Казаки - Игорь Липин

— Спасибо, дядько! Балуете вы меня словно ребятёнка малого…

— Да нет, — расхохотался Прохор:

— Теперь ты не ребятёнок-малолетка, а полноправный казачина. Всё станичное обчество порешило тебе то зимнее испытание зачесть. Почитай всех от голода спас!

Вот окрепнешь чуток — в казаки посвящать будем, праздник устроим.

— Это как так я от голода всех спас? — удивился Митяй.

Прохор посерьезнел:

— Не хотел я тебя расстраивать, но всё равно придётся. Возвернули мы твою Марию обратно крысятникам. Только выменяли не за побрякушки всякие вроде зажигалок, батареек да исподнего белья, как это Остап сделать собирался. Мы взамен взяли столько провизии, что до самого лета безбедно прожили. В эту зиму только благодаря тебе никто с голоду не помер. Многие бабы даже забрюхатили. За это поклон низкий от всех станичников. И конфекту эту для тебя специально приготовили, чтоб порадовать. В знак благодарности от всего обчества.

Горький комок подкатился к горлу. Глаза стали неожиданно влажнеть. Как не крепился Митяй, но пришлось сморгнуть и предательская слеза покатилась по щеке.

Прохор пропрыгал к столу и, помолчав некоторое время, грохнул кулаком по доскам так, что посуда со звоном полетела на пол:

— Да пойми же ты, Митька! Не мог я иначе поступить! Да, нарушил закон и отдал бабу с твоим семенем. А как иначе? Ну отбили бы мы тогда набег красятников и оставили бы Машку для тебя. А что толку-то? К весне бы полстаницы с голодухи померли! Может и она бы сдохла и ты вместе с ней! Кому лучше от этого?… Грех это мой Дмитрий. Мой грех. Прости, если можешь!

— Да ничего, дядько. Не держу я зла, — через силу, сдавленным голосом, выдавил из себя Митяй. Слёзы непроизвольно катились из глаз, и он поспешно отвернуться к стене, чтобы Прохор не увидел их. Перед ним, как наяву, был удивительный небесно-голубой взгляд Марии, которым она его одарила, когда он плевал в лицо бывшему атаману… Последний её взгляд…

Плакать казаку из-за бабы было последнее дело, но сдержаться никак не получалось. Конфета во рту потеряла свой вкус и он незаметно сплюнул её под нары. Что-то навсегда изменилось в его душе.

«Уж лучше бы я умер…» появилась откуда-то подленькая мысль

Короткое северное лето подходило к концу. Митяй потихоньку поднялся на ноги и начал выходить на улицу. Встречающиеся казаки, салютовали Митяю и почтительно жали руку, к чему поначалу он никак не мог привыкнуть. Бабы и девки, теперь в низком поясном поклоне склонялись. А раньше бывало, не глядя в его сторону, проходили мимо. Старики как с ровней останавливались о здоровье расспросить, да о станичных делах посудачить.

Прохор перед станичниками поклялся быть Митяю строгим родителем и стал ему названным отцом. Жить он переехал в старую Митяеву землянку, считая, что ничем не должен среди простых казаков выделяться. Правда, приходил только ночь переспать. Целыми днями просиживал Прохор в большой командирской землянке, выдавая задания, держа совет со старейшинами, миря соседей и рассуживая спорщиков. Там же распорядился он открыть лазарет, благо места хватало.

Рассудил, что больные должны быть у всех на виду, чтобы, если уж придётся, безошибочно принять решение об их смертоубийстве. Только нужды такой, похоже, уже не будет — новый атаман так вёл дела, что голода не предвиделось.

Слегка окрепнув, Митяй начал по грибы-ягоды вместе с бабами ходить. Для раненых и выздоравливающих казаков такое занятие не считалось зазорным. В первый же день к нему в кустах подступила разбитная вдовица Оксанка, с которой у него шуры-муры были прошлым летом. Обнять попыталась, только отстранился от неё Митяй и взглянул так сурово, что, потупившись, она сразу ушла прочь.

Почти каждую ночь мучили его волнующие сновидения про баб разных, которых он имел самыми развратными способами. Семя зазря выплёскивалось на медвежью шкуру, служившую постелью, и по утрам приходилось тайком вытирать засохшие белёсые пятна. А вот наяву никого ему не хотелось кроме крысятницы Марии. Целыми днями он только и думал о том, как бы ещё раз выкрасть её, хотя и понимал, что это совсем невозможно.

По осени в казаки его посвящали. Целовал он лезвие старинного казачьего ножа и получил не шутейный удар плетью по спине от атамана. Старики поднесли целый ковш настойки грибной, после чего Митяй умение своё показывал.

От рукопашной схватки его освободили — слабый пока был ещё после ранения. Ножи метательные он все воткнул прямо в яблочко, а вот со стрельбой из арбалета обмишурился. Целик мушки расплывался в глазах, и с трудом удалось положить две стрелы далеко от центра мишени. Третья стрела вообще пролетела мимо.

В конце праздника от общества подарили почти новенькую стальную каску, на которой кузнец надпись выбил — «Титаник». Это ведунья Варвара присоветовала такой подарок сделать — голова у него теперь к ударам очень чувствительная будет, даром туда титановая пластина вшита. Каску эту постоянно носить придётся, по крайней мере, первое время.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Осень уже наступила, а снег всё не выпадал. Лиственницы, желтея ветвями, стояли среди голых березок, словно огромные костры. Стада ондатр паслись по берегам озёр, набирая жир на долгую зиму. Тянулись на юг с тревожным курлыканьем стаи лебедей. Северное сияние в кромешной тьме осенних ночей полыхало необычными, волшебными красками. Даже старики такой красочности припомнить не могли.

Световой день стремительно укорачивался, а тёмное время становилось всё длиннее и морознее. Утренний иней не сходил с пожухлой травы почти до полудня.

Впервые за всю историю станицы стали люди сытно жить. Почти в каждой землянке был отгорожен угол, в котором ползали друг по другу несколько сотен домашних крыс. Многие заготовили в достатке сушёной травы и веников, чтобы кормить их всю зиму. Свежее мясо теперь всегда было на столе. Обленившись, некоторые казаки спустя рукава выполняли задания атамана по заготовкам. Иногда, проспав целый день в кустах, возвращались и разводили руками — дескать, мол, не попадалась дичь, не получилось подстрелить.

Безногий атаман только материл их последними словами не в силах наказать лентяев. А казаки шептались меж собой: «Чего ради жилы рвать? Зачем нам запасы провианта делать? На свежем крысином мясе легко всю зиму перекантуемся…»

От такой лёгкой жизни всё чаще мужиков стало на грибное зелье тянуть — благо в этом году урожай грибов был невиданный.

Но в целом все были довольны жизнью, только старый Клим Пескарь качал головой и повторял не к месту: «Ох, не к добру всё это! Вот помяните мои слова — не к добру…»