Кубики - Михаил Елизаров

— Какие старушки? — глухим голосом после небольшой паузы спрашивает Ехонина. Ее лицо точно застывает гипсом.

— Те самые, которые из квартиры вас выпустили, — говорит Дудинцев.

— Какой квартиры? — Ехонина ошалело смотрит по сторонам, шумно дышит.

— Из квартиры, где вас изнасиловал Чигирин, — терпеливо поясняет Дудинцев.

— Меня изнасиловал? Кто? — у Ехониной дергается уголок рта, нервно прыгает бровь.

— Вы не помните того, что говорили минуту назад? — недовольно спрашивает Дудинцев, Ехонина напряженно пытается что-то вспомнить. От усилий рот ее сводит судорога, словно кто-то резко потянул Ехонину за щеку невидимым крючком. На подбородок выкатывается ком слюны. Ехонина обрушивается вместе со стулом. Тело девушки содрогается в конвульсиях. Машинистка вскрикивает от испуга.

— Я же говорю, — пожимает плечами Чигирин, — сумасшедшая!

Дудинцев подсаживается к Ехониной и пытается привести ее в чувство. Ехонину обильно рвет белой пеной, точно из огнетушителя. Тело подбрасывает очередной спазм, и слюну окрашивает яркая кровь — Ехонина прикусила себе язык. Она бесновато колотится на полу, как живая рыба, глаза ее налиты стеклянным безумием.

— Врача вызывай! — кричит Дудинцев машинистке, поворачивается к Чигирину. — Ладно, пока свободны. Когда потребуется, мы вас вызовем.

Чигирин кивает и, брезгливо переступив через Ехонину, покидает кабинет следователя.

Из прокуратуры Чигирин направляется домой. Его пепельного цвета девятиэтажка затерялась среди однотипных окраинных новостроек. От метро туда надо добираться маршруткой.

Чигирин заходит в свой подъезд, поднимается в лифте на восьмой этаж, открывает квартиру с номером 103 — все, как рассказывала потерпевшая Ехонина.

— Я дома, — сообщает он в прихожей, затем разувается и первым делом идет на кухню. На столе чашка с недопитым чаем, литровая банка с гречишным медом. Чигирин льет из банки на хлеб мед и жадно ест. Потом Чигирин проходит в комнату. На диване рядышком сидят две преклонных лет бабы, разрушенные деревенским трудом, и пялятся в безмолвный телевизор. Увидев Чигирина, они сразу поджимают руки на уровне груди, точно танцующие за кусок сахара собаки.

— Обошлось? — спрашивает первая старуха. — Отпустили?

— Чуть не засыпался, — зло бормочет Чигирин. — Уже думал все, пропал! Что-то вы халтурите, старые.

— Сроду не халтурили, — говорит вторая старуха.

— Я уже боялся, что она вообще про вас словом не обмолвиться. Жалуется, жалуется, а следак все слушает и на машинку записывает. Только под конец дура эта вас назвала, а как вспомнила, у нее сразу и падучая началась, язык себе откусила! — Чигирин нервно хохочет. — Все-таки ловко это у вас получается!

— Доиграешься, Витенька, ой, однажды доиграешься, — качает головой первая старуха. — Хватит за девками-то бегать, за ум возьмись, двадцать седьмой годок все-таки...

— А вы меня не учите! — злится Чигирин. — Я сам как хочу, так и живу. Теперь на месяц убирайтесь к себе в Луговое. Когда поутихнет, обратно позову.

— Душа за тебя изболелась, — мается вторая старуха.

— Лучше б у вас душа за мать болела! Твари!

— Что ты говоришь такое, Витенька?! — пугается первая старуха.

— А то! — злится Чигирин. — Думаете, я не знаю? Мать в гроб загнали, ведьмы, а теперь вот совесть и мучает!

— Это что ж, я собственную-то дочь уморила?! Внучек, пожалей!

— Нет нашей вины! Маринка сама себя по ошибке извела! — гундосит вторая старуха. — Кто ж просил ее в закваску нашу голыми руками лезть?!

— Значит, лучше учить надо было, объяснять! Всю ж семью, твари поганые, истребили! Один я у нас остался. Вдруг помру?! Никого же в роду, только вы — рухлядь гнилая! А раз виноваты во всем, так теперь мне помогайте!

— Ты — наша кровиночка, Витенька, — завывает первая старуха. — Свет наш, внучек любимый...

— Так ведь и выручаем, как умеем, — скулит вторая старуха. — Боюсь я, что в деревню нас спровадишь, а сам опять девку спьяну приведешь.

— Уж потерплю как-нибудь. А потом поутихнет, обратно приедете...

Чигирин снова идет на кухню и, запрокинув банку, тянет мед и запивает холодным чаем. Утершись рукавом, Чигирин возвращается в комнату, становится перед старухами на колени: — Спасибо, баба Дуня, спасибо, баб Ната...

Старухи плюют на пол, навыворот крестят пространство вокруг Чигирина и по очереди целуют его в лоб.

Порно

Началось, когда купили у Геры зимние скаты, накануне я звонил Сахно, он сказал, что завтра подвалит. Утром около одиннадцати прикатил на своем «Нисане» синем, я познакомил его с Герой, чтоб сами добазарились, и они вдвоем отправились в Герин гараж. Примерно через час Сахно вернулся и сообщил, что купил. К этому времени я поменял скаты на своей одиннадцатой и просто ожидал Сахно. Он приехал, мы бросили его резину в моем гараже, а затем поднялись ко мне. Дома в это время была теща. Мы попили чаю, покушали, вышли из дома и Сахно предложил, чтобы я позвонил Алтыниной. Я сказал, в этот раз можно по-нормальному отдохнуть у Геры на хате, где Гера временно не живет, и выпить и погулять там. Я позвонил Алтыниной на работу. Время было около 16 часов. Я ей говорю: «Можно встретиться», — она согласилась и попросила заехать за ней, и что она возьмет подружку для Сахно. После этого я звякнул Гере и попросил у него ключи от его двушки на Жукова, он вначале жался, но я напомнил ему про «кто помог продать резину», и он сказал: «Ну, убедил».

А затем мы пошли к Герке за ключами — он пока живет у своей новой бабы, взяли ключи и поехали к Алтыниной в офис. Это уже было около восемнадцати часов. Алтынина вышла и сказала, что взяла с собой Нестерову, чтоб было веселей. Через некоторое время появилась эта Нестерова, ничего такая, блондинка, и когда она села в машину, я понял, что она в нетрезвом состоянии, изо рта у нее пахло запахом спиртного. И она вела себя как-то развязно. Алтынина по виду была трезвой. Я предложил всем поехать на одну пустую квартиру моего приятеля. Нестерова вначале чуть ломалась, а потом быстро согласилась, так как я пообещал, что мы отвезем ее домой. Сначала мы заскочили в гастроном «Север», что около Дома мебели, и купили там шампанского, и бутылку армянского коньяка, и конфет шоколадных. Нестерова сказала, что к коньяку хочет еще лимон и арахис, и мы завернули на базар, и я купил два лимона, и еще минут двадцать искали ей этот арахис. На квартиру мы попали около восьми. Алтынина и Нестерова быстро накрыли стол в большой комнате, и мы стали выпивать.

Я как бы невзначай начал шарить по полкам у Геры, где у него видео, и нашел кассеты с порнографией — у Геры это которые никак не подписанные, и спросил у всех: «Хотите посмотреть порнографию?» — и все были не против, я вставил одну кассету, а она была пустая, просто без записи, и Нестерова еще прикалывалась: «О, какая классная порнография!».

Я сказал: «Спокойно», — вставил вторую кассету, и там все было. Там вначале две телки целовались, потом они разделись и дрочили себе и друг другу по очереди, всем, что в косметичках было: расческой, помадой всякой. Алтынина и Нестерова ржали вначале и тоже стали прикольно с языками целоваться, а Нестерова еще сказала: «Мальчики смотрят, как девочки шутят».

К этим телкам в фильме пришли два пацана. И девушки бросили дрочиться помадами, а начали сосать у пацанов, потом они поменялись пацанами и дальше сосали, а пацаны начали их драть, вначале каждый свою, и сверху, и снизу, и сзади, а пацанам понравилась больше одна телка, и они ее вдвоем, и в задний проход, и в рот, а вторая девушка была вроде как не при делах, она смотрела и плакала, и облизывала обдроченные расчески и помады, а эти трое ее увидели и позвали, и она села, раздвинув ноги, и та классная телка, которая с пацанами, ей отлизывала, а та, которой отлизывали, душила классную телку косынкой.

И мы тоже так захотели, как в фильме, я взял Алтынину, и она стала мне сосать, а Нестерова сосала у Сахно, а потом они поменялись, и я понял, что Нестерова сосет лучше Алтыниной, и мы как-то сразу с Сахно решили, что на роль той, которую двое натягивают, больше подходит Нестерова, она вообще была такая бомбистая, а Алтынину мы определили в сторонке плакать по сюжету. Ну, итак, мы пристроили Нестерову, а Алтынина сходила за косынкой Нестеровой, стояла возле дивана и злилась, и типа нас подкалывала, типа у Сахно счас упадет, а Нестерова счас пернет, а Нестерова на нее в шутку ругалась и смеялась, что Алтынина всем мешает. Я уже, честно говоря, спустил один раз, и у меня не стоял, а Нестрова мне предложила ее в задний проход, послюнила там, и у меня опять встал. Я только засунул чуть-чуть, и сразу от чувства кончил, а Алтынина сказала: «Даже не донес, разлил», — типа, я слишком быстрый. Нестерова говорит: «Давай дальше», — и я вспомнил, что в коридоре у Геры лежал такой гвоздодер с черной резиновой ручкой. Я за ним быстро сходил. Нестерова чуть испугалась, но согласилась, я вначале просто ввел во влагалище рукоятку, чтоб сделать скользкой, а потом уже, когда мокрую, то засунул в задний проход. Нестерова стала как в фильме кричать, а Сахно давал ей в рот. Сразу после того как я засунул ручку гвоздодера и высунул, крови я не заметил, только моя сперма, ну и немного кала, но я не хотел на него смотреть и быстро засунул ручку обратно внутрь. Во время этого мы все громко стонали. Неожиданно в квартиру позвонили, я сначала не открывал, тогда кто-то выключил свет на счетчике, который был на площадке, а затем включил его. Я надел брюки, вышел, открыл дверь и увидел соседа Геры. Он так заинтересованно спросил меня, дома ли Гера, я ему ответил, что Геры нет, и сразу захлопнул дверь. К этому времени у меня уже опять упал, и я смог поссать и вернулся в комнату. Я увидел, что по сюжету Алтынина уже сидит на диване, а Нестерова стоит на коленях, и ее голова находится между ног Алтыниной, и я подумал, что Нестерова уже отлизывает Алтыниной, которая держит Нестерову за косынку, обернув ее вокруг шеи Нестеровой. Алтынина как-то таскала Нестерову из стороны в сторону, а Сахно, он стоял сзади и быстро туда-сюда водил ручкой гвоздодера. Он передал ручку мне, а сам побежал додрочить на Нестерову и тоже взялся за косынку, таскал и дрочил. Я вдруг говорю: «Хватит, соседям все слышно!».