«Если», 1998 № 10 - Журнал «Если»

Мне кажется, образ Холмса значительно поблек бы, во всяком случае, не пользовался бы столь безоговорочной и стойкой популярностью, если бы… Если бы Холмс был выведен и впрямь абсолютным победителем, личностью «без сучка и задоринки». Но для всех, читавших рассказы Дойла, памятен, как минимум, один случай, когда великого сыщика провели. И кто — женщина! Помните? Ирэн Адер, которая для женоненавистника Шерлока Холмса на всю жизнь осталась этой женщиной…

И как только мы становимся свидетелями редкой промашки «совершенства», наше сочувствие и симпатия к герою возрастают неимоверно!

Эффект этот получил слэнговое название «сесть в лужу» (Pratfall effect — буквально «приземлиться на задницу», «вляпаться»), и открыл его профессор американского университета в Санта-Крузе, Элиот Аронсон, автор популярного введения в социальную психологию «Общественное животное».

Итак, как вы думаете, в какой из четырех экспериментальных ситуаций человек, которого мы должны оценить по шкале аттрактивности, покажется нам наиболее привлекательным:

а) личность, близкая к совершенству, не допускающая ошибок и просчетов;

б) та же личность, но допустившая оплошность (в эксперименте подставной участник во время собеседования всего-то случайно проливал кофе на костюм);

в) во всех отношениях середнячок и посредственность;

г) та же посредственность, но еще и допускающая грубую ошибку?

Теперь, благодаря моей подсказке, вы уже знаете, что наибольшей симпатией мы расположимся не к «абсолютному совершенству», а к «совершенству с червоточинкой» (второй вариант). Что впечатляюще продемонстрировал эксперимент, проведенный с группой студентов Мичиганского университета.

Между прочим, сам автор признается, что на изучение этого неочевидного феномена его натолкнуло любопытное и не совсем понятное (хотя и подтвержденное опросами Института Гэллапа) резкое увеличение популярности президента Кеннеди сразу же после сокрушительного фиаско последнего — неудачной высадки американских солдат в Заливе Свиней на Кубе. До этого провала Кеннеди находился в зените славы, у него все было идеально, все складывалось на редкость удачно, что и вызывало бессознательное раздражение избирателей…

Вот и Холмс со временем неизбежно вызвал бы у читателей отторжение. Но гениальный психолог Артур Конан Дойл (а таким и должен быть настоящий писатель) интуитивно «посадил героя в лужу», тем самым обеспечив ему поистине неумирающую популярность.

Можно указать и другие ее причины — в частности, нескрываемую ностальгию многих англоязычных авторов к Викторианской эпохе доброй старой Англии. Своего рода «уходящей натуре», когда мир был еще стабилен и ясен, нравственные критерии не размыты, и подлецам, какие бы посты они ни занимали, в приличном обществе руки не подавали…

Наверное, и это обеспечивает успех образу Холмса — по крайней мере, в России, где аналогичные настроения владеют многими, если не большинством. Жаль только, что второе наблюдение: о том, что публичным политикам следовало бы взять на заметку описанный социально-психологический феномен — у нас, увы, не срабатывает, поскольку из лужи они по большей части просто не выбираются…

Время от времени нам рассказывают и о неудачах Шерлока Холмса, хотя чаще всего лишь упоминают о них, и эти рассказы не просто нацелены на утверждение достоверности. В них при желании можно прочитать и более важную мысль о том, что жизнь изобретательнее всяких самых искусных выдумок.

Проза

Бен Бова

Вопрос

Как только встает проблема воли, решительности, выбора действий, наука оказывается бессильной.

Немногие выбирают место для медового месяца в зависимости от того, ясные ли там ночи. Тем более мало кто покидает постель в предрассветный час и лезет на крышу. Но молодая жена Хала Джекобса понимала редкую страсть мужа.

Линда Краусс-Джекобс была, как и ее супруг, астрономом-любителем. Они познакомились на летних сборах Астрономического общества южного Коннектикута. Сейчас она стучала зубами на холоде, наблюдая, как Джекобс, тихо бранясь, устанавливает посреди штата Нью-Мексико, на скользкой крыше коттеджа, маленький, но мощный электронный телескоп.

— Скоро рассвет, — предупредила Линда.

— Знаю, — отозвался Хал. — Когда рассветет, мы снова ляжем в постель.

Эта мысль пришлась Линде по душе. Она была не настолько предана астрономии, как ее муж. Он же был настоящим фанатиком. Это давало плоды: по Солнечной системе носились три кометы Джекобса, а он был полон решимости продолжать открытия, не делая передышки даже в медовый месяц.

Возня и бормотание прекратились. Это означало, что телескоп заработал.

— Можно взглянуть? — спросила Линда.

— Конечно, — ответил он, не отрываясь от маленького экрана. — Через ми… Вот это да! Ты только посмотри!

Опасливо балансируя на крутой крыше, он отодвинулся, позволяя ей заглянуть ему через плечо. В центре холодного зеленоватого дисплея красовался мохнатый шар.

— Прошлой ночью в этой точке ничего подобного не наблюдалось, — поведал Джекобс дрожащим голосом.

— Комета? — догадалась Линда.

— Что же еще? И громадная! Видишь, какая яркая?

— Одно ясно, — заключил Эллис де Грут. — Это не комета.

Он сидел, развалившись в старом удобном кресле и закинув ноги на письменный стол. Вид у него был встревоженный. По столу были разбросаны фотографии кометы Джекобса-Каванаши.

— Откуда такая уверенность? — спросил Брайен Мартинсон, разглядывавший снимки. Мартинсон был еще молод, но уже лысоват; от прежней подтянутости не осталось следа: он расплылся от продолжительного пребывания в лабораториях и университетских аудиториях. Однако его ум сохранил остроту: лучшего студента-астронома у де Грута никогда не было. Теперь бывший студент заведовал Национальной радиоастрономической лабораторией в Западной Виргинии.

Де Грут годился Мартинсону в отцы. Редкие волосы на его голове были седы, лицо покрывали глубокие морщины: он беспрестанно глядел в окуляр телескопа и заискивал перед университетским начальством и политиками, не очень щедро отпускавшими средства на продолжение исследований. На ученом была мятая клетчатая рубашка с распахнутым воротом и потрепанные, донельзя вылинявшие джинсы — предмет зависти студентов.