траве на обочине.

Галдис, серый жеребец Филиба, уже стоял под седлом в ожидании хозяина за воротами конюшни.

— Он в полной готовности, милорд, — сказал помощник конюха, когда Филиб вошел в конюшню и погладил животное по морде.