Рыжики для чернобурки (СИ) - Яна Тарьянова

какую-то загадочную магию — к сожалению, ни выживших, ни достоверных свидетельств не осталось — и соблюдали нейтралитет. А после закладки Антанамо и выделения области с особым статусом, включились в общую торговлю, открыли доступ в один-единственный порт и начали наживаться как на людях, так и на собратьях. Немалый доход приносила торговля целебным медом, но только этим дело не ограничивалось. Вся взрывчатка, используемая для терактов, закупалась медведями у людей — якобы для горнодобывающей промышленности. И перепродавалась «лесным братьям» втридорога. Продавали и готовое оружие, и взрывчатку, и детали для самодельных минометов, с лихвой возмещая давние убытки от набегов на остров. Валериан знал, что люди уже десять лет пытаются принять законопроект, запрещающий продажу оружия и взрывчатки медовым медведям, но натыкаются на ожесточенное сопротивление торговцев. Очень может быть, что такой закон разорвал бы замкнутый круг, погасил очаги сопротивления и вернул бы любителей старины в их исконное состояние — проживание на хуторах, заготовку лесных даров и передвижение на лапах. Может быть. А, может, и нет.

Они заняли свое купе, дождались начала движения и заказали чай. Мелькали столбы, раздавался стук колес, Эльга рассказывала Айкену, как все знакомые и родственники смеялись над её прадедушкой, купившим пакет акций железной дороги. Это было таким непривычным началом поездки в Чернотроп, что Валериану начало казаться — он случайно получил билет в какую-то другую жизнь. Сразу после училища он бывал у отца чаще. Улетал на самолете в Минеральные Бани, а оттуда добирался автобусом или электричкой до Чернотропа, жалея, что нет ночного рейса — скоротать время и выспаться. Сейчас, позвякивая ложкой в стакане, чтобы размешать сахар, и толкаясь локтями с Брантом, он чувствовал — что-то изменилось. По прихоти Камула или по воле Хлебодарной. От скрутки в часовне или молитвы в алтарном зале. Или просто потому, что время пришло.

К вечеру, когда поезд ехал через сумерки в густеющую ночь, Валериан признал, что добавочные часы поездки были отличной тратой времени. Они очень вкусно пообедали — рассольник и жареная курица в вагоне-ресторане были выше всех похвал. Короткий фильм о законсервированной и разрушающейся узкоколейке из Лесной в Буклин обогатил его знанием, для чего строили станции-башни — оказывается, для передачи световых сигналов, а не ради подготовки огневых точек для боевиков. Мосты Лисогорского воеводства Валериан знал наизусть — регулярно участвовал в проверках на предмет безопасности, а на десятиминутном рассказе о тоннелях невольно помрачнел. Ранение он получил не возле железной дороги — группу закупорили в автомобильном тоннеле. Заложили взрывное устройство, спустили обвал на дорогу, а дальше началась неразбериха, поспособствовавшая потерям. В тоннель вошли три бронетранспортера. После взрыва колонна остановилась по сигналу командира роты, не заглушив движки — по приказу и вопреки инструкции, которую вдалбливали в головы водителям. Небольшое пространство моментально заполнилось угарным газом. Оборотни начали терять сознание. Те, кто сидели на броне последней машины — Валериан был в их числе — начали вытаскивать отравившихся на свежий воздух, и попали под снайперский огонь. От пуль и отравления погибли в общей сложности одиннадцать оборотней — самая большая единовременная потеря правительственных сил за последние пять лет. Командира роты разжаловали, отправили под трибунал, и в итоге дали ему три года условно — с водителей, не заглушивших движки, уже было не спросить, решили ни на ком не отыгрываться.

От мрачных мыслей Валериана отвлекли Айкен и Эльга. Мелкий безостановочно сыпал вопросами, вытребовал подробный рассказ о мозаичной артели и Юлиане Громоподобном. Эльга поддалась на уговоры, и увлекла повествованием не только Айкена, но и Валериана с Брантом.

— Он был барсуком. Только Хлебодарная знает, откуда он явился — барсуки враждуют и с лисами, и с волками, и с котами. И с медведями не особо дружат. Их Городища на юге и в центральных областях покинуты. Я читала, что несколько населенных Городищ спрятаны в тайге, но сама никогда ни одного барсука не видела. Считается, что у них дурной нрав, они воинственны и неуживчивы. Дурной нрав у Юлиана был, об этом все современники свидетельствовали. А воинственности не наблюдалась, даже кулаками в пивных не махал. Он был немножко колдуном — этот факт никто не оспаривает. Не каждая мозаика таит магию, почти все большие панно сделаны артелью под заказ и бездушны. Волшба Юлиана прячется в вазах для цветов, охраняющих дома от пожара. В порожках со странными каменными письменами, через которые не может переступить ни убийца, ни вор. В столбах с мозаичными фруктами и пшеничными колосками, ограждающих сады и огороды, и дарующих обильный урожай. И, конечно же, в парке Камня-на-Воде в Чернотропе, который уже значительно утратил магию, но все еще служит местом счастливых встреч. Фонтаны добры к детям — ни один ребенок никогда не поскользнулся и не захлебнулся. Питьевые фонтанчики долгое время слыли целебными — с одного глотка утоляли жажду в самый адский зной, снимали усталость, дарили избавление от кошмаров и бессонницы. Это был дар Юлиана как оборотням, так и людям. Он, если так можно выразиться, одинаково не любил всех — волков, лис, медведей, людей. Дальше ругани дело не доходило, иногда свары возникали прямо во время выполнения заказа. И ничего. Никаких проблем. Магия все равно работала.

Валериан задремал под рассказ о том, как Юлиан впервые съездил к морю, очаровался шумом волн и подводными обитателями, но жить в прибрежном городе категорически отказался.

— Он старался держаться поближе к заброшенному Барсучьему Городищу. Словно собирался там укрыться в случае опасности. Населил всё воеводство мозаичными рыбами, а соседства с настоящими избегал, хотя его не раз звали и в Буклин, и в Усть-Белянск.

Голос Эльги переплетался с вагонным шумом, умиротворял, и Валериан провалился в короткий и яркий сон, в котором перенес через заговоренный порожек свою истинную. Запомнилось, как он подхватил суженую на руки, услышал смех и сделал шаг, опасаясь споткнуться и испортить дальнейшую жизнь. Ему не показали ни лица, ни цвета волос — единственной ниточкой, обещавшей сшить сон и явь, был одуряющий запах. Запах влажной осенней листвы, лесного мха и грибов.

Осколок сна — запах и ощущение бесконечного счастья — не исчез после пробуждения, остался с Валерианом, согревая и даря надежду. Он смотрел на мелькающие за окном огни, улыбался, обещал Айкену и Эльге, что сходит вместе с ними и Брантом к маслозаводу и в парк, отвечая немного невпопад.

Чернотроп встретил их густым вечерним туманом, и это было неудивительно — наступало время Камулова Покрова. Если природа в эти дни скупилась на снег и