От Балаклавы к Инкерману - Сергей Ченнык

Середина XIX в. стала не только временем индустриальных революций, но и периодом глобальной «медиализации» населения. Появление среднего класса, все больше и больше влиявшего на внутреннюю политику, стремившегося активно участвовать в жизни страны и государственном строительстве, изменило внутреннюю структуру общества. Газеты стали общедоступными, часто банально обязательной составляющей утреннего ланча джентльменов, примерно как знаменитый английский пудинг.

Это был настоящий подарок для правящих классов, получивших еще один инструмент влияния на массы и манипулирования общественным сознанием. При поддержке государства, политических партий и крупного капитала началось возникновение медиаимперий, одной из первых и наиболее влиятельных из которых стала лондонская газета «Таймс» (“The Times”). Отныне с благословения «власти предержащих и сильных мира сего» пресса вышла на передовые рубежи борьбы за души, голоса и совесть.

«Таймс» не случайно оказалась лидером, который к середине XIX в. считался синонимом респектабельности. Со времени, когда английский типограф Джон Уолтер начал в 1785 г. издавать газету “Universal Daily Register”, переименованную в 1788 г. в “The Times”, она прошла большой путь, войдя в начале следующего столетия в ранг непререкаемых авторитетов в мире информации, закрепив за собой статус влиятельного издания мирового уровня. Взвешенная позиция «Таймс», не допускавшая явного радикализма, ориентация на традиционные ценности среднего класса выгодно отличали ее от популистских и радикальных изданий того времени, не говоря о бульварной прессе.

Публикации «Таймс» сыграли важную роль в таких важных политических событиях Англии, как первая парламентская реформа 1832 г., давшая право голоса мелкой и средней буржуазии и уничтожившая часть «гнилых местечек» в пользу промышленных центров, принятие закона об эмансипации католиков, отмена хлебных законов в 1846 г.

В середине XIX в. «Таймс» получила прозвище «Громовержец». Ее ежедневный тираж достиг 60 000 экз., тогда как тираж ближайшего конкурента едва приближался к 6000. Точность и качество репортажей, своевременность освещения событий, высокий уровень передовиц и аналитических статей, осведомленность в хитросплетениях европейской политики сделали «Таймс» эталоном европейского периодического издания. Во многих европейских столицах собственные корреспонденты «Таймс» пользовались таким же вниманием, как и послы иностранных держав. Пресса в лице «Таймс» становилась подлинной «четвертой властью». Даже королева Виктория в одном из писем сетовала на влиятельность этой газеты.

Пик популярности «Таймс», пришедшийся на события Крымской войны, совпал с периодом редакторства талантливого организатора Джона Дилейна. Освещать военные действия был отправлен знаменитый к тому времени журналист «Таймс» 32-летний ирландец Вильям Говард Рассел, первый военный корреспондент в истории британской прессы.

Дилейн, чутьем опытного редактора понявший значение этой войны, а также какие рейтинги могут дать «горячие» публикации из эпицентра событий, командировал туда лучшего из штата сотрудников, одновременно на высшем уровне решив вопросы его аккредитации в действующей армии. Это было безошибочное решение и точный выбор исполнителя! Репортажи Рассела с места боев вдохновляли поэтов, строки его репортажей становились крылатыми выражениями, а его разоблачения военных и политических кругов привели к отставке правительства и смене военного руководства. Он стал первым представителем СМИ, отправившимся с армией на театр военных действий, пройдя с ней через все испытания одной из тяжелейших войн мировой истории, открыв эпоху военной журналистики. С этого времени

кредо большинства журналистов, работавших в военное время, выражалось в формировании четко определенного общественного мнения, а также оказании как можно более весомого влияния на ход ведения кампании и результат всей войны, естественно, в контексте политики издания и стоящих за ним политических кланов.

Рассел был первым, но не единственным. Кроме него, в Турцию отправились и другие. Не менее острыми были репортажи Томаса Ченери, который написал статью, опубликованную 12 октября 1854 г., разнесшую вдребезги медицинскую систему Британской армии: «… пусть с чувством удивления и гнева общественность узнает, что у нас нет достаточно медицинских препаратов, что ничего не было сделано для правильного ухода за ранеными. Здесь не только нет достаточного числа врачей, что может еще быть оправдано, но тут нет никаких санитаров и медицинских сестер. Это результат работы системы, в которой никто никогда и ни в чем не виноват. Ответственность за все лежит на правительстве, пренебрегающем исполнением своих обязанностей».{217}

На следующий день «Таймс» разразилась еще одним «воплем души» Ченери, который сыграл на традиционной национальной нелюбви британцев к какому-либо французскому превосходству: «Французы в этом значительно превосходят нас. Их медицинское обеспечение очень хорошее, их медики более многочисленны и у них есть помощь сестер милосердия, которые сопровождают экспедицию в необходимом количестве».{218}

Нужно сказать, что первоначально не планировалось использовать Рассела непосредственно на театре военных действий, а ограничиться постоянным корреспондентским пунктом на Мальте, бывшей перевалочной базой британских войск по дороге на восток, где имелся мощный телеграфный узел. Но такое положение не устраивало самого журналиста, понявшего, что основные события развернутся в Черноморском регионе и потому рискнувшего отправиться с армией дальше на восток, в самое горнило войны.

Деятельность Рассела на поприще военного репортажа в Крыму стала одним из трех знаковых «столпов» Восточной войны для Британии. Двумя другими были атака Легкой бригады под Балаклавой 25 октября 1854 г., но не как военное событие, как сюжет одноименного эпического творения Теннисона и подвижничество Флоренс Найтингейл.

Конечно, трудно назвать Рассела военным журналистом в современном смысле этого слова. Его личный военный опыт сводился к репортажам о военном конфликте между Пруссией и Данией в 1850 г. Специальные знания репортера были минимальными, а система подчинения неопределенной. Но отрицать первенство как первого, кому удалось обеспечить сначала информационную поддержку действующей армии а потом, когда война затянулась, показать обнажившиеся язвы закостенелой военной машины Англии, нельзя. Кстати, сам он презирал звание «военный корреспондент», считая себя свободным от каких-либо отношений с армией.

Рассел был обречен на успех. Этот, как описал его один из коллег, «упитанный очкарик с двойным подбородком, ясными глазами, живым языком» легко становился душой компании и быстро заводил нужных друзей. Природно коммуникабельный, обладавший удивительным умением располагать к себе собеседника, будь то солдат из траншей или генерал из штаба, он быстро узнавал то, что ему было нужно узнать, попадал туда, куда ему нужно было попасть.

Рассел изменил само представление о войне и отчасти дополнил методы ее ведения. Его статьи с резкой критикой отвратительного тылового обеспечения Британской армии, описаниями страданий раненых и больных, не получающих медицинской помощи, негодного снаряжения, беспорядка и плохого снабжения войск вызвали в Британии настоящий скандал. «Рассказывать мне об этом или придержать язык? — терзался Рассел, когда командующий Британским экспедиционным корпусом в Крыму лорд Раглан попытался заткнуть ему рот. — Ведь он запросто может запретить нам находиться в войсках». Отчеты Рассела вызвали недовольство королевской семьи (принц Альберт назвал его «жалким щелкопером»), но одновременно породили настоящую волну возмущения в обществе и всплеск сочувствия к «нашим беднягам-солдатикам».{219}

Нападая на военное руководство, он одновременно оправдывал неудачи, утверждая, что солдат со многим может смириться: с низким жалованьем, запущенными казармами, опасностью, возможностью ранения и даже смерти. Но в чем он все-таки убедил британское общество — ни от одной армии нельзя требовать идти в бой, если она недостаточно подготовлена, не снабжена всеми необходимыми «инструментами» для выполнения «работы» и если правительство не готово выделять на все это деньги.

25 октября журналист ни на шаг не отходил от Раглана и свиты его штаба, понимая, что наступил его «звездный час» — на раскинувшейся перед ним равнине генералы и люди в солдатском строю вершили историю. Нужно было лишь добавить красок в детали.