Сестры из Сен-Круа - Костелоу Дайни

Милая Сара!

Спасибо за твое письмо. Очень приятно было получить от тебя весточку после стольких лет. Я рада, что твой отец в добром здравии и что Фредди пока жив и здоров.

Ты спрашиваешь, можно ли тебе приехать поработать здесь вместе с нами. Но, хоть ты и пишешь, что окончила курсы сестер милосердия Красного Креста и помогала в вашей деревенской больнице, я все же не уверена, что этого будет довольно для работы в госпитале здесь, во Франции. Не сомневаюсь, что ты научилась много чему полезному, но здесь все иначе. У нас огромный наплыв раненых с фронта, и выхаживать пациентов с такими страшными увечьями очень тяжело физически и морально. Возможно, тебе было бы лучше вступить в добровольческий медицинский отряд и приехать сюда, когда ты уже будешь иметь некоторый опыт работы с ранеными в английском госпитале.

Однако, как ты меня и просила, я поговорила с матерью-настоятельницей, и она сказала, что, если ты твердо решилась ехать во Францию ухаживать за ранеными, она даст тебе место в нашем госпитале, поскольку сейчас нам очень не хватает людей. Разумеется, ты будешь жить вместе с нами в монастыре и подчиняться монастырским правилам, как и все наши мирские помощницы, но решение целиком зависит от того, даст ли на это свое письменное согласие твой отец. Если он не позволит, тебя здесь не примут.

Дорогое мое дитя, я была бы счастлива повидать тебя после стольких лет, но меня очень пугает, что ты, в твои годы, собираешься уехать из дома навстречу таким тяготам и лишениям. Работа здесь нескончаемая и чудовищно тяжелая. То, на что нам приходится смотреть, не поддается описанию, зрелище такой боли и отчаяния мучительно, но если у тебя хватит на это душевных сил, то твоя помощь будет весьма кстати.

Жду ответа, с любовью,

тетя Энн

Сара перечитала письмо несколько раз, и сердце у нее заколотилось.

«Я поеду! — подумала она. — Я поеду во Францию!» И уже не без горечи добавила мысленно: «Осталось только уговорить отца».

Ей вспомнились письма Фредди, где он рассказывал об ужасных потерях, которые понес его батальон, и о том, что, несмотря на самоотверженность врачей и сестер милосердия в армейских госпиталях и полевых лазаретах, медицинской помощи постоянно не хватает.

«Перевязочные пункты и лазареты не справляются с таким количеством раненых, — писал он, — эвакуационные госпитали переполнены. Все стараются как могут, и все равно люди умирают даже от сравнительно легких ран — просто потому, что раны вовремя не обработали, и началось заражение».

Прочитав это письмо, Сара тут же написала сестре своей матери, тете Энн, которая была монахиней и сестрой милосердия во Франции, и спросила, нельзя ли ей приехать туда — помогать ухаживать за ранеными.

Мать Сары, Кэролайн, была католичкой, и это считалось весьма необычным — то, что такой человек, как ее отец, породнился с католической семьей. Конечно, его мать этого не одобрила, тем более что ему пришлось согласиться и на то, чтобы и дети стали католиками. Но брак оказался очень счастливым, и, когда Кэролайн умерла родами третьего ребенка, и ребенок вместе с ней, Джордж не отступился от своего слова: Фредди и Сара выросли в католической вере. Однако сам он оставался покровителем деревенской церкви Святого Петра, и дети часто сидели с ним на фамильной скамье, чувствуя себя так же свободно, как в храме Богоматери Скорбящей в Белкастере.

Несколько лет назад тетя Энн, шокировав даже собственную семью, вступила во Франции в орден сестер милосердия и сделалась монахиней. После смерти Кэролайн она поддерживала переписку с детьми сестры, и именно к ней обратилась Сара, когда местные власти сказали, что она слишком молода, чтобы ухаживать за ранеными во Франции.

— Это нечестно! — возмущенно жаловалась она отцу, получив отказ. — Фредди сражается за свою страну, и еще тысячи других, намного моложе меня, а мне не позволяют внести свою лепту.

— Ты и здесь делаешь много полезного, — увещевал ее сэр Джордж. — Столько часов проводишь в деревенской больнице.

— Но ведь это совсем не то, что военный госпиталь! — в отчаянии воскликнула Сара. — Я хочу помогать ухаживать за ранеными.

— Ты и помогаешь в какой-то мере, — заметил ее отец. — Ты уделяешь время здешним больным и тем самым даешь возможность более подготовленным сестрам милосердия уехать во Францию или помогать крупным лондонским госпиталям.

Но Сара не могла перестать думать об этом и в один жаркий полдень вновь дала волю своей досаде, когда вместе с горничной Молли рылась в бельевом шкафу в поисках простыней, которые можно было пустить на нужды деревенской больницы.

— Но у вас же тетя — сестра милосердия во Франции? — спросила Молли, складывая найденные простыни. — Вы не можете поехать в ее госпиталь?

Сара озадаченно уставилась на нее.

— Я… даже не знаю, — неуверенно проговорила она. Поднялась на ноги и, подтолкнув в сторону горничной стопку полотенец, добавила: — Сложите и их тоже, Молли, будьте добры, а потом уберите в сундук на лестнице. Позже попрошу Питерса отнести их в больницу.

Идея Молли упала на благодатную почву, и Сара всю неделю думала об этом днем и ночью. Отчего бы и нет, спрашивала она себя? Отчего не спросить у тети Энн? Им ведь и правда нужна помощь. Монастырский госпиталь вначале представлял собой всего две-три большие палаты в одном крыле монастырского здания, подальше от келий других монахинь, проводивших время в благочестивых размышлениях. Но за последние годы он постепенно разросся, и теперь, как все госпитали на севере Франции, всеми силами пытался справиться со все увеличивающимся потоком раненых с фронта.

Ничего не сказав отцу, Сара написала тетушке письмо с просьбой разрешить ей приехать, чтобы помогать в уходе за ранеными. Теперь, когда ответ тети Энн был у нее в руках, ей предстояло не только рассказать отцу о своем намерении уехать, но и убедить его дать свое письменное разрешение.

Она снова выглянула в сад. В лучах утреннего солнца вид у него был такой умиротворенный, что трудно было представить себе изрытые воронками поля сражений прямо за проливом. Фредди приезжал в отпуск несколько недель назад, и в первые дни он ничего не рассказывал о своей фронтовой жизни. Лишь потом открылся настолько, чтобы они могли хоть отдаленно представить себе те лишения, которые он и тысячи других таких же, как он, терпели на передовой.

Две ночи подряд он просыпался с криком. Сара бросалась к нему в комнату и заставала его сидящим в постели, с каплями холодного пота на лбу: усилием воли он заставлял себя проснуться, чтобы вырваться из кошмара. Мало-помалу он рассказал Саре кое-что о том, что ему пришлось пережить, утаив, однако, большую часть ужасов от отца — тот ни о чем не спрашивал, хотя о многом догадывался. Сэр Джордж был из тех людей, кто предпочитает держать свое воображение в узде: так ему было легче смириться с мыслью, что его сын сражается на передовой, постоянно рискуя жизнью. Фредди служит королю и родине, это его долг, а знать об этой службе во всех подробностях отцу вовсе ни к чему.

Когда отпуск Фредди подошел к концу и настал день возвращения на фронт, они не поехали провожать его на вокзал, как в тот раз, когда он впервые отправлялся во Францию со своим батальоном. Цветистая патетика тех дней была давно забыта, и суровая реальность того, что ждало его впереди, вползала в сердца и сжимала их ледяными пальцами. Фредди простился с родными дома, в библиотеке, залитой светом вечернего солнца сквозь высокие окна.

— Так будет проще, чем на вокзале, — сказал он. Сэр Джордж в редком для него порыве нежности стиснул сына в медвежьих объятиях, а затем отвернулся и неотрывно смотрел через окно в сад, пока Сара крепко обнимала Фредди на прощание. Сейчас Фредди был, слава богу, жив и регулярно писал им, но они так больше и не видели его с тех пор.

Сара вновь опустила взгляд на тетино письмо. В нем не было ничего, что могло бы помочь ей отстоять перед отцом свое решение, не считая того, что госпиталю очевидно нужна помощь — мало того, отчаянно необходима. Вот на что нужно упирать в разговоре с отцом! Она должна как-то убедить его, что в ней действительно нуждаются.