До рая подать рукой - Дин Кунц

На ее классическом лице отразилось недоумение.

– Простите?

– Еще маленьким мальчиком я видел фантастическое представление. Золотистый ретривер творил что-то немыслимое. Какие он только не выполнял трюки. Когда я понял, каким потенциалом обладают собаки, какими они могут быть умными, я задался вопросом: а почему они счастливы тем, что их просто водят на поводке? Конечно, это не та проблема, над которой следует задумываться маленьким мальчикам. Двадцатью годами старше я вновь увидел собаку, выполняющую самые замысловатые трюки, но к тому времени жизнь уже подсказала мне ответ. У собак есть талант… но нет амбиций.

Недоумение уступило место состраданию, и Ной знал, что она не только услышала его слова, но и поняла подтекст.

– Но вы же не собака, мистер Фаррел.

– Может, и нет, но уровень моих амбиций примерно такой же, как и у старого бассета в жаркий летний день.

– Даже если вы настаиваете на отсутствии амбиций, ваш талант заслуживает более высокой оплаты. Могу я взглянуть на общий счет, о котором вы упомянули?

Он достал из пакета «Ниман-Маркуса» счет и пакет из вощеной бумаги, по-прежнему набитый сотенными.

– Что это? – спросила она.

– Отступные от вашего мужа, десять тысяч баксов, предложенные мне одним из его «шестерок».

– Отступные за что?

– Частично – компенсация за автомобиль, остальное – за предательство ваших интересов. Вместе с видеокассетами в пакете лежат мои нотариально заверенные показания с приметами человека, который дал мне деньги, и подробным пересказом нашего разговора.

– У меня и без этого достаточно доказательств, чтобы уничтожить Джонатана. Оставьте взятку себе, в качестве премиальных. Приятно знать, что его деньги наконец-то пойдут на пользу хорошему человеку.

– Это грязные деньги, отмываться от которых у меня нет ни малейшего желания. Мне вполне достаточно суммы, проставленной в счете.

Написав на чеке его фамилию, она подняла голову, посмотрела на Ноя. На губах Констанс заиграла улыбка.

– Мистер Фаррел, вы – первый встреченный мною бассет со столь твердыми принципами.

– Знаете, я ведь мог и завысить счет, чтобы компенсировать эти десять тысяч, – заметил он, хотя ничего такого не делал и знал, что у нее даже не возникнет желания усомниться в его честности.

Он не сумел принять ее комплимент с достоинством, и его это злило. Не мог он понять и другого: почему у него возникло желание оговаривать себя?

Покачав головой, с улыбкой на губах, она вновь склонилась над чековой книжкой.

По поведению женщины, по загадочности ее улыбки Ной мог предположить, что она понимает его лучше, чем он сам. Такое предположение не располагало к приятным раздумьям, поэтому он занялся делом: выключил телевизор, закрыл резные створки домашнего кинотеатра. Она тем временем заполнила чек, расписалась, вырвала листок из чековой книжки и протянула Фаррелу.

Стоя у двери президентского люкса, он наблюдал, как Констанс Тейвнол идет по коридору с приговором конгрессмену в пакете от «Ниман-Маркуса». Тяжесть предательств мужа ни на миллиметр не изогнула позвоночник леди. Она по-прежнему напоминала сильфиду, не шла – плыла по воздуху. А после ее ухода, после того, как леди повернула за угол, воздух, казалось, завибрировал от какой-то сверхъестественной энергии, словно видимая часть женщины ушла, а незримая – осталась.

Пока красные сумерки сменялись лиловыми, которые, в свою очередь, уступили место ночи, Ной оставался в президентском с тремя спальнями люксе, слоняясь из комнаты в комнату, поглядывая из окон на миллионы огненных цветков, которые распускались на равнинах и холмах, населенных людьми, на мерцающий блеск электрического сада. И хотя некоторые любили это место, называя его воссозданным раем, все здесь было пожиже, чем в исходном Саду, за исключением одного: если считать змея неотъемлемой частью райского интерьера, здесь в листве прятался не один змей, а полчища ядовитых гадюк, прекрасно обученных силами тьмы, знающих, кого и как можно обмануть и предать.

Он кружил по люксу, пока не решил, что Констанс Тейвнол хватило прошедшего времени, чтобы покинуть отель. Ной не хотел, чтобы его засек кто-нибудь из соглядатаев конгрессмена, притаившийся в машине, чтобы последовать за женщиной.

Он мог бы задержаться и подольше, если бы не намеченная встреча. Время, отведенное для посещений в раю для одиноких и давно забытых, истекало, а там его ждал подбитый ангел.

Глава 7

Итак, ее брат на Марсе, несчастная мать – наркоманка, а приемный отец – безжалостный убийца. Эксцентричные байки Лайлани, безусловно, пришлись бы к месту за обедом в сумасшедшем доме, но, хотя и в Casa Geneva[16] иной раз жизнь выкидывала немыслимые фортели, а от безжалостной августовской жары плавились мозги, забывался здравый смысл и логика теряла свою притягательность, Микки решила, что они устанавливали новый стандарт иррациональности для этого трейлера, где раньше ближайшей отметкой на пути к безумию являлись благовоспитанное валяние дурака или сумасбродное самообольщение.

– Так кого убил твой отчим? – тем не менее спросила она, подыграв Лайлани только по одной причине: все веселее, чем говорить о неудачных поисках работы.

– Да, дорогая, кого он прихлопнул? – Глаза тети Джен зажглись неподдельным интересом. Иногда она путала впечатления реальной жизни с киношными фантазиями, а потому, возможно, с меньшим, чем Микки, скептицизмом восприняла хичкоковско-спилберговскую биографию девочки.

Ответила Лайлани без малейшей запинки:

– Четырех пожилых женщин, троих пожилых мужчин, тридцатилетнюю мать двоих детей, богатого владельца гей-клуба в Сан-Франциско, семнадцатилетнего звезду футбольной команды средней школы в Айове… и шестилетнего мальчика в инвалидной коляске, неподалеку, в городе Тастин.

Конкретность ответа приводила в замешательство. Слова Лайлани задели колокольчик в голове Микки, и по его звону она поняла, что девочка если и выдумывает, то не все.

Днем раньше, при их первой встрече, на предложение Микки не говорить о матери всякие гадости Лайлани ответила: «Это правда. Я бы не смогла такого придумать».

Но отчим, совершивший одиннадцать убийств? Который убил пожилых женщин? Маленького мальчика в инвалидной коляске?

И пусть интуиция убеждала Микки, что она слышит правду, логика настаивала на том, что все это – чистая фантазия.

– Если он убил стольких людей, почему он до сих пор на свободе? – спросила Микки.

– Это удивительно, не так ли? – ответила Лайлани.

– Более чем удивительно. Невозможно.

– Доктор Дум говорит, что мы живем в век смерти, поэтому такие, как он, – герои нашего времени.