В мире запахов и звуков - Сергей Рязанцев

Человек различает звуки с разницей буквально 1–2 герца, причем у разных людей эти способности могут отличаться. Люди с так называемым «музыкальным слухом» легко ориентируются в звуках различной частоты, они могут «на слух» определять звучание нот. Другим, что называется «медведь на ухо наступил», и они едва-едва могут воспроизвести простейшие эстрадные мелодии. Среди музыкантов особенно ценятся люди с «абсолютным слухом», способные безошибочно назвать любую ноту.

В книге английского психолога Р. Джоунза «Размышления по поводу умственных способностей» отмечается, что музыканты издавна используются на войне отнюдь не только в составе полковых оркестров, исполняющих победные марши. Так, в период первой мировой войны известный в то время пианист Клод Иви был мобилизован в военно-воздушные силы Франции и направлен на один из военных аэродромов, где должен был по звуку приближающихся самолетов определять их принадлежность. Позднее, в период второй мировой войны, американский дирижер Андрэ Костелянец был направлен на одну из военно-морских баз, где его привлекли к разработке звукоулавливающих систем, предназначенных для обнаружения подводных лодок противника.

Но пусть не огорчаются и те из моих читателей, кому наступил на ухо упомянутый выше медведь. Хоть это и слабое утешение, но они не одиноки. Сам автор, после семи лет занятий на фортепиано вряд ли сможет на слух отличить ноту «до» от ноты «ля».

Известно также, что Екатерина II, искренне увлекавшаяся театром, особенно комедией и фарсом, терпеть не могла серьезной музыки и откровенно в этом сознавалась: «В моей организации есть недостатки; до смерти хотелось бы мне слушать и любить музыку, но что я ни делаю — для меня это шум и больше ничего. Мне хочется послать в наше новое медицинское общество премию в пользу того, кто изобретет действительное средство от нечувствительности слуха к гармонии звуков».

Собственная частота колебаний барабанной перепонки равна приблизительно 1000 Гц. Эту частоту с полным основанием можно назвать «собственным тоном» барабанной перепонки — при воздействии звуковых колебаний этой частоты отмечается наилучший ее резонанс. Небезынтересными являются результаты исследований, проведенных в акустической лаборатории Московского университета, показавшие, что в большинстве окружающих человека «приятных» звуков — шум леса, дождя, моря и т. д. — определяющей является частота в 1000 Гц.

Кстати, еще древние греки знали о целебных свойствах звуков. До наших дней дошли монотонные, тихие напевы колыбельных песен, которыми матери убаюкивали своих детей. Археологические раскопки сообщили нам о существовании в древности многочисленных лечебниц для нервных больных, в которых единственным методом лечения была журчащая вода протекающих ручейков. Однако звук не всегда применялся с лечебной целью — в древние века бытовала мучительная казнь «под колоколом», когда звуком убивали осужденного.

В православной церкви было известно о влиянии звука колоколов на психику человека. Считалось, что звук басовых, низкочастотных колоколов успокаивает, а высокочастотных — наоборот возбуждает, «взвинчивает, приподымает настроение». Во времена «моровых поветрий» принято было звонить в высокочастотные колокола, так как думали, что этот звук способствует затуханию эпидемий.

В связи с рассказом о влиянии звуков на поведение человека, мне хочется привести предание о древнегреческом мудреце Пифагоре, основателе философской школы, названной в его честь «пифагорийской».

Широкому кругу читателей Пифагор, правда, больше знаком по курсу геометрии в связи с теоремой, названной его именем. Так вот, находясь однажды в обществе молодых людей, Пифагор почувствовал, что они, разгоряченные пиршеством, сговариваются пойти и учинить насилие в одном доме, где процветало целомудрие. Тогда Пифагор приказал флейтистке настроиться на другой лад и звуками музыки, мерной, строгой, выдержанной в спокойном ритме, понемногу заворожил их пыл и убаюкал его.

В эпоху Ренессанса широко распространено было увлечение музыкотерапией. Отголоски этого увлечения мы встречаем у Франсуа Рабле (1494–1553). Герои его романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» попадают к королеве Квинтэссенции, которая лечит все болезни музыкой. «Пока мы рассматривали необычайный, доселе не виданный орган, прислужники королевы ввели прокаженных; она сыграла им какую-то песенку — они тотчас же и вполне излечились. Затем были введены отравленные — она сыграла им другую песенку, и болезнь как рукой сняло. То же самое было со слепыми, глухими, немыми и паралитиками».

Естественно, здесь мы сталкиваемся с откровенной насмешкой, с сатирой на музыкотерапию. Тем не менее, рациональное зерно в использовании влияния звуков на организм все-таки есть. И в наши дни мы вновь переживаем увлечение музыкотерапией. Хорошо бы только, чтобы это увлечение базировалось на строгих основах физиологии высшей нервной деятельности и аудиологии.

А как, интересно, реагируют на музыку животные? Многие музыканты находили благодарных слушателей в… пауках. Стоит взять несколько нот на скрипке — и паук тут как тут: сидит и слушает. О любви пауков к музыке рассказов сочинено много. Но, бесспорно, любовь эта очень корыстная: не музыка сама по себе привлекает пауков, а резонансное сотрясение паутины, и им, паукам, чудится тогда, что попавшая в сеть муха ее трясет.

Многие рассказывают о любви к музыке собак. Действительно, многие собаки воют под флейту или губную гармошку. На самом деле мы имеем тут дело с очень древним безусловным рефлексом. Собаки, как известно — это потомки прирученных человеком волков. А волк — животное, которое почти всегда живет в стае. Стоит только одному зверю из стаи завыть, как другие тут же откликаются воем на поданный сигнал. Так вот, этот рефлекс — откликаться на вой определенной частоты и заложен в мозгу практически всех собак. Стоит только подобрать частоту звучания музыкального инструмента близкую к частоте этого древнего воя, как безусловный рефлекс срабатывает, и собака отвечает воем на «зов предков».

В средние века высоту звука обозначали не частотной характеристикой, а октавой. Октава, как известно, состоит из 7 нот: до, ре, ми, фа, соль, ля, си. Самый низкий звук нашего диапазона, равный 16 Гц, представляет собой «до» субконтроктавы, самый высокий — «ре-ми» седьмой октавы. Следовательно диапазон нашего слуха охватывает около 16 октав. Возникновение названий нот, октавы, связано с именем бенедиктинского монаха-итальянца Гвидо д’Арецо (Гвидо Аретинского), который осуществил в первой половине XI века реформу нотации, обусловившую появление в Европе современного нотного письма.

Нововведение Гвидо Аретинского основывалось на практике сольфеджио. Весь певческий диапазон был поделен на семь единообразных шестизвучий, ноты каждого из которых назывались одинаково. Для облегчения запоминания своей системы автор воспользовался латинским гимном Св. Иоанну Крестителю, представляющим собой молитву певцов о предохранении их голосов от хрипоты. Особенностью мелодии этого гимна является постепенное повышение начального слога каждого из шести первых полустиший. В литературе они приводятся в следующем виде:

Utqueant laxis — Чтобы смогли

Resonare fibris — Воспеть на расслабленных струнах твои

Mira gestorum — Чудные деяния

Famuli tuorum — Слуги,

Solve polluti — Разреши грех оскверненных

Labii reatum — Уст,

Sancte Iohnnes — Святой Иоанне.

Выделенные слоги и стали названиями нот от ut до la, а седьмая строка послужила много позже источником для наименования седьмой ноты si.

Долгое время эта нота считалась чувственным, дьявольским звуком и искоренялась из церковного пения. Однако по мере того, как в сольфеджио развивалась тенденция перехода от подразделения певческого диапазона на шестизвучия к системе октав, название стало необходимо. Различные исследователи датируют его появление концом XVI в. или же XVII в. Во всяком случае в письменных источниках 1620-х годов новый термин уже употреблялся, а вопрос об авторстве был спорным.

Термин si был образован из начальных букв латинского словосочетания Sancte Iohannes «Святой Иоанн», составившего седьмую строку гимна Иоанну Крестителю.

Название первой ноты современного музыкального алфавита do было введено позже названий прочих шести нот. В итальянских письменных источниках оно фиксируется с XVII века, во французских — с XVIII, а в русских — с XIX века. Новый термин пришел на смену старинному синониму ut (русский уть), вошедшему в нотную номенклатуру одновременно с re, mi, fa, la. Традиционно авторство названия ноты do приписывается флорентийскому музыканту G. B. Doni (1594–1647), якобы использовавшему ввиду большей по сравнению с ut звучности первый слог собственной фамилии.