Петербургская поэма. Избранные стихотворения - Марк Котлярский

повернется».

Мы долго шли.

И он сказал:

«Ей-ей,

она не стоит твоего мизинца…»

«Молчи, Блаженный!

Наш великий принцип

не допускает смены новостей —

Всё ясно и понятно до конца:

система пусть системой

остается;

не вырвавшись из грешного

кольца,

любимая пусть весело

смеется —

ей не к лицу

сомненье и печаль.

Так не к лицу системе

измененье,

зато к лицу ей

царственная шваль,

несущая

незыблемое мненье…»

Мы шли и шли,

гоня усталость прочь,

и снег лежал,

рассыпчатый, как пудра.

Сказал Блаженный:

«Наступило утро.

И все-таки кругом —

глухая ночь…»

Nostalgie

Бег минут.

Он свивает лозу

винограда живую.

Урони по дороге слезу,

словно капельку дождевую.

Ты поплачь,

коль тебе все равно.

Не имеет значенья,

что твое равнодушье равно

горькой чаше предназначенья:

ты и я.

Мы – два полюса лжи,

как закон и незнанье.

Нам останется Nostalgie:

преступленье и наказанье.

Клошар

В переулках

пустых

пролегает

протоптанный

путь.

Сквозь

рычащие

рынки

прохожу я

невидимой тенью,

в переходах подземных

ночую,

укрывшись

дырявым тряпьем.

Сердобольные женщины

любят меня,

ибо я столь отзывчив

на женскую ласку.

Но с любовью не шутят.

И снова томителен путь,

и дорога,

как веер,

раскрыта,

и ветер

гуляет в карманах.

Над страною клошаров

плывет тишина,

словно мед именинный,

густа и обманна…

Нищий

(Ночные строки)

Я нищ, как церковная крыса, —

Без церкви над головой, —

И я за горсточку риса

Суке отдамся любой,

А после сдам с потрохами

(Отнюдь не лошара – клошар!)…

…Какому Бараку Обаме

Приснится этот кошмар?

Кому за бутылкой виски

Или в саду среди роз

Привидится этот склизкий,

Ambré издающий отброс?

Какому – к черту! – святоше

В молитвах пригрезится рай,

Чтоб он воскликнул: «Я тоже

С тобою, не умирай!»?!

Скажи мне, чего ты ищешь,

Какой взыскуешь среды?

Я – мира этого нищий,

И мне бы дожить до среды…

Весна в Баку, 1983

В воздух взлетают шапки.

Птицы ломают крылья.

Мчатся по улицам шавки,

Харкая кровью и пылью.

Воют коты в истоме,

Бьются деревья оземь,

И фонари чарльстонят…

Может, вернулась осень?

Может, вернулось время

Траура и дождей?

Только шальное племя

Буйных ветров-вождей

НЕ дало неги небу

(Ветры с небом – едины).

Словно весны и не было…

Стекла трещат, как льдины.

Будто бы балагуря,

Крошится черепица.

…Это была репетиция —

После грянула буря…

«А я несу, несу свой крест…»

– А я несу, несу свой крест, —

Она сказала ненароком, —

За всех обманутых невест,

За всех расставшихся до срока.

Мне их страданья не видны,

Но я испытываю боли

Во искупление вины,

Забыв о собственной юдоли…

Фантазия на тему Вертинского

«Над розовым морем вставала луна…» —

Вертинский поет сквозь помехи и время,

И кажется голос его позабытый

Каким-то забытым посланьем из прошлого,

Как будто невидимый киномеханик

Завел свою старую киношарманку,

И время, как старый, уставший подагрик,

Вернулось, неистово шаркая шлепанцами.

И сад весь светился, и пахло сиренью,

Бутылка вина зеленела во льду,

Клубника лежала в керамике томной,

Смеялись упругие апельсины,

И ты улыбалась, привстав мне навстречу,

И губы, подсвеченные соком клубники,

Как будто ждали моих поцелуев…

…Когда это было?

В какую эпоху?

Скрипит заезженная пластинка,

Поет Вертинский из ниоткуда.

Мы жаждем встречи?

Мы жаждем чуда?

Театр

(посв. Ефиму Шифрину)

Большие театры и большие актеры…

Маленькие театры и маленькие актеры…

Таинственные кулисы и таинственные актрисы…

Гении и бездарности, деляги и прожектеры…

Меняются декорации, занавес протирается,

Актеров худые руки к зрителям простираются.

А после спектаклей костюмы в прачечной часто

стираются.

Спектакли уходят со сцены и в памяти нашей

стираются…

И в выстиранных костюмах

Идут другие премьеры

О наших сегодняшних думах,

О нашем прошлом без веры,

Без доброты, милосердия,

Без счастья и красоты.

А там и, полны усердия,

Актеры с фортуной на «ты».

Мы смотрим, как дети, на сцену:

Приятна актерская прыть.

Спектакли имеют цену,

И мы готовы платить.

Но театр – странное место,

Где в самый высокий час

Черная яма оркестра

Всегда разделяет нас…

Из жизни моего приятеля

Он сошел давно с того пути,

По которому возлюбленных вели.

И ему сказали: «Знаешь, отпусти…»

И добавили: «По твоему вели!»

Извели его сомненьем и тоской,

Извели, как сорную траву.

И теперь не знает он такой,

О которой грезил наяву.

Раб момента, крепостной идей,

Он затворник ныне. Ну и пусть.

Нежное цветенье орхидей,

Тихая, застенчивая грусть —

Этот мир картинкою в окне

Вдруг покажется застывшим