Тьма бывает и в полдень (сборник) - Илья Деревянко

Как тут не красть?! Может, стоит принять Колькино предложение, пойти к нему в банду и не охранять коммерсантов, а трясти?

– Легок на помине, – недовольно пробурчал он, заметив появившегося в дверях Николая Кручинина, известного в преступных кругах под кличкой Крутой. По правде сказать, в настоящий момент крутости в Николае не замечалось никакой: заплывшие глаза, распухшее лицо, трясущиеся руки, всклокоченные волосы.

– Пиво есть? – прохрипел Кручинин, тоскливо глядя на приятеля.

– Откуда? Вчера все вылакали!

– Твою мать! – бессильно выругался Крутой. – Раз так дело пошло – закажи мне гроб! До того паршиво – пяти минут не протяну!

– Не торопись на тот свет, – улыбнулся Осипов. – Прими «Алкозельц».

– Эта херня мне не помогает! – страдальчески скривился Николай, однако лекарство выпил.

Некоторое время оба молчали.

– Как там Глебка? – нарушил тишину Степан.

– Паршиво! Никак не может забыть войну! Бормочет во сне про «проклятых чеченов», возмущается по поводу очередного перемирия, кричит «всех вас, гадов, вырежу!». Совсем рехнулся парень! Впрочем, я его понимаю. Я этих чернозадых сам терпеть не могу! Помнится, два года назад…

Закончить фразу Крутой не успел. На кухню вошел Глеб Леонтьев, красивый светловолосый парень лет двадцати двух. Хмуро поздоровавшись, он уселся на свободную табуретку, взял заварочный чайник и принялся жадно пить холодную заварку.

– Хочешь средство от похмелья? Импортное! – предложил Степан.

– Не надо, – отмахнулся Глеб. – Я лучше так.

– Ну как знаешь…

Блеклое осеннее солнце робко заглядывало в окно. Во дворе яростно подвывала кем-то потревоженная сигнализация автомобиля. Под потолком кружилась муха. Она назойливо гудела и постоянно норовила усесться на голову Кручинину.

– Во, бля, падла живучая! – наконец возмутился тот, попытавшись прихлопнуть муху, но вместо этого с размаху треснул себя по затылку. – Осень на дворе, а она, сука, все летает. Без того башка болит, так гадина еще провоцирует…

Обозленный Николай разразился многоэтажным матом. Степан с удовольствием слушал. Осипов уважал подлинное мастерство в любых его проявлениях.

Леонтьев равнодушно молчал, размышляя о чем-то своем.

Истощив запас ругательств, Крутой умолк.

– Я вот что думаю, – начал Степан. – Не мешает нам, ребята, слегка развеяться, но не как вчера…

– Идем в сауну с девочками, – оживился Кручинин. – У меня на примете есть такие телки! Пальчики оближешь!

– Знаем мы эти сауны, – перебил его Осипов. – Все перепьются, перетрахаются, про парилку даже не вспомнят, а в результате – похмелье еще хуже, чем теперь.

– Где-то ты прав, – согласился Николай. – Может, пива?

– Нет! У меня появилась идея гораздо лучше. Давайте махнем за город, в какой-нибудь пансионат! Подышим свежим воздухом, подлечим нервы. Не знаю, как ваши, а мои совсем расшатались. Проклятая работа!

– Давно говорил! Переходи к нам! – нравоучительно произнес Крутой, но тут же сник: – Хотя тут нервотрепки даже побольше будет. Я, например, вконец выдохся. Действительно! Стоит съездить на природу. Глеб, что скажешь?

– Денег нет. Я пока без работы! – почти не разжимая губ, тихо ответил Леонтьев.

– Перестань херню пороть! – хором возмутились Осипов с Кручининым. – Мы старые друзья, а он о деньгах! Обижаешь! Ты, главное, саму мысль одобряешь?

– Да!

– Прекрасно! – обрадовался Крутой. – У меня на примете миленький пансионатик имеется. Сейчас позвоню!

Тот же день. 16 часов 45 минут

– Куда прешь, падла?! Ослеп?! – яростно завопил Кручинин, высовываясь из окна машины и обращаясь к водителю джипа, едва не помявшего ему крыло.

Ярость Крутого объяснялась просто. Этот «Мерседес» стоил ему бешеных денег, а за ремонт иномарок в автосервисе драли три шкуры. Крутой накалялся злобой всю дорогу. Шоссе, сперва более-менее приличное, по мере удаления от Москвы превратилось в нечто невообразимое: полуасфальт-полугрунтовка. Машину трясло. Из-под колес в лобовое стекло летели мелкие камешки. Николай матюкался через каждые сто метров и вот теперь взорвался окончательно. Водитель и пассажиры джипа, вероятно, испытывавшие похожие проблемы, не остались в долгу. Из него выбрались два здоровенных бугая (обе машины в это время застряли в очередной пробке) и, ни слова не говоря, двинулись к «Мерседесу». За спиной у одного из них виднелось зачехленное помповое ружье[6]. Кровожадно ухмыльнувшись, Крутой достал из-под сиденья пистолет.

– Блатуем, значит? – с угрозой начал первый из парней, круглолицый, бритоголовый, на вид лет двадцати, но тут же осекся. Прямо в грудь ему смотрело черное дуло «ТТ».

– Что дальше? – ласково поинтересовался Николай. – Пока ты свою куколку достанешь, я из тебя решето сделаю!

– Ладно, еще увидимся! – неуверенно буркнул бритоголовый, пятясь назад.

Крутой не на шутку развеселился:

– Ой не могу! Ну насмешил, сявка![7] Может, ты мне стрелку забьешь?![8] Нет?! Тогда прикинься ветошью и не отсвечивай!

Ребята, почуяв нутром, что имеют дело с бандитом гораздо более опасным, нежели они сами, предпочли не связываться и молча уселись в свою машину.

– Шушера малолетняя, – проворчал успокоившийся Кручинин. – С ружьишком вылезли. Напугать думали, недоноски! Терпеть не могу приблатненных сопляков! (Самому Николаю было двадцать пять лет.)

– Остынь! – лениво отозвался с заднего сиденья Осипов. – Пес с ними!

Под влиянием «Алкозельца» похмельные страдания несколько ослабли, но все равно Степан чувствовал себя вялым, разбитым и больше всего на свете мечтал скорее добраться до пансионата да завалиться в постель. В машине он почему-то никогда не мог заснуть, даже если очень уставал. Погода также не способствовала бодрому расположению духа: дождь не дождь, а так, не пойми что! Сплошная серая унылость. Промозглый воздух, по сторонам дороги поникшие деревья, нахохлившиеся гаишники. Осипов, всю жизнь инстинктивно недолюбливавший милицию, в настоящий момент испытывал к ним нечто вроде сочувствия.

Третий пассажир – Глеб Леонтьев – спал. Правда, очень беспокойно. Сны ему снились тяжелые, страшные. По сути дела, это были даже не сны в обычном смысле слова, а ожившие картинки недавнего прошлого: тела трех русских пленных, изуродованные чеченцами, которые Глеб видел в одном захваченном селении; друг Сашка, умирающий у него на руках, подлые выстрелы в спину, и над всем этим мерзопакостная физиономия господина Ковалева, так называемого «правозащитника». Глеб до сих пор ломал голову над интересным вопросом: то ли Ковалев просто беспринципный тип, зарабатывавший себе подобным образом политический капитал в глазах мирового масонства, то ли его купили с потрохами чеченцы, то ли то и другое, вместе взятое[9].

Тем временем пробка постепенно рассасывалась, водители суетились, норовя объехать друг друга, а смертельно уставший гаишник горестно вздыхал, даже не думая о законной, с его точки зрения, добыче в лице какого-нибудь шофера-ротозея.

Выбравшись на свободное пространство, Кручинин выжал газ. Вскоре показался поворот с указателем, сообщавшим, что пансионат «Лесной» располагается в пяти километрах отсюда.

– Веселей, ребята, – воскликнул Крутой, – почти приехали!

Спустя минут десять, миновав шаткий деревянный мост через реку, они наконец прибыли к цели своего путешествия. Пансионат «Лесной» полностью соответствовал такому названию. Со всех сторон его окружал лес, не слишком дремучий, но достаточно густой. У подъезда стояло несколько машин. Облегченно вздохнув, Николай заглушил мотор.

– Классное местечко? – обратился он к товарищам.

Осипов согласно кивнул, а Леонтьев буркнул нечто утвердительное. Они зашли в холл. Дежурная, узнав Крутого, частенько заезжавшего сюда, расплылась в сладкой сутенерской улыбке.

– Номер для вас приготовлен – Николай Петрович дал распоряжение. Девочки не требуются? – понизив голос, добавила она.

«Девочки» являлись одним из видов услуг, предоставляемых пансионатом «Лесной». Новый хозяин заведения Николай Петрович Зубов неустанно заботился о нуждах обеспеченных клиентов.

– Попозже. Мы скажем когда, ладно? – ответил Крутой.

Дежурная часто закивала, как китайский болванчик.

Тот же день. Пансионат «Лесной»

22 часа 00 минут

Мамед Асланов считал себя настоящим мужчиной. Ростом и силой Аллах не обидел, денег хватало с лихвой (принадлежащие Асланову коммерческие палатки приносили солидный доход), соплеменники уважали, русские потаскушки боялись. С ними Мамед не церемонился. Он никогда не пользовался услугами профессиональных проституток. К чему лишние расходы? Достаточно заманить какую-нибудь дуру, предварительно наобещав с три короба, попользоваться всласть да выгнать пинком под зад, а если начнет ерепениться – пообещать «зарэзать». Именно этим наш джигит и занимался в настоящий момент.