Анабиоз - Илья Бушмин

— Ваш брат точно ехал на этом поезде?

— Москва-Оренбург.

— Какого числа?

Я назвал. Она бросила «Секунду», протиснулась в крохотное купе проводников, посмотрела какие-то бумаги. Я сообразил, что это были графики.

— В тот день на рейсе был другой поезд.

— А как можно узнать, какой?

— Послезавтрашний. Тот поезд будет послезавтра. Вот тогда тебе, парень, и надо расспрашивать.

Я готов был расцеловать тетку.

Двинувшись назад через весь поезд, я силился вспомнить, какой вагон по счету был моим, и где в этом вагоне находилось мое место. В памяти вчерашняя поездка почему-то сливалась с сегодняшней. Возможно, из-за недосыпа. Колеса стучали, вагон чуть покачивался из стороны в сторону, а за окнами проносились черные силуэты лесных массивов, бесконечная тьма уходящих за горизонт и далеких сельскохозяйственных построек. Да, и линии электропередач. Они походили на тонкую и безумно длинную извивающуюся змею, которая по столбам неслась параллельно поезду. А где-то далеко-далеко за линией горизонта брезжил свет. Скоро новый день.

Наконец я нашел свое место. Бросил рюкзак и улегся на него, как на подушку.

Послезавтра. Послезавтра в 6.50 утра на линию выйдет тот самый поезд с теми же самыми проводниками, на котором ехал мой брат. Это была отличная новость.

До Сызрани оставалась пара часов, и я заставил себя закрыть глаза.

Организм вошел в ритм дороги, потому что я проснулся сразу же, как поезд начал торможение, а вагон наполнился шорохом той части пассажиров, которые выходили в Сызрани. За окном уже было светло.

Через десять минут двери вагонов распахнулись. С рюкзаком на плече я вышел на перрон. Здание вокзала было длинным белым строением. Перрон был наводнен людьми. Мир людей и сумок, именно так.

Осматриваясь на новом месте, я вдруг заметил в толпе внушительных размеров рыжего типа, который выпрыгнул из одного из соседних вагонов и быстро двинулся по перрону. На его плече висела синяя спортивная сумка.

Я не был Шерлоком Холмсом, но где-то на этом пути с моим братом что-то случилось — и поэтому мои глаза всегда были открыты. К тому же я рос не в танке и, хоть никогда и не странствовал железной дорогой, знал, что в поездах и на вокзалах ошивается всякая шваль. Да что говорить — сегодня ночью я сам столкнулся с дорожными шакалами.

В голове сразу же щелкнуло. Рыжий здоровяк. Лох со спортивной сумкой. Рыжий наверняка тоже сразу определил пассажира как лоха и взял его в оборот. Пиво. Напоить и забрать вещи. Все просто.

Продираясь сквозь толпу, я устремился за рыжим.

Он обошел здание вокзала и свернул в ворота, ведущие на привокзальную площадь. Широкая дорога от нее уходила к внушительных размеров широкой автомобильной эстакаде, которая вела вглубь города.

Я держался в десятке метров позади рыжего. Площадь, посреди которой возвышался памятник — это был не Ленин, не Гагарин, не Горький и не Дзержинский, а какая-то молодая парочка — была запружена автомобилями. Ее прорезал длинный пешеходный переход. Но рыжий двинулся не туда, а свернул налево, к небольшим двух- и трехэтажным строениям. Я двигался следом, стараясь ни за что не упустить его из вида.

Рыжий свернул во двор какого-то административного здания. А дальше уже потянулись жилые дома.

Оказавшись в первом же, рыжий свернул за ряд пристроенных один к другому гаражей. Я сунул руку в задний карман джинсов и обхватил пальцами явару, утопив ее в ладони.

Это была моя третья по счету явара. Первую я сделал сам из толстого болта, обмотав резьбу слоем изоленты. Явару, это традиционное японское оружие, я открыл для себя благодаря случайно попавшемуся мне на глаза журналу о боевых искусствах. Ладонная палочка, которая увеличивает силу удара в несколько раз и оберегает кулак от повреждений и переломов мелких костей. Но главное — выпирающими из ладони сверху и снизу тупыми или острыми концами явары можно было бить. В первой же крупной драке, пробив одному противнику челюсть, а второму «подарив» трещину скулы, я открыл для себя всю мощь этой скромной штуковины. С тех пор явара была всегда со мной, а в нашем районе меня одно время больше знали под кличкой Явара, чем по имени.

Когда я завернул за угол, то нос к носу столкнулся с рыжим. Сумку он держал одной рукой, а другой шарил внутри. При виде меня рыжий непроизвольно вздрогнул и шарахнулся назад.

— Привет, — сказал я и достал явару. — Сумку поставь.

— Ты че? — его голос был хриплым. — Попутался?

— Ой, — я осклабился. — В натуре, братан, прости, попутался.

Начал разворачиваться. А потом резко вскинул руку и с разворота врезал рыжему тупой конец зажатой в кулаке явары в челюсть справа. Его голова дернулась, и рыжий завалился на грязную кирпичную стену гаража. Не давая опомниться, я врезал рыжему коленом по почкам. А потом предплечьем придавил его горло к гаражной стене. Явару ткнул в живот и надавил как следует. Пусть гадает, что у меня за оружие.

Гадать рыжий не мог. Его глаза закатывались и блуждали по сторонам, покрытые пеленой — он был на грани отключки. Я вдавил предплечье сильнее, пережимая кадык. Рыжий принялся задыхаться и хватать ртом воздух. Это сразу привело его в себя.

— Давно ты этим занимаешься?

Рыжий пытался что-то сказать, но не мог. Его лицо стало пунцовым. Я чуть ослабил давление на горло. Жадно вдыхая воздух, он прохрипел:

— Чем, б… дь? Кто ты такой?

— Я первый спросил. Не ответишь, сделаю тебе из кадыка еще один позвонок. Давно Ты Этим Занимаешься?

Рыжий поколебался. Посмотрел мне в глаза. Увидел, что волнения и страха нет.

— Не очень.

— Неделю? Месяц? Год?

— Ты че, мент?

— Я хуже мента. Отвечай.

— Пару… месяцев.

— Подсаживаешься к лоху, спаиваешь и с его вещами на выход? Какая легенда? Сын родился или теща умерла?

Рыжий был изумлен. Наверняка считал, что его изобретение — безусловное ноу-хау и автоматический «Оскар» среди кидал и мошенников за местерство, смекалку и оригинальность сюжета.

— Сын… Как ты…?

— Как страхуешься?

— Чего?

— Уши мочой моешь? Как Ты Страхуешься? А если лох проснется раньше времени и шухер поднимает? Что ты делаешь, чтобы он не проснулся?

Рыжий очень не хотел отвечать. Я что есть силы вдавил явару в его брюхо, утопив ее наполовину. Рыжего перекосило от боли, он раззявил рот в рвотном позыве.

— Будешь блевать — заставлю сожрать все это. Я жду! Как страхуешься?

— Колеса…

— Добавляешь в пиво? Что за колеса?

— Специальные… Не помню, как называются… Если смешать их с бухлом, лоха отключает. Он долго дрыхнет, а потом ничего не помнит. Куда ехал, зачем, что при себе было… Качан не варит совсем.

Я похолодел. Эту вероятность я не брал в расчет. Даже не думал о ней. И предположить не мог. Ну конечно! Таблетки. Клофелин или что-то покруче. Человек отключается. Никто этого не замечает, все вокруг спят — это поезд и это ночь.

— Две недели назад, — прорычал я. — Этот же поезд. Москва-Оренбург. Пацану 23 года, зовут Сергей. Ехал в командировку. Работал по нему?

— Нет.

Слишком уверенно.

— Не ври мне, или я забью твой кадык тебе в глотку.

— Да говорю тебе, нет! Че я, лошара последний, по одному и тому же поезду работать? Чтоб меня проводники запомнили или мусора на живца хлопнули?

Разумно.

— Не рыпайся, хуже будет.

Я убрал явару в карман и достал из внутреннего кармана джинсовки листовку с фотографией Сергея. Ткнул снимок в нос рыжему.

— Смотри. Видел его?

— Нет.

— Ты не посмотрел внимательно.

— Не видел я его…!

Фотография отправилась назад в карман.

— Ладно. Где достал колеса?

— Какие?

— Ты тупой? Те самые, которые в пиво подсыпаешь.

— Тебе какая разница?

Короткий удар в печень. Рыжий ойкнул от боли и резко разговорился.

— У бабы. Своей бывшей.

— Кто она? И откуда?

— Б… дь…

— Не сомневаюсь, а имя у нее есть?

— Алина.

— Мне из тебя каждое слово вытягивать? — возмутился я и для профилактики передавил горло как следует. Рыжего чуть не вырвало от удушья и пережатия гортани, но он помнил мое предупреждение и с трудом сглотнул рвотную массу.

— Она шалава… — послушно захрипел рыжий. — Из Самары. В районе вокзала снимает клиентов. В кабаках около вокзала подсыпает им колеса в бухло, а потом чистит лопатники. Колеса я взял у нее.

— В каких кабаках?

— В разных. Все, что около вокзала.

— Сам оттуда же? Самарский? — Рыжий с трудом кивнул. — Имя? Зовут, говорю, как?

— Потап.

— В паспорте тоже так записано?

— В паспорте Михаил.

Я чуть отступил, не спуская с него глаз. Рыжий осел на колени и принялся тереть свою шею, словно проверяя, все ли на месте.