Kara no Kyoukai: Chapter 03 - Насу Киноко

Но, даже если Шики и считала это не слишком правильным, она ничего не сказала.

Впрочем, в главном она была согласна с начальницей. Грациозно ступая, она удалилась.

Оставшись в одиночестве, Тоуко повернулась в кресле, и взглянула в окно.

– Кокуто не успел. Что же случится раньше? Придет тайфун или разразится буря?

Может произойти так, что Рёги Шики не переживет этой ночи.

Магичка не обращалась ни к кому, ее голос звучал устало и печально.

После полудня погода начала меняться. Недавно еще голубое небо теперь скрылось

в тяжелых многослойных тучах. Ветер становился сильнее с каждой минутой. Видимо, не

зря прохожие так торопились – весть о надвигающемся тайфуне быстро распространилась

по городу.

Сквозь мои губы вырвался слабый стон.

Я брела, прижимая рукой горящий болью живот. Конечно, мне не от кого было

узнать прогноз погоды, я была поглощена только одним – охотой. Но обычно шумный и

многолюдный город странно опустел, людей на улицах становилось все меньше и меньше.

Этой ночью выполнить задуманное не удастся. Придется вернуться.

Несколько часов утомительной ходьбы – и я оказалась в порту. Небо почернело, хотя на часах не было еще и семи часов летнего вечера. Тайфун смешал все привычные

понятия о сезонах, воздух становился заметно холоднее. Едва переставляя ноги, которые

слушались все хуже и хуже, я приблизилась ко входу на мост. Это было любимое детище

мое отчима – огромный мост, соединивший два противоположных берега залива. По

верху шло четырехполосное шоссе, а под ним располагалась масса проходов и

помещений. По сути, они представляли собой подземный торговый пассаж. Я назвала его

«подземным», хотя на самом деле он возвышался на несколько десятков метров над

водами залива. Наверное, такое ощущение создавалось оттого, что дорожное полотно

проходило над головой, а внутри было гулко и пусто. По концам моста наверху

находились посты охраны, но боковая лестница, ведущая в торговый пассаж, вела к

безлюдному тамбуру, оборудованному дверями с электрическими замками. Магнитные

карточки, которые я прихватила, уходя из дома, позволили мне пробраться внутрь

незамеченной.

Внутри стояла темень. Несмотря на то, что большая часть внутренних отделочных

работ уже была завершена, электричество не включалось. Пустынный пассаж выглядел

как станция метро далеко за полночь, как раз перед тем, как закрыться. По сторонам

37

уходящего в бесконечность широкого прохода теснились витрины разнокалиберных

будущих магазинчиков. Я прошла около полукилометра и добралась до автостоянки.

Здесь строительство было в разгаре. Голый бетон ничем не прикрытых стен, широкие

окна-проемы, прикрытые яростно хлопающими на ветру терпаулинговыми полотнищами.

Уже почти восемь часов. Шторм все крепчал. От грохота разбивающихся об опоры моста

волн и рева ветра хотелось зажать уши. Барабанная дробь ливня заставила вспомнить

пулеметный обстрел, который я видела в кинотеатре.

– Дождь…

В тот день тоже лило, как из ведра. Я смывала под дождевыми струями след моего

первого убийства, и они подкрашивались красным. Потом я встретила его. Того самого

человека, с которым однажды столкнулась еще в средней школе. Человека, с которым

перекинулась всего парой слов.

Да, я помнила все. Солнце уже садилось, и шумный день школьного спортивного

фестиваля, наконец, завершился. На физкультурном поле уже почти никого не осталось, когда со мной заговорил старшеклассник из другой школы. Я подвернула ногу и

беспомощно сидела, не зная, что делать. Невосприимчивость позволила бы мне дохромать

до раздевалки, не плача и не крича от боли, но лодыжка так распухла, что было понятно –

добром это не кончится. Поэтому все, что я могла – сидеть и бездумно смотреть, как в

тревожном алом закате садится солнце. Я не звала на помощь – мне не хотелось. Ведь

тогда начнутся сочувственные разговоры: «Ты терпела такую боль»! или «Сильно болит»?

или «Разве тебе не больно»? Слышать их было бы неприятно, и я не только не плакала, но

старалась сохранять самое обычное выражение лица. Наверное, это было не слишком

разумное упрямство, но… до сих пор никто ничего не замечал. Мать, отчим, учителя, друзья. Пусть лучше считают, что Фудзино – самая обычная девочка.

В этот момент кто-то похлопал меня по плечу.

Конечно, я не столько почувствовала, сколько восприняла звук ушами.

Обернувшись, я увидела стоящего за спиной школьника. Хотя он выглядел симпатичным

и добрым, непрошенное вмешательство не доставило радости. Что ему нужно? Если бы

вы спросили меня тогда, я сказала бы, что он мне не нравится, и нечего лезть не в свое

дело.

– Болит?

Невероятно. Я совсем не ожидала этих слов. Откуда он узнал про травму, ведь я

никому не сказал ни слова? Упрямство заставило меня молча отрицательно потрясти

головой. Но он бросил взгляд на нашивку на физкультурной курточке, где было написано

имя, а потом просто и уверенно ощупал мою пострадавшую лодыжку. Не в силах

отстраниться, но, зная, что сейчас начнутся расспросы и ненужные сочувствия, я

зажмурилась. Слышать вопросы о том, что у меня болит, от людей с нормальным

восприятием боли – я не желала этого. Не хотела напоминаний о своей неполноценности.

Но он неожиданно произнес нечто совершенно иное.

– Дурочка. Боль – не такая штука, которую нужно терпеть в одиночку. О ней нужно

рассказать. Рассказать тем, кто неравнодушен к тебе, Фудзино-тян.

Я навсегда запомнила то, что сказал мне тот старшеклассник. Потом он отнес меня

на спине в медпункт, и все кончилось хорошо. Это был словно сон. Если подумать, тогда

Асагами Фудзино без памяти, пусть и безнадежно, влюбилась. Немного смущенная

улыбка человека, умеющего замечать невидимое никем больше страдание и

сопереживать…

В желудке проснулась грызущая боль, и прекрасный сон ушел. Все равно я не

имею права видеть его – я, заляпанная с ног до головы человеческой кровью. Мне

страшно и неудержимо захотелось очиститься, сбросить с себя въевшуюся нечистоту.

Может быть… дождь смоет мои грехи? Если поднять наверх, на мост? Тайфун уже вошел

в силу и там льет, как из ведра. Чувствуя непонятный, лихорадочный подъем, я заставила

38

корчащееся от пронизывающей боли тело встать и двинуться к пандусу, ведущему с

автостоянки наверх.

Асагами Фудзино шла навстречу буйству стихии – освежающему летнему ливню.

Широкая проезжая часть моста превратилась в неглубокое озеро. Вода на асфальте

доходила до щиколоток. Сокрушительный ливень рушился стеной, а ветер бесновался так, словно хотел с корнем выдрать уличные фонари. Небо стало угольно-черным и страшным.

Огоньки гаваней и пирсов едва проглядывали сквозь шквалы и казались настолько

далекими и недосягаемыми, будто находились где-то на Луне. Асагами Фулзино шла

через шторм. Черная школьная форма мгновенно промокла и облепила тело, но со

стороны этого все равно никто бы не увидел – она растворилась во мраке, словно найдя

свое настоящее место. Девушка медленно шла, подставляя тело дождю, пытаясь слиться с

ним. Белые облачка дыхания мгновенно срывались с посиневших губ и уносились прочь.

Дорога оказалась недолгой – под первым же фонарем она встретила Смерть.

– Наконец-то я нашла тебя, Асагами.

Из мрака, ступая по воде, возникла Рёги Шики. Белое кимоно тоже промокло, по

блестящей красной кожаной куртке, не пропускавшей воду, стекали настоящие ручьи.

Она выглядела как синигами, богиня смерти.

Шики и Фудзино стояли на разных краях падающего от фонаря светового круга, их

разделяло около десяти метров. Как же они могли видеть и слышать друг друга в грохоте

дождя и вое бури? Это было странно, словно пространство уже начало причудливо

искажаться.

– Рёги… Шики…

– Напрасно ты не вернулась домой, как я тебе советовала. Теперь ты превратилась

в хищника. В людоеда, распробовавшего вкус крови. Ты наслаждаешься убийством.

– Неправда!!! Это ты такая, а мне совсем не нравится убивать!..

Голос Фудзино прерывался, грудь высоко вздымалась. Она уставилась на Шики

горящим, ненавидящим взглядом.

Враждебность и жажда крови.

Дрожащая рука поднялась к лицу, словно остатки разума заставляли ее прикрыть

прорвавшуюся ненависть и ярость. Но глаза все равно горели между пальцами страшным

неземным огнем.