Экзотики - Евгений Салиас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
XIV
Карета миновала большой порталъ стариннаго стиля и въѣхала въ узкій и длинный дворъ въ родѣ корридора. Стѣны двухъ сосѣднихъ домовъ, выходящихъ на улицу и сдавившихъ этотъ въѣздъ, были сверху до низу сплошь покрыты сѣрой сѣтью вѣтвей плюща, теперь безъ листвы.
Было очевидно, что у этого стариннаго отеля былъ когда-то широкій дворъ и экономическія соображенія нашего времени заставили домовладѣльца затѣснить его постройкой двухъ доходныхъ домовъ на улицу, гдѣ были квартиры и внизу магазины.
Баронесса Вертгеймъ жила на широкую ногу и все доказывало, что у нея большія средства. А между тѣмъ ходили слухи, что у нея нѣтъ никакого состоянія. Нѣкоторые говорили что она живетъ на счетъ богача Герцлиха. Большинство считало это возмутительной клеветой. Дальновидные люди шутили, что при массѣ клеветъ, находящихся въ обращеніи, подобно денежнымъ знакамъ, и правда легко сойдетъ за клевету.
Юный сынъ баронессы недавно женился на бѣдной дѣвушкѣ изъ русскаго семейства съ Кавказа, но, поселившись отдѣльно отъ матери, зажилъ, казалось, еще шире, чѣмъ она сама. Молодые Вертгеймы давали блестящіе балы.
Баронъ Герцлихъ, не стѣсняясь, при всѣхъ говорилъ Вертгейму «ты» и «Фрицъ».
Все это было загадкой, удивительной, ибо необъясненной. Но парижанъ ничѣмъ не удивишь.
Баронессу Юлію Фуртъ-фонъ-Вертгеймъ хорошо зналъ весь high life Парижа, давъ ей фамилію собственнаго сочиненія: la baronne de Vertème.
Баронессѣ было уже тридцать семь лѣтъ, хотя на видъ она казалась молодой и интересной «бальзаковской женщиной», благодаря правильнымъ чертамъ и чистому цвѣту лица безъ единой морщинки… Только кой-гдѣ блестѣвшіе серебряные волосы могли предательски выдавать ея года.
Во всякомъ случаѣ, баронесса еще недавно внушила серьезную страсть одному юному испанцу изъ парижскаго посольства и съ трудомъ отдѣлалась отъ этого неудобнаго поклонника, который грозился застрѣлиться.
Въ своей средѣ баронесса считалась замѣчательно умной женщиной и ея боялись. Репутацію эту она пріобрѣла чрезвычайной ловкостью, а отчасти и смѣлостью въ тѣхъ случаяхъ, когда женщины теряются и бросаются за помощью друзей и пріятельницъ.
За то если она сама никогда не обращалась за помощью, къ ней многіе шли за совѣтомъ и поддержкой, и въ мелочахъ, и въ серьезныхъ вещахъ. Вдобавокъ всѣ посылали другъ друга. Это будто вошло въ привычку.
— Il faut consulter la baronne, — заявлялось всѣми, и всякій зналъ, о комъ именно идетъ рѣчь. А между тѣмъ женщина, игравшая видную роль въ пестрой космополитической средѣ, была темнаго происхожденія, про нее говорили: «Elle n'est pas née du tout».
Когда-то, около двадцати лѣтъ назадъ, молодая дѣвушка лѣтъ семнадцати, дочь учителя, обрусѣлаго нѣмца, съ фамиліею Шмидтъ, кончила курсъ въ московскомъ пансіонѣ, гдѣ отецъ давалъ уроки, и тотчасъ же поступила гувернанткой въ домъ пожилой княгини-вдовы, жившей въ глуши приволжской губерніи. Пробывъ здѣсь съ полгода, она при посредствѣ стариннаго пріятеля отца перешла на другое мѣсто прямо въ Петербургъ. Здѣсь она попала въ среду полу-русскую, полу-нѣмецкую, гдѣ были и богатые негоціанты, и видные чиновники.
Благодаря красивому лицу и извѣстной доли кокетства, въ особенности благодаря чрезвычайной скромности, не природной, и искусно сыгранной, она всѣмъ нравилась: и мужчинамъ, и женщинамъ, и старымъ, и молодымъ.
Обладая отъ природы умѣньемъ нравиться, она развивала и изощряла въ себѣ этотъ даръ, ожидая, что онъ, какъ капиталъ, принесетъ проценты.
И у юной Юліи Шмидтъ тотчасъ же явились поклонники, въ числѣ которыхъ даже оказались два преображенца, — одинъ собственникъ банкирской конторы и одинъ директоръ хозяйственнаго департамента.
Однако эти поклонники вскорѣ поставили ее, въ качествѣ гувернантки и компаньонки при взрослыхъ дѣвушкахъ, въ неловкое положеніе. Мать этихъ дѣвушекъ косо смотрѣла на подобнаго рода успѣхи своей гувернантки. Вдобавокъ дочери ея были очень дурны собой, а Юлія была красива.
Вскорѣ пришлось покинуть мѣсто и взять другое. Здѣсь, въ этой новой семьѣ, старшій сынъ — отчаянная голова — влюбился въ Юлію, хотя она въ этомъ была нисколько не виновата. Произошла цѣлая исторія. Отецъ молодого человѣка почти выгналъ ее въ одинъ прекрасный вечеръ, и она очутилась въ какихъ-то грязныхъ меблированныхъ комнатахъ.
Недѣли двѣ или три она искала новое мѣсто, нашла его у нѣмцевъ-негоціантовъ и послѣ сравнительно избраннаго общества, гдѣ были гвардейцы и attachés d'ambassade, она попала въ среду торговыхъ агентовъ, путешествующихъ приказчиковъ, магазинщиковъ.
Не прошло года послѣ ея пріѣзда въ Петербургъ, какъ она чувствовала уже, несмотря на молодость, какую-то крайнюю усталость отъ подобнаго рода жизни. Она ясно видѣла, что гувернанткой быть не можетъ. Лучше сдѣлаться самой приказчицей, кассиршей или чѣмъ-либо, гдѣ явится относительная самостоятельность, гдѣ не будутъ отъ зари до зари понукать, попрекать и по первому поводу выгонять на улицу, какъ горничную.
За это время, съ самаго пріѣзда въ Петербургъ, около Юліи былъ пожилой уже человѣкъ подъ пятьдесятъ лѣтъ, который былъ знакомъ съ ея отцомъ съ юношества. Когда-то оба были вмѣстѣ въ петербургской нѣмецкой школѣ. Это былъ нѣкто г. Фуртъ, который, покуда Шмидтъ давалъ уроки рисованія, занялся торговлей и сталъ почти однимъ изъ главныхъ оптовыхъ поставщиковъ Петербурга и провинціи, по одной спеціальности — аптекарскіе товары.
Вѣроятно дѣло это было выгодное, такъ какъ у Фурта явилось состояніе, явился собственный домъ въ Петербургѣ. Къ пятидесяти годамъ онъ бросилъ торговлю, сдѣлался видной личностью въ средѣ германской колоніи и, ничѣмъ не занимаясь, жилъ доходами.
Вмѣстѣ съ этимъ онъ уже не былъ, какъ прежде, г. Фуртъ: онъ былъ баронъ Фуртъ-фонъ-Вертгеймъ. И было не мало людей, которые удивлялись этому превращенію и недоумѣвали, откуда вдругъ явилось баронство и вторая фамилія. Однако это было вѣрно. Фуртъ устроилъ это дѣло въ Остзейскомъ краѣ и во всякомъ случаѣ по бумагамъ своимъ сталъ числиться такъ. Говорили, что бездѣтный родственникъ формально передалъ ему титулъ и имя.
Когда юная дочь друга Шмидта явилась въ Петербургъ, баронъ Вертгеймъ занялся ея судьбой, часто видѣлся съ ней и при всѣхъ ея треволненіяхъ, перемѣнахъ мѣстъ и всякихъ бѣдахъ былъ всегда около нея, утѣшалъ ее и помогалъ всячески. Не будь барона въ Петербургѣ, Юлія окончательно пропала бы.
Молодая дѣвушка сознавалась себѣ, что этотъ покровитель ей антипатиченъ и внѣшностью, да отчасти и характеромъ. Это былъ маленькій, худенькій человѣчекъ, крайне некрасивый вѣроятно и въ молодости, а теперь ему было уже полъ-столѣтія. Онъ былъ недалекій, необразованный, практическій человѣкъ, кругозоръ котораго кончался дальними улицами Петербурга. Жизнь прошла въ томъ, чтобы скопить капиталъ и купить домъ на Васильевскомъ Островѣ, а затѣмъ начать копить, чтобы купить другой домъ на томъ же Васильевскомъ Островѣ.
Женатъ Фуртъ-фонъ-Вертгеймъ не былъ, жилъ одиноко. Онъ боялся женитьбы, да и не до того ему было, некогда было объ этомъ думать.
Когда въ Петербургѣ появилась дочь его прежняго товарища и пріятеля, то Вертгеймъ сразу почему-то взглянулъ на нее совершенно иными глазами, какъ еслибы она была или его родственницей, или давнишней знакомой. По мѣрѣ того, что Юлія Шмидтъ билась въ Петербургѣ, Вертгеймъ все болѣе привязывался къ ней на свой ладъ. Была минута и онъ хотѣлъ предложить ей сдѣлаться его пріемной дочерью, но затѣмъ, невѣдомо какъ и почему, Юлія пріемная дочь, рисовавшаяся его воображенію, стала рисоваться совершенно иначе: «Юліей-женой». Быть можетъ, Вертгеймъ и прособирался бы осуществить эту мечту, но нежданный случай помогъ. Юлія, принявъ новое мѣсто гувернантки у какого-то генерала въ Царскомъ-Селѣ, должна была покинуть его домъ внезапно… Дѣти генерала-вдовца бесѣдовали, гуляли, спали и проводили время со своей нянюшкой, а ей поэтому приходилось проводить весь день съ глазу на глазъ съ самимъ генераломъ. Послѣдствіемъ этого было скоропостижное, но страстное объясненіе въ любви, клятвы и слезы, угрозы, проклятія и такая галиматья, что Юлія, надѣвъ шляпку и жакетку, выскочила изъ дому какъ сумасшедшая. И, взявъ поѣздъ, она очутилась въ Петербургѣ — безъ вещей, у друга отца, съ мольбой о защитѣ.
Вертгеймъ всячески успокоивалъ молодую дѣвушку, предложилъ остаться у него, пока будутъ вытребованы и привезены ея вещи, но затѣмъ на слѣдующій же день онъ сдѣлалъ Юліи предложеніе.
Молодая дѣвушка не сразу поняла, что онъ говоритъ и чего хочетъ. Однако это настроеніе и эти мысли къ вечеру измѣнились.
Вертгеймъ, взволнованный, сталъ краснорѣчивъ и горячо, ясно, убѣдительно доказывалъ юной Юліи, что онъ предлагаетъ ей не то счастье, о которомъ она могла мечтать, какъ молодая дѣвушка, а иное — простое, мѣщанское, банальное, но все-таки счастье, спокойствіе, кровъ. Онъ не требуетъ любви, а требуетъ только уваженія и дружбы.