Атеизм и другие работы - Александр Кожев

Если Бог отличен от (остального) мира только по способу бытия, то и он образует с ним единое целое, поскольку его бытие тождественно с бытием мира, а модус тонуса его данности будет лишь модусом тонуса данности «человека в мире» самому себе. Но тогда утверждение или отрицание такого «Бога» будут лишь двумя разными учениями о мире, и не будет никакого основания называть утверждающего теистом, а отрицающего атеистом. Но Бог теиста совсем не этот «Бог». Он радикально отличен от человека и мира, он «иное» по отношению к «человеку в мире» в целом. «Иное» же он не потому, что обладает особым способом бытия, а потому что само бытие его особое; и, соответственно, данность его человеку отлична от данности мира не по модусу тонуса, а по самому тонусу. Это радикальное отличие бытия Бога и тонуса его данности человеку от бытия и тонуса данности мира мы должны принять за непоколебимую основу всего нашего рассуждения. Вне этого отличия нет возможности найти то общее, что объединяет всех теистов, и провести резкую грань между теизмом и атеизмом, грань, которая несомненно имеется.

Это радикальное отличие Бога мы установили Уже раньше. Но теперь на основании вышесказанного мы можем несколько пояснить сущность такой подлинной инаковости Божества.

Поскольку я человек, я могу говорить о Боге только как человек, Бог может быть мне дан только Как человеку. Это тавтология или, что то же самое, абсолютная истина. Человек (я) всегда дан самому себе как человек, и все, что ему дано, дано ему как человеку, данному самому себе. Так мир дан челочку, как мир «вокруг» него, и он сам дан себе как человек, которому дан мир, т. е. как «человек в мире». Точно так же, если человеку дан Бог, то он дан себе, как тот, которому Бог дан, т. е., скажем, как «человек в Боге». Данность человеку чего‑либо есть одна из форм взаимодействия между ним и тем, что ему дано, а взаимодействие предполагает или, вернее, составляет однородность бытия (модуса бытия) человека с данным ему. Так данность человеку мира составляет его однородность с ним, а эта однородность дана как тонус (тонус модуса) данности человека самому себе как «человека в мире». Но это самое можно, mutatis mutandis[30] сказать и о данности человека Богу. Но если бытие Бога отлично от бытия мира не по способу только, а по самому бытию, то и бытие «человек[а] в Боге» должно быть радикально отлично от бытия «человека в мире». Соответственно, тонус (а не только модус тонуса) данности человека самому себе как «человека в Боге» должен коренным образом отличаться от тонуса данности его себе как «человека в мире». А согласно сказанному раньше это значит, что человеку как «человеку в мире» он сам не дан как идентичный с «человеком в Боге», ибо иначе тонус данности того и другого был бы идентичным. Если «Бог» дан «человеку в мире», то он уже не Бог, ибо тогда он и по бытию и по тонусу данности однороден с миром. Поэтому мы можем сказать, что человек, которому дан Бог, т. е. «человек в Боге», не есть «человек в мире», т. е. мы можем назвать его и «человеком вне мира». А если этот «человек вне мира» и дан «человеку в мире», то безусловно не как идентичный с ним самим.

Чисто формально можно, пожалуй, сказать, что и «человек вне мира» не дан себе как идентичный с «человеком в мире». Но в моих устах такое утверждение лишено было бы живого содержания, т. е. я не «человек вне мира» и не знаю, как он дан самому себе. Поэтому я не знаю и тонуса данности Бога «человеку вне мира». Говоря, что этот тонус отличен от тонуса данности «человека в мире» самому себе, я, строго говоря, выразился не точно. Я исходил и исхожу только из «человека в мире» и могу говорить только о данности ему. С точки же зрения «человека в мире» можно сказать только следующее: Бог не может быть дан ему как «человеку в мире», т. е. подробнее, человек, данный себе как тот, кому дан мир («человек в мире»), не может сознавать себя идентичным с собою или тем, которому дан Бог («человек в Боге»), ибо иначе Бог будет дан ему в мирском тонусе и не будет дан как радикально «иное» мира; в этом смысле можно сказать, что «человек в Боге» есть тем самым «человек вне мира». А это значит, что и «человек вне мира» есть радикально «иное» «человека в мире».

Я уже сказал, что о «человеке вне мира» я говорить не могу. Но в данной связи нам и не надо о нем говорить. Ведь наша тема атеизм и атеистическая религия. Для атеиста же вне мира нет ничего, т. е. он ex definitione[31] не может быть человеком вне мира, т. е. говоря об атеизме, нам о «человеке вне мира» говорить не придется. Что же до теиста, то и он интересует нас лишь постольку, поскольку он противопоставлен атеисту, т. е. противопоставляя себя ему, находится с ним на одном уровне; а это значит, что он интересует нас лишь как «человек в мире»[63]. Но мы видели, что Бог не может быть дан «человеку в мире». Поэтому, если теисту как «человеку в Мире» и «дан» Бог (а в каком‑то смысле он ему «дан», раз он отличает себя от атеиста и как — вернее, только как — «человек в мире»), то он «дан» не непосредственно, а, так сказать, из вторых рук, т. е. поскольку ему дан «человек вне мира», которому дан Бог[64]. Значит, теисту как «человеку в мире», дан он сам, как «человек вне мира». С другой стороны, и атеизм для нас не атеизм, а ответ на вопрос о Боге. Значит, и атеисту дан ход к Богу, а этот ход не что иное, как данность ему себя, как «человека вне мира», раз только этому последнему может быть дан Бог.

Итак, каждому «человеку в мире» должен (или, вернее, может) быть дан он сам[65] как «человек вне мира». Но эта данность не есть еще данность Бога, раз эта данность есть и у атеиста. И теисту и атеисту (как «людям в мире») дан «человек вне мира», но только для первого он как таковой всегда и «человек в Боге». Таким образом, чтобы понять разницу между теистом и атеистом, надо понять разницу между данностью «человеку в мире» «человека вне мира» просто (атеизм) или же как «человека в Боге» (теизм). Но прежде чем заняться эти вопросом, нам надо попробовать разрешить один предварительный вопрос, ставящий под сомнение саму возможность постановки первого вопроса: вопрос о данности «человеку в мире» «человека вне мира» как себя самого. Разрешение этого предварительного вопроса не только даст право приступить к второму, но и должно помочь его разрешению.

Обычно онтологически[66] возможным считается то, все то и только то, что не включает[67] противоречие. Но как раз с этой точки зрения данность «человеку в мире» себя самого как «человека вне мира» должна казаться невозможной. Действительно, такая «данность» парадоксальна[68], и парадоксальна в трех отношениях. Во — первых, данность есть некоторый вид взаимодействия, а взаимодействие предполагает (или обуславливает, или выражает) однородность взаимодействия по способу их бытия. Здесь же «человек в мире» отличен от «человека вне мира» не только по способу бытия, но и по самому бытию[69]. Во — вторых, «человек вне мира» радикально отличен от «человека в мире» и тем не менее дан последнему как он сам. В — третьих, наконец, «человек вне мира» дан и атеисту, для которого вне мира ничего нет, т. е. для которого нет этого «вне- мира», в котором должен быть данный ему человек. Итак, мы видим, что утверждение — всякому «человеку в мире» может быть дан «человек вне мира» как он сам — либо ложно, либо, если оно фактически верно, парадоксально, т. е. в трех отношениях он не может быть дан. Правда, мы можем исключить второй парадокс, как нехарактерный для данного вопроса. Парадоксальность его несомненна, но с аналогичным парадоксом мы сталкиваемся и при анализе одного «человека в мире»: ведь и «человек в математическом мире», например, отличен от «человека в физическом мире» и тем не менее дан себе как идентичный с ним[70]. Ново здесь то, что различие состоит не в способе бытия, а в самом бытии, специфицизм парадокса лежит в идентификации не различного я, а различных «бываний». Но идентификация различных «бываний» (данность предполагает однородность!) есть как раз спецификация первого парадокса, т. е. «разрешив» первый, мы можем пренебречь вторым[71]. Но два других парадокса все же остаются. Это касается атеиста, т. е. там мы имели дело с обоими парадоксами сразу — ему дано «иное» и дано то, чего нет — и может каяться, что один нейтрализует другой. В случае же теиста мы имеем один — единственный парадокс (данность «существующего» «иного»), и парадокс совершенно несомненный.

Установив наличие противоречия, мы стоим перед альтернативой: либо вывести из факта противоречия невозможность того, что это противоречие включает, т. е. считать утверждение данности «человека вне мира» ложным (и тем самым снять всю проблему в целом: нет ни Бога, ни данности Бога, ни хода к Богу, т. е. нет ни теизма, ни атеизма, ни ответа на вопрос о Боге), либо исходить из факта данности и считать утверждение парадоксом[72]. Если факт данности есть, то это парадоксальный факт. Допустим, что он есть, допустим, что парадоксальность его не только наличествует (an sich), но и дана (fьr sich); — она будет дана как тонус данности «человеку в мире» «человека вне мира». Мы видели также, что (общий всем модусам) тонус данности «человека в мире» самому себя есть данность его однородности с миром, и назвали этот модус тонусом спокойной уверенности. Но «человек в мире» не однороден «человеку вне мира», т. е. первому не может быть дана его однородность с последним. Поэтому тонус данности «человека вне мира» «человеку в мире» (или, точнее, тонус данности «человека в мире» самому себе, как того, кому дан «человек вне мира»), как данность разнородности, не может быть тонусом спокойной уверенности. Назовем его тонусом жуткой чуждости (unruhigen Verlorenheit)[32] Этот тонус будет радикально отличен от тонуса мирской данности и это нас не пугает, т[ак] к[ак] мы уже раньше говорили, что данность Бога отлична от данности мира не по модусу тонуса, а по самому тонусу. Но теперь мы можем исправить нашу прежнюю формулировку. Я говорил об особом тонусе данности Бога; но Бог дан лишь «человеку вне мира», т. е. я как «человек в мире» ничего об этом тонусе знать не могу. Я могу знать лишь тонус данности мне «человека вне мира» (если он мне дан, конечно!), и мы только что видели что уже этот тонус радикально отличен от тонуса мирской данности. Поэтому, если я в дальнейшем буду говорить об «ином» тонусе, то я буду иметь в виду тонус данности мне «человека вне мира», т. е. тонус данности не Бога, а хода к Богу, хода, данного как теисту, так и атеисту. Этот «иной» тонус есть данность мне моей разнородности с тем, что мне дано, т. е. данность разнородности однородного и однородности разнородного, — данность парадокса.