Cosa Nostra история сицилийской мафии - Дикки Джон

Среди многочисленных правил организации, в члены которой Риина посвятил в тот день Джованни Бруску, имелось и знаменитое «положение о представлении». «Людям чести» возбраняется представляться как мафиози, даже своим коллегам. Согласно правилу необходим третий, который, представляя друг другу двоих мафиози, скажет: «Это наш друг» или «Вы двое из той же компании, что и я». Именно последнюю фразу произнес Риина в день посвящения Бруски, когда его отец вернулся в комнату и сын был «представлен» Бруске — старшему как «человек чести».

«Положение о представлении», описанное Бруской, демонстрирует любопытные отличия от ритуала, изложенного в отчете шефа полиции Палермо в 1875 году. За сто лет до того как Бруска «состоялся», мафиози пользовались куда более сложной системой опознавания, что подтверждается, например, этим шифрованным диалогом по поводу зубной боли.

Палермо стал итальянским городом 7 июня 1860 года, когда, по условиям прекращения огня, две длинные змеи — колонны побежденных — выползли из города и сложились вдвое против собственной длины за городскими стенами в ожидании кораблей, которые должны были переправить их домой, в Неаполь. Отступление неаполитанцев стало кульминацией одного из наиболее известных военных свершений столетия, вершиной патриотического героизма, поразившего Европу. До того дня Сицилией управляли из Неаполя, как частью королевства Бурбонов, охватывавшего почти всю Южную Италию. В мае 1860 года Джузеппе Гарибальди и около 1000 добровольцев — знаменитых краснорубашечников — высадились на острове с целью присоединить его к новообразованному Итальянскому королевству. Под руководством Гарибальди эти патриотичные оборванцы дезориентировали и разгромили куда более многочисленную неаполитанскую армию. Палермо сдался после трех дней ожесточенных уличных боев, причем на протяжении этого времени флот Бурбонов непрерывно бомбардировал город.

После освобождения Палермо Гарибальди повел своих людей, заметно увеличившихся в числе и превратившихся уже в настоящую армию, на восток, к материку. 6 сентября героя приветствовал Неаполь, а в следующем месяце он передал все освобожденные им территории под власть короля Италии. Сам Гарибальди отказался от каких бы то ни было наград и вернулся на свой остров Капрера, имея при себе разве что пончо, немного еды и семена для сада. Проведенный вскоре плебисцит подтвердил, что Сицилия и Южная Италия действительно стали частью Итальянского королевства.

Даже современники считали свершения Гарибальди «эпическими» и «легендарными». Однако эти достижения быстро утратили значимость, превратились в воспоминание — столь напряженными и мучительными оказались взаимоотношения Сицилии с Итальянским королевством. Гористый остров издавна пользовался дурной славой революционного порохового бочонка. Гарибальди преуспел на Сицилии во многом потому, что его интервенция привела к народному восстанию, сокрушившему режим Бурбонов. Как не замедлило выясниться, восстание 1860 года было лишь прелюдией к настоящим неприятностям. Причисление 2,4 миллиона сицилийцев к гражданам Италии обернулось подлинной эпидемией заговоров, грабежей, убийств и сведений счетов.

Королевские министры, по происхождению в основном из Северной Италии, рассчитывали найти себе партнеров среди верхних слоев сицилийского общества, среди тех, кто напоминал им их самих — консервативных землевладельцев, обладающих способностью управлять и имеющих желание осуществлять упорядоченное экономическое развитие. Вместо этого министры, к их неподдельному изумлению, столкнулись с откровенной анархией: революционеры-республиканцы имели тесные контакты с шайками преступников, аристократы и церковники тосковали по режиму Бурбонов или же ратовали за автономию Сицилии, местные политики не брезговали похищениями и убийствами как инструментами борьбы с не менее неразборчивыми в средствах оппонентами. Вдобавок государство объявило всеобщую воинскую обязанность, о которой на Сицилии прежде не слыхивали, а потому встретили в штыки. Многие также считали, как оказалось, что участие в народной революции освобождает их от необходимости платить налоги.

Сицилийцы, пожертвовавшие политическими амбициями во имя революции, возмутились поведением правительства, которое высокомерно, как они полагали, лишило их доступа к власти- а ведь последняя требовалась им для решения проблем острова. В 1862 году сам Гарибальди впал в такое отчаяние от состояния дел в новообразованном королевстве, что вернулся из добровольной отставки и использовал Сицилию как базу для организации нового вторжения на материк. Он стремился освободить Рим, который по-прежнему оставался под властью папы (Рим стал столицей Италии только в 1870 году). Правительственные войска остановили Гарибальди в горах Калабрии, где недавний герой был ранен в пятку.

Итальянское правительство отреагировало на кризис введением на Сицилии чрезвычайного положения, тем самым подав пример на десятилетия вперед. Не желая или будучи не в силах умиротворять Сицилию политически, правительство регулярно прибегало к военной силе: на острове то и дело высаживались экспедиционные корпусы, города подвергались осаде, проводились массовые облавы и аресты — без суда и следствия. Но ситуация нисколько не улучшалась. В 1866 году в Палермо вспыхнул новый бунт, во многом идентичный тому восстанию, которое свергло Бурбонов. Как это было во время атаки Гарибальди в 1860 году, отряды бунтовщиков спустились в город с окрестных холмов. Ходили слухи — не получившие подтверждения — о случаях каннибализма и питья крови; правительство вновь ввело чрезвычайное положение. Бунт 1866 года был подавлен, но только через десять лет, наполненных волнениями и репрессиями, Сицилия привыкла к существованию заодно с прочей Италией. В 1876 году островные политики впервые вошли в состав коалиционного правительства в Риме.

Постоянным контрапунктом к возмущениям на Сицилии между 1866 и 1876 годами оставалось впечатление, которое красоты острова производили на путешественников, зачастивших на Сицилию после присоединения ее к Италии. Все эти путешественники теряли дар речи, когда им открывался вид на Палермо. Один garibaldino, впервые увидевший Палермо с моря, вспоминал, что город выглядел будто воплощение детской сказки. Его стены были окружены поясом оливковых и лимонных рощ, за которыми возвышался амфитеатр окрестных холмов и гор. Суровое очарование заключалось и в городской планировке: две главные улицы Палермо шли перпендикулярно друг другу и пересекались у Кватро Канти («четырех углов») — площади семнадцатого века. На каждом из углов Кватро Канти возвышался ансамбль балконов, карнизов и ниш, символизировавший четыре городских квартала.

Несмотря на урон, причиненный бомбардировкой с моря, Палермо в 1860-е годы предлагал местным жителям и приезжим многочисленные развлечения: самым главным из них, пожалуй, считалась прогулка по знаменитой морской набережной — Марине. На протяжении бесконечно длинного лета, едва спадала невыносимая дневная жара, благородные горожане отправлялись на прибрежные прогулки в свете луны и вдыхали ароматы цветущих деревьев — или же поедали мороженое и шербет, совершая променад под мелодии известных опер в исполнении городского оркестра.

На узких извилистых улочках вдалеке от главных улиц и от Марины аристократическим дворцам приходилось тесниться по соседству с рынками, мастерскими ремесленников, складами и почти двумястами (точнее, 194) богоугодными обителями. В начале 1860-х годов приезжие не уставали отмечать количество монахов и монахинь на городских улицах. Также Палермо казался своего рода каменным палимпсестом культуры, уходящей в глубь времен на многие сотни лет. Подобно острову в целом город изобиловал монументами, оставшимися после многочисленных захватчиков. Начиная с древних греков каждая средиземноморская держава, от Рима до королевства Бурбонов, стремилась подчинить Сицилию себе. На многих остров производил впечатление собрания диковинок: греческие амфитеатры и храмы, римские виллы, арабские мечети и сады, норманнские соборы, дворцы эпохи Возрождения, церкви в стиле барокко…