Речи, изменившие мир. От Сократа до Джобса. 55 важнейших выступлений в истории - В. Апанасик

источники. Что же значат эти слова? Писание не говорит неправды. Когда жаждущие и истомленные нуждою нашли холодные источники, пророк, желая представить приятность этого питья, назвал медом воду – не потому, чтобы природа ее превратилась в мед, но потому, что состояние пивших сделало эти источники слаще меда. Понял ты, как и питие обыкновенно делается сладким от расположения жаждущих? Так и бедные, после труда и утомления, палимые жаждою, пьют простую воду с вышесказанным удовольствием, а богатые, и тогда, когда пьют вино сладкое, благовонное и имеющее все наилучшие качества, не чувствуют подобного удовольствия.

То же самое можно заметить и относительно сна. Не мягкая постель, не посеребренное ложе, не тишина в спальни и не другое что-либо подобное делает сон сладким и спокойным, но труд, усталость и обыкновение ложиться спать, когда сильно клонит ко сну и нападает дремота. Об этом свидетельствует и опыт, а еще прежде опыта приговор Писания. Соломон, живший всегда в удовольствии, желая показать это самое, сказал «Сладок сон трудящегося, мало ли, много ли он съест» (Еккл. 5:11). Почему он присовокупил: «мало ли, много ли он съест»? Потому что и то и другое – и голод и пресыщение – обыкновенно производят бессонницу: голод – иссушая тело, окостеняя веки и не давая им сомкнуться; пресыщение – стесняя и подавляя дыхание, порождая множество болезней. Но таково благотворное действие трудов, что раб может спать в том и другом случае (в голоде и пресыщении). Целый день бегая повсюду на служении своим господам, подвергаясь побоям, перенося усталость и нисколько не отдыхая, рабы получают достаточную за такие беспокойства и труды награду в приятном сне. И это – дело человеколюбия Божия, что удовольствия покупаются не золотом и серебром, а трудом, работою, нуждою и всяким любомудрием. Не так у богатых: лежа на своих постелях, они часто проводят в бессоннице целую ночь и, несмотря на множество ухищрений, не вкушают приятного сна. А бедняк, окончив дневные труды, с усталыми членами, едва упадет в постель, уже погружается в глубокий, сладкий и здоровый сон и в нем получает немалую награду за свои праведные труды. Итак, если бедный и спит, и ест, и пьет с большим удовольствием, нежели богатый; то какую после этого имеет цену богатство, когда оно не доставляет и того, в чем только, по-видимому, и состоит его преимущество пред бедностью? Поэтому и вначале Бог наложил на человека труд, не в наказание и мучение, но для вразумления и научения его.

«Бедность – великое стяжание для тех, которые мудро переносят ее»

Адам, когда жил без трудов, ниспал из рая; но апостол, когда провождал жизнь труженическую и тягостную, «занимались трудом и работою, – как сам он говорит, – ночь и день» (2 Сол. 3:8), – взошел в рай и восхищен на третье небо. Не будем осуждать труд, не будем пренебрегать работою; потому что от них мы получаем, еще прежде царствия небесного, величайшую награду, – сопровождающее их удовольствие, и не только удовольствие, но – что еще важнее удовольствия – самое цветущее здоровье. Богатых, кроме лишения этого удовольствия, постигают многие болезни, а бедные не впадают в руки врачей. Если иногда они и подвергаются недугам, то скоро и восстановляют себя, будучи далеки от всякой неги и имея здоровое телосложение.

Бедность – великое стяжание для тех, которые мудро переносят ее; это сокровище некрадомое, жезл несокрушимый, приобретение неоскудеваемое, убежище безопасное. Но бедного, говорят, угнетают? Зато богатый подвержен гораздо большим наветам. Бедного презирают и обижают: богатому завидуют. Одолеть бедного не так легко, как богатого; потому что последний со всех сторон представляет к этому случаи, как дьяволу, так и коварным людям, и бывает рабом всех, по великому множеству дел. Имея надобность во многих лицах, он принужден многим льстить и угождать с великим раболепством; бедного же, если он благоразумно ведет себя, не может одолеть и дьявол. Иов и прежде был крепок, а когда лишился всего, тогда сделался еще могущественнее и одержал над дьяволом блистательную победу. Бедный даже не может быть и обижен, если он ведет себя мудро; и что я сказал об удовольствии в пище, именно, что оно зависит не от роскошных яств, а от расположения ядущих, – то же говорю и об обиде, именно, что обида состоится, или не состоится не по желанию наносящих ее, а по расположению тех, которые терпят обиду. Например, тебе нанес кто-нибудь обиду тяжкую и нестерпимую. Если ты посмялся над этою обидою, не принял к сердцу оскорбительных слов, ты стал выше удара, – не обижен. Если бы у нас было адамантовое тело, то, хотя бы со всех сторон сыпались на нас тысячи стрел, мы не чувствовали бы ударов; потому что раны происходят не от руки, пускающей стрелы, а от свойства тел, подверженных страданию. Так и здесь: обиды и унижения, соединенные с обидами, происходят не от злобы обижающих, но от слабости обижаемых. Если бы мы были мудры, то могли бы и не обижаться и не чувствовать никаких оскорблений. Тебя обидел кто-нибудь, но ты не почувствовал обиды, и не опечалился? Тогда ты не обижен: напротив, скорее ты поразил, чем сам поражен. Когда обидевший видит, что его удар не достигает до души оскорбляемых им, тогда сам он сильно терзается; и когда обижаемые молчат, то удар обид сам собою обращается назад и поражает того, кем он послан.

Итак, возлюбленные, будем во всем любомудрыми, и бедность нисколько не сможет повредить нам; она даже принесет величайшую пользу и сделает нас славнее и богаче всех богачей. Кто, скажи мне, был беднее Илии? Но потому он и превзошел всех богачей, что был так беден и что самую бедность избрал по богатству своей души. Он возлюбил такую бедность потому, что все обилие богатства ставил ниже своей высокой души и почитал недостойным своего любомудрия. Если бы он высоко ценил настоящие блага, то имел бы не одну милоть[2]; но он так пренебрегал всей настоящей суетой и смотрел на золото как на попираемую персть, что, кроме той одежды, не имел ничего более. Потому и царь нуждался в этом бедняке, и имевший столько золота с жадностью ловил слова того, кто не имел ничего, кроме милоти. Настолько милоть была блистательнее порфиры и пещера праведника величественнее царских чертогов! Поэтому, и возносясь на небо, он не оставил своему ученику ничего, кроме милоти. С нею, говорил он, я сражался с дьяволом; ею и ты вооружайся против него; нестяжательность есть