Девушка, которой нет - Владислав Булахтин

– Туфта. Мой мозг даже четверостишие Вознесенского не воссоздаст.

– Здесь другие законы. Как только человек умер, в его сознательное продолжение жизни активно вторгаются килотонны информации из мира живых. Все, что незаметно витает вокруг нас при жизни, ломится в открытые двери смерти. Проецируется, помогает создавать иллюзию жизни, поддерживает или… уничтожает то, что осталось от человека.

– Давайте за дружбу, ребята! – потребовала Ленка.

Они послушно подняли рюмки. Ленка нащупала взглядом пачку сигарет, валявшуюся на камине.

– Дамы не возражают, если я закурю? – Ее язык уже заплетался. – Вы всё о прекрасном треплетесь. Я вот МГУ не заканчивала, но могу в два счета зарифмовать слово «вечность». – Она скалилась уже совершенно по-идиотски; толстые накрашенные губы терлись о фильтр сигареты.

– Рискни, – попросила Фея и тоже взяла сигарету.

– Я тоже перехожу на сложные поэтические формы. – Титов улыбнулся; после «Бехеровки» веселел он неудержимо. Он встал, хлопнул по коленям. По всему выходило – аттестованный покойник рвался в пляс, и проблемы со здоровьем его не беспокоили.

Белый орел: «Как упоительны в России вечера»

Все обернулось банальной пьянкой. «Бехеровку» сменил портвейн «777» («Кол-л-л-л-л-л-лекционный», – как утверждал Титов). Орала музыка, стучали соседи, голова уплывала. Сигаретный дым смягчал исповедальную резкость болезненных фраз о закончившейся жизни. Впрочем, Титов вспоминал о ней редко – больше трепался о том, что произошло «за порогом»:

– Ты пойми, мне это липовое бессмертие – как собаке арфа. Мне только чуть-чуть порадоваться тем, что у меня есть сейчас. Мне моя иллюзия дороже того скотства, которое преследовало меня при жизни. Кем я был? Неудачником. А теперь? Хозяин! У меня двенадцать музыкальных магазинов. Сан-Франциско, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Елисейские, Корсо, Ноттинг-Хилл… В каждом я планирую репертуар, который изо всех колонок рвется в уши буржуа. Представляешь, я в Париже целый месяц кручу Анну Герман!

– А Эдиту Пьеху? – спросила Ленка и засунула в рот пригоршню оливок.

– В дристалище Пьеху! Вместе со Стасом…

– Я кайфую, когда вижу, как они слушают Градского, Таривердиева, Рыбникова, Бэ Гэ. Что за песни? Чей репертуар? Кто поет? На каком языке? Потом в их замусоренных головах начинают пробиваться ростки понимания, что поют люди, которые знают намного больше о жизни, чем самый распоследний психоаналитик в их благополучном, жирующем мире.

– Пойми, зомби недокрученный, настоящие – живые – люди тебя не слышат. Ты же сам сказал – это иллюзия. Ты этих толстых буржуа сам навоображал.

– Я все еще надеюсь, что прослойка между миром живых и миром мертвых не такая уж стойкая. Что-то долетает. Надеюсь. Вы же пришли ко мне. – Титов выплюнул косточку в камин.

«Может, мы сами не вполне живые…» – Фею полоснуло светом по уплывающему в темноту сознанию, опьяненному не только спиртным, но и убежденностью в собственном существовании.

Ленка удивленно хлопала глазами, пытаясь разобраться, о чем говорят собутыльники:

– Эти стены слышали голос Высоцкого, а теперь им приходится довольствоваться загробной дичью. – Она положила голову на плечо Титова и пробормотала: – Пашенька, ты не возражаешь, если я сейчас начну активно пользоваться табуированной лексикой?

Следующий тост был за великий-могучий русский язык.

Расставаясь, они долго целовались и клялись в вечной дружбе. Фея долго фокусировала глаза на шелушащемся носе Титова:

– То есть ты можешь весь этот мир… того… окуклить по своему образу и подобию?

– Я все могу. Отвечаю! – Паша качнулся в сторону – падение задержала стена. – Только не знаю – как. Все получается авто… ма… ти… тически.

– А я?

– Что – а я?

– Я – могу? – У Феи не получилось вновь посмотреть на Титова. Она уткнула глаза в геометрический пейзаж паркета.

– Думаю, нет. Ты же. Же. Жи. Живая. К тому же, плод моего воображения. Прекрасный плод. Чего ты хочешь? Постараюсь тебе помочь.

– Проснуться – а-а-А-фрика стала гигантским заповедником. Как почетный хранитель Земли гарантирую: это – наилучшая перспектива для черного континента. И ваххабитов вместе с педофилами чтобы тоже не стало. Доллар пусть стоит пятьдесят копеек.

– А баррель нефти – пятьсот долларов. Не меньше. Губернатор Шварценеггер на паперти. И никаких виз для россиян. Договорились.

Они пожали друг другу руки.

Потом Фея тащила Ленку к метро. Ленка отчаянно ругалась матом. Потом как-то очень грустно спросила:

– Мы бабки-то срубили?

– Срубили, – успокоила Фея, догадываясь, что деньги в ее нынешнем состоянии уже не играют никакой роли.

Глава 3

Ох, и офигели же вы, братья по разуму…

Ленинград: «Мне бы в небо»

На следующий день Фея обнаружила в почтовом ящике причитающиеся десять тысяч.

«Тэкс-тэкс, дядя Викентий таки не хочет, чтобы я навестила его».

Она разложила купюры на старом пошатывающемся столе. Отсчитала одну кучку – снять приличную «однушку» где-нибудь на Университете; вторую кучку – положить в любимый «Садомазобанк». Оставшихся денег ей хватало, чтобы в следующую трудовую пятилетку поднимать так и не вернувшееся к ней настроение.

«Надо срочно купить что-нибудь. Поможет забыть о вчерашнем кошмаре».

На этой мысли она залипла почти на час – покупать ничего не хотелось.

«Итак, дела на сегодня. Первое: набить Викентию морду. Сначала просто набить – для восстановления морального равновесия. Потом – для профилактики нездорового вмешательства в жизнь безобидных русских девушек. Потом отдубасить, чтобы расшевелить на откровенность. Нет, плохой план…»

Другого не было.

«И Ленку не брать», – обреченно решила Фея, направляясь по знакомому маршруту: метро «Юго-Западная» – Очаково – улица Пржевальского, дом 9.

Во дворе панельной развалюхи лежали огромные грязные дворняги. Казалось, им все было безразлично.

Дверь к Викентию была открыта. Когда Фея вошла в комнату, ее работодатель с удивительной скоростью строчил в своей синей тетрадке. Поднял голову, доброжелательно улыбнулся, изобразил кивком приветствие и продолжил писать.

– Деньги-то ваши умыкнули. Я их забирала из ящика, а в подъезде какой-то черт ошивался. Кинулся ко мне, шило к кадыку приставил и все выгреб. Нищая я теперь и очень-очень печальная, – начала разговор Фея.

– Не беда. Кого нужно накажем. Деньги вам возвратим. Главное – вы блестяще справились со своим заданием. – Викентий по-прежнему не поднимал головы.

– Если я супермолодец, зачем ваши мужички кошмарили Титова? Надеюсь, это не повторится?

– Не повторится, не повторится, – успокоил ее Викентий. – Титова больше нет.

– Как – нет? – ошарашенно спросила Фея, чувствуя, как вчерашнее отупение, бессилие и ощущение безнадежности возвращаются во всей своей всепоглощающей безысходности. – Вы все-таки убили его?!

– Упаси бог. Глупо добивать то, что уже мертво. Он ушел сам, и даже довольно счастливым. Слушайте, не маячьте передо мной, найдите стул. Видите? Из-за таких, как вы, вечный беспорядок…

Фея осмотрелась. Если раньше старье в основном скрывалось в недрах шкафов, то теперь и под шкафами, и рядом с ними кучковались островки хлама. Барахло приобрело еще более убитый-изношенный вид. Свет в комнате стал еще более сумеречным.

– У нас мало времени, – предостерег Викентий, продолжая строчить. – Если бы вы знали, как его не хватает. Вы даже не представляете, чем я жертвую, уделяя внимание таким, как вы.

– Заладили – таким, как вы!.. таким, как вы!.. На себя посмотрите! – парировала Фея, вытаскивая из-под кучи кукольного тряпья низенькую табуретку.

– Итак, с чего начнем? – спросил Викентий, всем своим видом демонстрируя нетерпение.

Фея картинно задумалась, закинула ногу на ногу (на хлипкой табуретке движение получилось не вполне изящным). Почти минуту в комнате висела тишина. Викентий схватился было за ручку. Девушка его остановила:

– Первое: попрошу вас не калякать в тетради, пока мы говорим. Второе: мне не нравится, что вы все время сидите. Вылезайте из-за стола…

– Давайте как-нибудь потом.

– Ладно, предположим, что у вас хвост на попке, а на ногах колючки, как у дикобраза. Сидите. Третье: мне не нравится имя Викентий.

– Будем придумывать новое? – язвительно отчеканил мужчина.

– Э-э-э… пожалуй, нет, учитывая, как вы торопитесь… Достаточно будет отчества, чтобы скрасить…

– Сергеевич, – перебил Викентий. – Что еще?

– Куда исчез Титов?

– Могу только догадываться. Небытие. Устроит вас такой вариант?

– Не устроит. Мне нужно знать, что происходит.

– О-о-о!.. Боюсь, не смогу вам помочь. На этот вопрос каждый отвечает самостоятельно, когда попадает сюда.

– Сюда?

Ответом ей был молчаливый кивок. Дружно помолчали. Викентий Сергеевич тихо, но требовательно стучал ручкой по столу.