Василиск - Борис Петров

почти за полночь, с трудом пробираясь при свете уходящей луны по давно не убранным мокрым улочкам, стараясь держаться ближе к домам, чтобы не угодить в огромную лужу.

День прошел также как и вчера, а вчера ровно также как и неделю назад. Нескончаемая вереница людских лиц, лишенных красоты, достоинства духа. Страждущие приходили за помощью, многие, кому было отказано, пытались взять силой, но сил уже не было ни у кого. Костел был переполнен; и сложившееся было разделение на прежних и тяжких больных превратилось в единый котел людского страдания, насквозь пропахший запахом смерти.

Те, кто могли ходить, помогали добровольным медсестрам кормить тяжелобольных, убирать за ними, обмывать умерших, но сил не хватало.

Отчаявшиеся снискать хоть толику надежды озверевали, норовя плюнуть в лицо доктору или медсестре, поэтому маски приходилось менять довольно часто.

Герр Штейн понимал, что большого толка от масок, да и от его назначений не было. Но внешний вид, серьезность и забота помогали многим уходить спокойно. Случаи агониального бреда снизились, аптекарь определено находил в этом заслугу своего можжевелово-облепихового отвара. Так или иначе, но другого уже просто не было — беда истощила все его запасы, накопленные годами собирательством, выращиванием в своем маленьком огородике возле дома плотника, все было отдано людям. Аптекарь ни разу не пожалел о растрате своих сокровищ, в меньшей степени его сейчас волновала доходность дела.

Основной вопрос вставал о еде и дровах. Склады города худели с той же быстротой, с какой спичка прогорает на ветру. Все ожидали привоза с освещенной земли, так называли земли, ранее свободные для перемещения, а ныне далекие, несбыточные. А привоза все не было, только бургомистр раз в несколько дней кормил население очередной порцией надежды густо сдобренной пустой моралью.

В мыслях о завтрашнем дне, а точнее о том, чем же они будут кормить завтра больных, аптекарь подошел к дому. В животе с надеждой заурчало, он прибавил шагу, Анна должна была ему передать через Франка обед, он настолько привык к ее заботе, что почти бежал домой. В предвкушении он прошел, не заметив пустую телегу с худой лошадью и отворил дверь.

Аптека была открыта, все помещение было заставлено мешками, склянками, мешками с углем, посередине расположилась большая железная печка с тремя большими кастрюлями.

Герр Штейн вспомнил утренних гостей, он совсем забыл об этом, вот уже и память начала подводить, а, может, он просто старался об этом не вспоминать?

Он прошел мимо мешков с углем, стараясь не испачкать платье, но все же краем плаща задел один из них. На кухне послышались голоса, кто-то раздул свет в лампе, двое сидели в темноте, дожидаясь его.

Первым вышел здоровый детина с закрытым наполовину черным платком лицом. Герр Штейн без труда признал в нем Франка и дружески помахал ему. С первой же их встречи он догадался, на кого работает этот костолом, впрочем, это не отпугнуло его. Тем более что Анна питала к этому изуродованному людьми и жизнью человеку теплые чувства, и Герр Штейн отчасти понимал ее, насколько мужчина может понять чувства женщины.

Франк поклонился ему, аптекарь приветливо помахал ему в ответ.

Вторым же из кухни вышел невысокий молодой человек с густой черной бородой. У него был колючий острый взгляд, делавший его лицо недоброжелательным.

— Меня зовут Густав, — весело приветствовал он его, бородатое лицо отобразило подобие улыбки, глаза на секунду помягчели, но сразу же вернули себе острые шипы. — Мы с Франком привезли все, что Вы просили, проверьте, пожалуйста, если что-то забыли, тоФранк завтра привезет пораньше.

Франк утвердительно покивал и начал прощаться, делая неуклюжие реверансы, это особенно нравилось детям на старой мельнице, герр Штейн был там один раз сразу после тайного переезда. Тогда же он в последний раз видел Анну, наказав неустанно следить за детьми, тут он и сам справиться.

С кухни донесся запах погретого ужина, в животе аптекаря недовольно заурчало. Франк жестом показал, что Анна для него все передала. Они распрощались, и герр Штейн остался вместе с бородатым юношей.

Ужина хватило на двоих. После трапезы выяснилось, что Густав остается с ним до тех пор, пока его помощь будет нужна. Выпив по бутылке вина, они быстро сдружились, бородач оказался довольно веселым малым, а лицо ему досталось от бабушки, та была ведьма, шутил он.

Работа спорилась, через несколько дней все было почти готово, оставалось только испробовать результат.

Слушайте, слушайте, слушайте! Его Высокопреосвященство передает свое благословение и молится о спасении наших душ! — глашатай с выпученными от напряжения глазами тяжело дышал, набираясь сил. Ему было все труднее перекрикивать толпу, которая с каждым его словом начинала роптать все громче.

Горожане обступили небольшой сколотый наспех деревянный настил, задрапированный красной тканью, отчего издали он походил на кусок несвежего мяса.

— Что нам толку с его благословения? — кричали озлобленные голоса, находя поддержку в одобрительном гуле. — Пусть сам приедет и, мы его сами благословим!

Толпа громко и истерично засмеялась. От этого смеха у бургомистра сжалось во всех местах, поэтому он осторожно сделал несколько шагов назад. Свита бургомистра, а также несколько сановников от церкви, прибывших сегодня в город, видя реакцию бургомистра, поспешили убраться с помоста, прячась за спинами гвардейцев.

Глашатай обнаружил, что он остался почти один и со страхом посмотрел на стоявшего чуть поодаль отца Довжика.

— Не бойся, — тихо проговорил он, — ты невиновен, другим стоит бояться.

Глашатай собрался с духом и продолжил, стараясь еще пуще перекричать толпу.

— Только искупление греха, породившего эту чуму на наш город, только искреннее покаяние спасут наши души и даруют бессмертие!

— А сейчас что, подыхать как собакам? — взревела толпа. Было сложно определить, кто действительно являлся в ней подстрекателем, капитан гвардейцев поначалу определил нескольких, но сейчас они только молча потрясали кулаками в сторону ратуши.

— Они ждут, когда мы все подохнем от голода! — закричала растрепанная женщина, срывая с себя платок. Толпа чуть отступила, освобождая ей место. — Нам нечем уже кормить своих детей! Мои деточки помирают от голода, а это епископ объявил закрыть дороги! Мы хуже мышей в мышеловке!

— Да! Долой епископа! Долой бургомистра, где эта жирная свинья! — толпа взревела, практически уперевшись в трибуну.

— Епископ желает нам всем благоверия и терпимости! — глашатай перешел на фальцет, срываясь на каждой строчке послания. — Только очистительный огонь поможет изгнать дьявола из нашего города! Только истинная вера поможет нам определить потерянные души и освободить их от плена демона, поднявшегося из пучин ада, чтобы поработить наши души и уничтожить нашу плоть!

— Какой еще огонь?