Small World - Мартин Сутер

Они рано легли спать. Впервые с тех пор, как они познакомились, между ними, перед тем как они заснули, осталось что-то невысказанное.

На следующий день Розмари обнаружила сделанные Конрадом для себя памятки.

Конрад спал, как это часто случалось с ним в последнее время, почти до полудня. Розмари принялась готовить завтрак. И нашла в холодильнике бумажник Конрада. Она хотела положить его в кухне на стол, но из него выпала бумажка, исписанная с двух сторон. На одной — схема пути до мясника, булочной, киоска и супермаркета и обратно до ее квартиры, где рядышком стояло: «Мы». На другой стороне — имена их хороших знакомых, соседей, уборщицы. В самом низу, подчеркнуто жирным, было написано: «Она — Розмари!».

Розмари убрала бумажку на место. Когда Конрад встал, она предложила ему прогуляться до озера.

Рождественская суета еще не началась. На расчищенных дорожках в заметенном снегом лесу им повстречалось совсем немного гуляющих.

— Я думаю, тебе это тоже знакомо: заходишь в кухню, чтобы взять забытую разливательную ложку для супа, а потом стоишь и не знаешь, зачем ты сюда пришел. Розмари держала Конрада под руку. Она кивнула.

— Да, так оно и есть, — продолжил Конрад, — только бывает и похуже. Стоишь с суповой ложкой в. спальне и не понимаешь, что тебе тут надо. Идешь затем с ней в гостиную, в ванную, в кухню, в столовую и все никак не можешь вспомнить, что ты собирался сделать с этой ложкой.

— И в конце концов засовываешь ее в бельевой шкаф, — закончила рассказ Розмари.

— А-а, так тебе это тоже знакомо?

— Нет, просто я там ее нашла.

Они молча шли дальше. Розмари начала разговор на эту тему полчаса назад. После долгого колебания она придумала сложный обходной маневр, чтобы пощадить его, но сейчас ей все эти ухищрения казались глупыми, и она решила поговорить с ним начистоту.

— Мне в руки попала бумажка, по которой ты находишь нашу квартиру и освежаешь в памяти мое имя.

— Где ты ее нашла? — спросил он.

— В холодильнике.

Он засмеялся. Казалось, лед был растоплен. Он рассказал ей все. Все, о чем сумел вспомнить.

Навстречу им шла пара, разговоры смолкли, поприветствовав их, пара скрылась из виду. Через некоторое время Розмари мягко сказала:

— Это было уже не в первый раз, я находила разные предметы в самых странных местах.

— Например?

— Носки в духовке.

— В духовке? Почему же ты ничего не сказала?

— Я не сочла это важным. Приняла за рассеянность.

— Еще что?

— Да так. пустяки.

— Ты же сказала — предметы! Розмари сжала его локоть.

— Презервативы в морозилке.

— Презервативы? — Конрад смущенно засмеялся.

— С малиновым ароматом. Он остановился.

— Ты уверена?

— Так на них было написано.

— Нет, я имею в виду, ты уверена, что в морозилке?

Голос Конрада звучал несколько раздраженно. Розмари кивнула.

— И почему ты опять ничего не сказала?

— Я не хотела… Ах, я сама не знаю почему.

Они медленно пошли дальше. Конрад расслабился. Вдруг он рассмеялся.

— С малиновым ароматом! Розмари тоже засмеялась.

— Может, тебе надо обратиться к врачу?

— Думаешь, это серьезно?

— Ну, хотя бы для того, чтобы успокоиться.

Сзади них послышался шорох полозьев — сани, запряженные лошадьми. Они сошли с дорожки, пропуская их.

Потом пошли дальше, ощущая в воздухе теплый лошадиный запах. Когда стих звук колокольчиков, Конрад сказал:

— Как это прекрасно, что наконеи-то я смог поговорить об этом с кем-то откровенно. С Розмари я так никогда бы не смог. Розмари остановилась как вкопанная.

— Но я и есть Розмари.

Какую-то долю секунды она подумала, что сейчас он выйдет из себя. Но он только горько усмехнулся:

— Вот я и попался!

Решение сходить к врачу как бы придало Конраду сил. Словно само намерение вплотную заняться своими проблемами стало одновременно и началом освобождения от них. Память больше не подводила его. У Розмари ни разу не возникло ощущения, что он путает ее с кем-то другим.

Они сентиментально и в полной душевной гармонии встретили Рождество с елочкой и бенгальскими огнями и сходили в полночь к мессе. Через неделю они чинно отпраздновали Новый год с обилием осетрины на столе и небольшой бутылочкой шампанского, постояли полчаса у открытого окна и послушали далекий колокольный звон. Полные уверенности в будущем они вступили в новый год.

Наутро в праздник Крещения Конрад Ланг тихо встал в четыре часа утра, выскользнул из спальни, надел на каждую ногу по два носка, а поверх пижамы плащ. На голову он натянул меховую шапку Розмари, открыл тяжелую дверь на улицу, вышел в звездную зимнюю ночь и быстро пошел по главной улице в конец деревни. Там он свернул вбок на тропинку, пересек осторожно железнодорожные рельсы и браво зашагал в сторону Шта-церского леса.

Ночь была холодной, и Конрад порадовался, что обнаружил в карманах своего плаща пару перчаток из свиной кожи. Он надел их, не замедляя темпа. Если он будет так все время идти, то через час дойдет. Было еще рано. Он мог себе даже позволить немного задержаться. Ведь он специально поднялся заблаговременно.

Снег в лесу был глубоким, по обеим сторонам дороги высокие снежные заносы, поглощавшие любой звук, можно было и не надевать домашние шлепанцы, его и так никто бы не услышал.

Время от времени ему попадались освобожденные от снега деревянные скамейки. Возле каждой стояла мусорная корзина, и на каждой красовался черный человечек на желтом фоне, бросающий что-то в нарисованную корзину. Но Конрад не поддался на эту удочку. Он туда ничего не бросил.

Все шло по плану, пока он не дошел до развилки. Там он увидел дорожный указатель с двумя желтыми табличками. На одной было написано: «Гюнтрезина в получасе ходьбы», на другой — «Санкт-Мориц в полутора часах ходьбы». К этому он не был готов.

Он остановился и попытался разгадать этот трюк. Ему понадобилось много времени, прежде чем он раскрыл коварный замысел: его хотели заманить и навести на ложный след. Это развеселило его. Он покачал головой и рассмеялся. Его заманить и направить по ложному следу! Когда Розмари проснулась, было еще очень темно. Она почувствовала, что что-то не так. Конрада рядом не было.

— Конрад?

Она встала, зажгла свет, накинула халатик и вышла.

— Конрад?

В холле горел свет. Теплое верблюжье пальто Конрада висело на вешалке, его меховые сапоги стояли рядом на металлической подставке и обсыхали. Значит, он где-то здесь, в доме.

Дверь в тамбур была закрыта, но, проходя мимо, она почувствовала, как тянет холодом. Розмари приоткрыла дверь в тамбур. В лицо ей ударил ледяной ночной воздух. Дверь на улицу была распахнута настежь.

Она вернулась в дом, юркнула в белые меховые сапожки и надела теплое пальто на меховой подстежке. Мехового капора на месте не оказалось.

Она вышла за дверь.

— Конрад?

И потом погромче еще раз:

— Конрад?

Ответа не последовало. Тишина. Она прошла вперед до садовой калитки. Та тоже была открыта. Деревенская улица тихо спала. Дома стояли темные. Часы на деревенской церкви пробили пять.

Розмари вернулась в дом и, открывая дверь за дверью, стала звать Конрада. Потом подошла к телефону и набрала номер полиции.

Геркли Капрец давно уже служил полицейским в Верхнем Энгадине. Он привык, что богатые господа, у которых седина в голову, а бес в ребро, вдруг пропадают по ночам. Но он, естественно, также отдавал себе отчет в том, что обязан относиться к этому с достаточным вниманием — в зимний сезон сюда сплошь наезжают господа, имеющие вес и влияние на те инстанции, которые могут здорово осложнить ему жизнь. Его коллега помладше, правда, еще не обладал такой взвешенностью суждений, но уже усвоил навыки уважительного поведения и не раскрывал рта, когда его не спрашивали.

Капрец в присутствии Розмари тотчас же деловито передал по телефону внешнее описание Конрада Ланга.

— По имеющимся данным, пропавший одет в плащ и пижаму, в шлепанцах на ногах и с дамской нутриевой шапкой на голове.

Полицейский на другом конце провода засмеялся.

— Такого отыскать, пожалуй, труда не составит. Капрец ответил ему сдержанно и тактично:

— Спасибо. — Он положил трубку, посмотрел Розмари в глаза и сказал:

— Меры по розыску приняты, госпожа Хауг.

Фаусто Бертини ехал на санях под No 1 ранним утром к ремонтной мастерской извозной конторы, где он подрабатывал в зимний сезон. Полозья с одной стороны отошли, надо было их подремонтировать перед выходом на маршрут. Сезон был в разгаре. Сани шли нарасхват. Через каждые несколько метров из-за неисправности полозьев сани кидало в сторону и они сбивали шаг лошади. Бертини чертыхался.

На развилке кобыла упрямо встала.

— Но! — закричал на нее Бертини. — Пошла! — И когда это не возымело действия, в сердцах обругал ее: — Porca miseria! — И еще добавил: — Va fan culo! (Итальянские ругательства.)