Вавилон - Маргита Фигули

— Вы подумайте только, — добавил он, — может ли чья-нибудь армия меряться силою с вавилонской? Это все равно как если бы козленок рискнул выйти против шакала. Ведь мы проглотили бы Астиага со всем его войском, как лев свою жертву.

— И все-таки, — вмешался второй персидский жрец, который сидел до этого молча, — и все-таки именно доблестное войско Кира, а не прославленная армия халдейского царя Набонида, стерло обнаглевших мидийцев в порошок при Харране.

Последнего оскорбления Улу уже не мог вынести.

— Ты хочешь сказать, служитель богов, — отозвался он, — что мидийцы одержали бы верх над священной Вавилонией, если бы не вмешательство Кира?

Перс многозначительно усмехнулся и неопределенно покачал головой.

— Служитель великого Мардука, — одернул верховный жрец возмущенного Улу, — не годится упрекать гостей за незнание того, что ведомо лишь богам. — Тут он снова улыбнулся, чтобы сгладить впечатление от этой вспышки Улу, которую про себя считал оправданной. — Я смотрю на это с другой стороны и полагаю, что здесь проявилась мудрость небесных владык. Персов и могущественного Кира, да продлят боги дни его жизни, мы должны считать своими добрыми соседями и большими друзьями. Если бы Кир питал против нас дурной умысел, он не выступил бы против мидийцев, когда они напали на Вавилонию. Кир — друг нашего народа.

Экбатанские жрецы молчали, зато вавилонские с удовольствием внимали тонким рассуждениям Исме-Адада.

Но Улу настаивал:

— А что, если Кир все-таки нападет на Вавилонию? Ведь Вавилония — словно клин, вбитый в его царство!

— Мы как раз и пригласили божьих служителей из Экбатаны, — ответствовал верховный жрец, — чтобы они уведомили нас о положении дел. Прежде всего нам важно знать, не угрожает ли опасность нашему жречеству, не подвергнутся ли поруганию наши боги.

— И кроме того, — поспешил добавить асипу, жрец-заклинатель, — дело касается накопленных храмом сокровищ и нашей личной судьбы. Не придется ли служителям великого Мардука в плену таскать кирпичи на постройку дворца в Персеполе? Или, изнемогая от зноя, черпать воду из каналов? Или где-нибудь на севере долбить в копях железную, руду?

Лицо персидского жреца осветилось легкой, понимающей улыбкой. Он поиграл перевязью на своей мантии, чем довел нетерпение слушателей до предела, и, наконец, приступил к разъяснению.

Он рассказал, что их царь не только великий воитель, но прежде всего выдающийся политик и мудрый властелин. Их религия, ведущая начало от мудрейшего Заратустры, опирается не на учение о сонме богов, а на учение об Ормузде, боге света и добра, и Аримане, боге тьмы и зла. Оба они постоянно борются друг с другом, и человек обязан поддерживать Ормузда против Аримана. Иными словами, человек должен совершать добрые поступки и стремиться к жизни, не оскверненной грехами. В награду его ждет после смерти вечное блаженство в царстве Ормузда. Наказанием же для него будут адские муки в царстве Аримана, царстве демонов тьмы. Их учение, следовательно, очень простое и доступное всем. На его основе и окрепла государственная мощь Кира, который рассматривает власть как нравственное предначертание. Поэтому он не отбирает богатства у покоренных народов. Не грабит жителей. Не разрушает городов. Его войскам на походе запрещено нападать даже на караваны. После одержанной победы он не убивает женщин и детей и никогда еще не уводил пленников в рабство на чужбину. И управление завоеванными территориями доверяется властям этих стран, правда, под персидским надзором. Он не изгоняет местных торговцев и не заменяет их своими. Он, наконец, берет под свою защиту чужие святыни и из уважения к обычаям других народов даже сам приносит жертвы их богам. Он не только не отбирает у храмов богатства, но даже умножает их сокровища своими дарами. Чистотой нравов и милосердием к завоеванным странам Кир повсюду снискал симпатии народов, и часто бывает так, что жители покоренных городов приветствуют его как освободителя от тирании собственных владык.

Из речи экбатанского брата жрецам Эсагилы прочнее всего запало в память, что Кир заботится о чужих храмах, из уважения к обычаям других народов приносит жертвы на алтари чужих богов и, главное, что он щедро одаривает святилища.

Лишь Улу внимательно взвешивал каждое слово перса. Отдавая должное государственной мудрости Кира, и в известной степени и силе его нравственных установок, он не мог уяснить одного, о чем и спросил персидских посланцев:

— В таком случае, какие же цели преследует ваш могущественный повелитель своими завоеваниями, если он не ищет выгоды для себя?

Перс немедленно ответил:

— Единственную цель: он хочет объединить все народы Старого Света в одной державе, которая простиралась бы от Нила до Индии и от Финикийского моря на севере до Персидского моря на юге.

— И все-таки я еще не понимаю, — настаивал Улу. Гость охотно пояснил:

— Прежде всего это открывает большие возможности для развития страны, улучшения торговли внутри объединенных земель и расширения заморской торговли.

Единое управление государством и оборонительный союз против угрозы с северо-запада. Царь Кир видит наибольшую опасность для наших народов со стороны греков и римлян, культура и военная мощь которых быстро возрастают. Поэтому, объединив наши южные народы, он хочет создать несокрушимую преграду на их пути. Наш прозорливый государь хочет также воспрепятствовать и тому, чтобы родственные нам страны истощали себя в бессмысленной борьбе за главенствующую роль. Это приведет лишь к взаимному разорению друг друга, и там, где ныне стоят цветущие города. расстелется мертвая пустыня.

С этим доводом Улу не то чтобы согласился, но счел его достойным внимания. И все же ему не было ясно, почему объединенными народами должен править персидский лев.

И услышал в ответ, что право управлять другими принадлежит сильнейшему.

— Так Персия, по-твоему, сильнее Халдейской державы? — спросил бару. толкователь заклинаний, которого тоже неприятно задели эти слова.

— Сила не только в золоте, но и в мудрости, — дипломатично ответствовал экбатанец.

— А разве кому-нибудь удалось превзойти халдеев мудростью? Нечестивый Ашшурбанипал рассчитывал лишить Вавилон его познаний, перенеся все записи из его хранилищ в Ниневию. А Ниневия пала от десницы Навуходоносора, и под развалинами осталась погребенной ее мудрость. Поныне лежат там десятки тысяч таблиц, коими так и не удалось Ашшурбанипалу предотвратить гибель самого могущественного тогда города на свете.

Экбатанец с усмешкой возразил ему:

— Людская мудрость скрывается не только в голове, но и в сердце. Вавилония и Ассирия признавали лишь мудрость разума. Рассудок научил правителей обращаться с кнутом и мечом, обездоливать несчастный люд. Мудрость сердца побуждает современных владык править по законам справедливости и человечности, наделяя правами и последнего простолюдина.

— Разве не существует уже свыше тысячи лет свод законов, завещанный Хаммурапи, разве не воздаст он каждому по заслугам и справедливости? — порывисто возразил пасису, жрец помазаний.

Оба экбатанца усмехнулись, не удостоив его ответом.

— Братья, — поднялся со своего места Исме-Адад, вовремя заметивший, что совет начинает приобретать характер склоки между представителями двух враждующих лагерей. — братья, мы собрались здесь не ради мирских дел, а ради наших жреческих, не будем же от них отвлекаться.

И, воздев руки, он воззвал к небесам:

— Благородный Мардук, не покидай этого святилища, не дай нашему разуму заблудиться в потемках!

И опять пламя светильников взметнулось и, постепенно угасая, вновь замерцало обычным ровным светом.

— Экбатанские братья, — продолжал Исме-Адад, — вы сказали нам, что могущественный царь Кир берет под свою защиту храмы покоренных городов, приносит в жертвы на алтари чужих богов, одаривает чужие святыни. Следовательно, напав на Халдейское царство и захватив Вавилон, он оставит в неприкосновенности и Храмовый Город и у служителей божьих даже волос не упадет с головы?

— А как же народ, досточтимый отец? — сквозь зубы процедил Улу, который буквально задыхался от сознания того, что здесь куется измена.

— Разве ты не слышал, брат Улу, — невозмутимо ответил верховный жрец, — что могущественный Кир не отбирает имения побежденных, не угоняет их в рабство, не насаждает в городах своих порядков? Значит, и народу ничего не угрожает. К тому же, — тут в его голосе зазвучали более строгие нотки, — как я уже сказал, нам надлежит заботиться прежде всего о сохранении нашего жреческого сана. О народе пусть заботится царь. На то у него и армия.

— Совершенно справедливо, — поспешил поддержать замару, жрец песнопений, который во всем поддакивал Исме-Ададу.

Верховный жрец, почувствовав поддержку, выдавил слабую улыбку одними уголками губ и продолжал: