По лезвию катаны - Александр Логачев

С тех пор прошло много лет, Ямамото, очень много лет. Но все осталось по-прежнему. Простые люди ищут спасения в горах, а самураи пытаются истребить «горных мудрецов».

Ты меня спрашивал, зачем даймё послал своих самураев в горы? А их не надо посылать, достаточно им не препятствовать. Для самурая считается почетным убить неуловимого «спящего в горах» — это показывает его ловкость и прославляет его среди других самураев. А у даймё появляется повод гордиться своими самураями. Но, как говорил Учитель Энно Одзуну, надо радоваться силе своих врагов. Чем сильнее враги — тем сильнее мы сами. Если бы мы, «горные мудрецы» или «спящие в горах», жили бестревожно, мы обленились бы и перестали укреплять свою телесную силу и свой дух, превратились бы в толстых и ленивых жаб, не только наше тело заплыло бы жиром, но также наши разум и душа.

Такамори замолчал.

Признаться, Артем был рад, что повесть временных лет подошла к концу. Потому что еще немного, и он уснул бы под нее, как засыпают рокеры под арфу. А можжевеловый напиток, может, и полезен по какой-нибудь оздоровительной части, но уж точно не бодрит. «И вообще отрава, — вынес приговор Артем. — Надо искать в этом новом мире какие-нибудь другие напитки. Можжевело-кола убьет меня насмерть».

— Ты о чем-нибудь хочешь спросить меня, Ямамото? — вновь заговорил Такамори.

Вообще-то вопросы были. И не сказать, чтобы их было мало. Однако так хотелось спать, что пропадало всякое желание разговаривать. А то вдруг задашь невинный вопросец и напорешься еще на одну летопись. Но все же было кое-что, что действительно не давало Артему покоя, — почему никто так и не поинтересовался, откуда он, как оказался в лесах? Почему их не удивляет появление в ихней японской глубинке белого человека?

А то Артем за время марш-броска уже даже сочинил подходящую историю, что-то про заблудившегося циркача из иностранного цирка. Дескать, отстал от кибитки. Хотя самого Артема эта история не вполне устраивала, так как не отвечала главному требованию, а именно: нужна такая история, которая позволит законно, не вызывая подозрений в сумасшествии, задавать вопросы «Какой нынче год и месяц? Кто сейчас на троне? Как пройти к даймё?» Правда, можно внести в легенду деталь-другую, и получится нечто приемлемое. Например, выпадая из кибитки, ударился головой о кочку и оттого многое позабыл. Лабуда, конечно, но ведь верят люди мексиканским сериалам, выходит, могут поверить и выпавшему из кибитки циркачу.

— Да, кое о чем я тебя спрошу, Такамори, — сказал Артем. Он набрался мужества и залпом влил в себя остывший можжевеловый чай. — А тебя нисколько не удивляет мой внешний вид, Такамори? Ведь я, согласись, друг мой, не вполне отвечаю, так сказать… Не вполне, что ли, совпадаю с…

— Я понял тебя, Ямамото, — кивнул старик. — Мы знаем, кто ты и откуда.

Артем аж вздрогнул от неожиданности и даже подумал, не хлебнуть ли ему можжевеловки для успокоения струнами натянувшихся нервов. А тут еще проклятый лесной старик затянул прямо мхатовскую паузу.

— Разбился еще один корабль гайдзинов, — казалось, спустя вечность вновь заговорил Такамори. — Ты — один из спасшихся. А может, ты один и спасся. И тебя не поймали. Или тебя все же поймали, посадили в бамбуковую клетку, но ты убежал. Или бурные волны ни в чем не виноваты, а гайдзины за провинность сами сбросили тебя со своего корабля возле наших берегов. Не ты первый из гайдзинов, кто попал в страну Ямато, но ты первый из гайдзинов, кто очутился в этих горах.

— Да, именно так все и было. Я — моряк, — сказал Артем, про себя подумав: «Замечательная история с кораблем, молодец старик. Это все объясняет. Теперь любые мои идиотские вопросы будут казаться нормальными, умными вопросами».

— Но тебя не удивляет, откуда я так хорошо знаю твой язык? — спросил Артем.

Такамори хитро улыбнулся:

— Значит, один из наших кораблей когда-то разбился у вашего берега, кто-то с него спасся, попал к вам в плен, и ты выучился от него нашему языку.

— Ты очень догадливый человек, Такамори, — сказал Артем. — А подъем у нас опять на рассвете?

— Да. И нам пора ложиться спать, — сказал старик Такамори.

В вигваме было душно и тепло, пахло потом и шкурами. Артем с трудом втиснулся в сопящие, ворочающиеся тела. Он лежал, ждал прихода сна и думал: «Нет, я все же умер. Вот народ гадает, что будет после смерти. Рай, чистилище, небытие или каждому воздастся по его вере. А возможно, все проще: умерев, мы отправляемся в путешествие в прошлое. И у нас, у покойников, нет будущего. Наше будущее — это прошлое…»

Под гусельное треньканье этих мыслей Артем заснул…

Глава пятая

МЫ — БРОДЯЧИЕ АРТИСТЫ, МЫ В ДОРОГЕ ДЕНЬ ЗА ДНЕМ

Не упрекай никого, но будь всегда на страже своих собственных недостатков.

Они сейчас находились на перевале, куда поднимались долго и тяжело.

Здесь, на верхотуре, с кислородом дело обстояло крайне неважнецки, не хватало его для полноценного дыхания. Оттого последние километры подъема сложились уж вовсе нелегко. Артем только диву давался выносливости своих новых друзей, япошек: даже он, тренированнейший из циркачей, и то начал спотыкаться, а старик, японки и япончата несгибаемо шли вперед, каким-то чудом держались на ногах, не хныкали и об отдыхе не просили. Только разве лицами посерели да дышали, как рыбы на берегу, часто и глубоко.

В общем, взобрались на вершину хребта, обойдясь без потерь, а также без обмороков и инфарктов. «Порадуйтесь, самый тяжелый путь нами пройден, — сказал Такамори, объявляя привал. — Больше не будет подъемов, теперь мы пойдем только под гору».

(Кстати, о здоровье и долголетии. Еще раз получилось у бродячих японцев удивить воздушного гимнаста Топильского. Вчера вечером у давешней альпинистки обнаружился порез на ноге. Ей закатали штанину, вымыли рану сперва простой водой, потом каким-то отваром. После чего, размочив в воде большие сушеные листья, наложили их на рану и сверху замотали тряпицей. Утром тряпицу сняли, листья выбросили. Порез — Артем видел собственными глазами — затянулся, его покрыла свежая розовая кожица.

Собственно, никакого чуда Артем в этом не усмотрел. Лесные ребята сами себе устроили школу выживания наивысшего коэффициента сложности — тут воленс-неволенс обучишься примитивной военно-полевой медицине. А поскольку фармацевтические комбинаты в округе, по всему похоже, напрочь отсутствуют, то медикаменты приходится добывать буквально из-под ног — собирать травы-муравы, а также корешки, почки, кору, древесные грибы, грибы обыкновенные и прочую целебную флору. Думается, товарищи яма-буси не обходят стороной и целебную фауну — всякий там барсучий жир, медвежью желчь, тигриный глаз, ну и, разумеется, легендарный птичий помет-мумие.

Между прочим, вот вам и отгадка, откуда у убежденных лесных жителей предметы, какие в лесу никак не изготовишь, вроде ножей, топориков, «кошек»-кагинав и прочего металла. Да обменивают их у деревенских и городских жителей на пучки травы, на травяные бальзамы с эликсирами и на прочее мумие, а также, не исключено, и на знахарские услуги. Может быть, «спящие в горах», они же «горные мудрецы», вдобавок умеют врачевать не только людей, но и домашнюю скотину — за что можно получить дополнительный гонорарный довесок.)

После не шибко богатого на разносолы перекуса женщины и дети отдыхали на тюках с поклажей, укрывшись от холодного ветра за высокими грязно-желтыми камнями. А Артем с Такамори стояли на краю уступа, в шаге от крутого и глубокого обрыва. Перед ними расстилалась горная страна во всей своей первозданной, дикой, изначальной красе: склоны, пропасти, снега, причудливой формы скалы, скудная растительность, парящий над черно-белым безмолвием орел. И ни следа человеческого присутствия.

— Долина Дымов за той грядой, — Такамори вытянул руку. — Мы почти пришли, остался последний переход. Долина — надежное место. Со всех сторон окружена отвесными скалами. Попасть в долину можно только через узкий проход в горах, вход в который трудно найти из-за густых зарослей кустарника.

— Все хотел спросить, — сказал Артем, поежившись под меховой безрукавкой от пробирающего насквозь ветра. — Вам приятнее, когда вас величают «горными мудрецами» или называют «спящими в горах»?

Такамори поворачивал голову, следя взглядом за орлом.

— Есть еще одно прочтение иероглифа «яма-буси »…

— А, ну да, «горные воины», — догадался Артем благодаря неведомым образом всплывшей в голове подсказке. — Тогда ответ понятен. Впрочем, как говорят на наших берегах, хоть горшком назови, только в печку не ставь.

Настроение у Артема было не ахти, хреновенькое, прямо скажем, было у него настроение. Схлынула эйфория, вызванная тем радостным обстоятельством, что он остался жив, когда по всем законам природы вроде бы должен был умереть. Но не век же радоваться одному и тому же, чай, не деревенский дурачок. И накатил депрессняк. А чего ему, собственно, не накатить? Очутился черт знает где, как в том анекдоте, «адын, савсэм адын», среди иноверцев и инородцев, и есть серьезные подозрения, что уже не вернуться ему никогда домой, к друзьям, к цирковым, к запахам грима, к волнению перед выходом на арену, к любимой работе, к русской кухне, к красивейшим русским девчонкам, какими переполнены движущиеся навстречу эскалаторы метро, — ко всему этому уж не вернуться никогда. Никогда… А слово-приговор «никогда» кого хочешь загонит в депрессняк.