Испытание верностью (СИ) - Александер Арина

Как-то у нас всё не так с самого начала. И в то же время, я четко чувствовала к нему непонятное влечение. Бесспорно, он мужчина с изюминкой. Не красавец, но и не урод. В строгом лице имелись весьма привлекательные черты, заставляющие наперекор всему исподтишка бросать мимолетные взгляды и напрягаться от наэлектризованного вокруг нас воздуха.

— Так к кому едем всё-таки? — переключил скорость, разогнавшись до сотни. Для такой машины это так, черепашьи шаги, для меня – приговор. — Слышишь?

Было желание настоять на общежитии, а потом здравый ум подсказал, что от общаги ещё пилить и пилить, а желудок поддержал.

— К отцу. Отвезите меня, пожалуйста, домой.  

Больше я ничего не смогла сказать. Сцепив на коленях руки, уставилась на угольно-чёрной бардачок и попыталась сосредоточиться на едва уловимом мужском парфюме, лишь бы не замечать мелькавших за стеклом огней.

— На этом перекрёстке направо. Во-о-он у того газетного ларька, остановите. Дальше я сама.

— Уверенна? Я могу и к подъезду.

—  Не стоит. Спасибо, что подвезли, — выдавила улыбку, разомкнув вспотевшие ладони.

— Угу.

Студинский наклонился над рулём, всматриваясь в окружающие дома. На меня не смотрел, от этого не подозревал, что мне пришлось испытать. Наступил тот неловкий момент, когда не мешало бы что-то сказать, но после всего озвученного ничего не шло на ум. Я была подавлена, разбита и ужасно уставшая. 

— Значит, завтра не приходить? — толкнула от себя дверцу, бросив на прощанье пытливый взгляд.

Он посмотрел на часы, поправляя ремешок.

— Приходить… Заберёшь диплом.

Если я сначала воспряла духом, то последние два слова приложились кирпичом.

— Тогда, до завтра?

— Пока.

Я так и не поняла, ждет меня завтра работа или нет. На дрожащих ногах вышла из салона и неспешно пошла во дворы. Егор не отъезжал до тех пор, пока я не скрылась за углом девятиэтажного дома.

Было такое состояние… просто непередаваемое. Состояние, когда хочется напиться, накуриться, учудить такое, что перекроет горечь, накопившуюся в груди.

— Тёть Люб, добрый вечер.

— Салют, салют. Что, хлебушек закончился? Аль чего другого душа возжелала?

Я пристрелялась к витрине за спиной продавщицы местного продуктового магазинчика и нашла интересуемую покупку.

— Возжелала, тёть Люб, возжелала. Дайте мне… — что-то выбор не особо, — L&M, синие, если есть.

У Любани глаза на лоб полезли.

— Синих нет. Тока красные. Давать?

Я вздохнула. Какая разница, чем травиться. Таких, как у Илонки тут отродясь не было.

— Давайте, — рассчитавшись, забрала покупку.

— А ты себе или бойфренду?

— Или… Только отцу не говорите.

Любаня хорошая тётка. Работает среди нас уже годков так с десять. Знает всех и обо всём. Местная газета, теле и радио вещание в одном лице, но лишнего никогда не сболтнет.  

— Да без проблем, — бросила мне в спину. — Ты главное потом жвачкой мятной зажуй. Ага?

Чёрт. Я об этом как-то не подумала. Пришлось вернуться и запастись ещё и Диролом. 

Думала, посижу во дворе, успокою нервишки, поэкспериментирую. Да какой там. Детворы, молодёжи – на каждом углу. Днем пенсия, ночью эти покою не дают. Уже и не помню, когда последний раз на этих лавочках сидела. Значит, не судьба.

Зато у самого подъезда мне навстречу вылетел, едва не сбив с ног… Тарановский.

— Лидка! — обрадовался, закружив меня над землей, словно не виделись два года. — А я только от тебя. Батя сказал, на работе задерживаешься.  

— Есть немного, — улыбнулась. Как же рада его видеть. Поехала бы в общагу, могли разминуться. — Ты как: по делу или соскучился?

Не смотря на тяжелый день, захотелось пококетничать, увидеть в глазах знакомый блеск, запалиться от него, почувствовать себя самой-самой.

— Соскучился, — признался, опуская меня на землю, и в свете фонаря я заметила ссадину на правом виске. — Уже второй раз прихожу и всё не могу застать. Ты где пропадала в субботу?

Пришлось повторить байку про отдых с коллегами по работе.

— Это как тебя угораздило? — рука сама потянулась к гематоме, но Серёжа перехватил, мягко сжав гибкими пальцами.

— Какая разница.

— Мне интересно. Вдруг накрыли притон или… полночи носились за нелегалами. А может… о,  придумала, заступился за проститутку на районе…

Он улыбался. Только губами. Глаза оставались сосредоточенными, серьёзными. Они-то меня и остановили.

— Что, не угадала? — высвободила руку, неожиданно испытав неловкость.

— Совсем мимо.

— Не скажешь?

— Не скажу.

— Ладно, как хочешь. — Можно и помолчать. Совсем не напрягало. Это не Студинский, подавляющий своей энергетикой. Тарановский свой, родной. С ним легко быть не накрашенной, растрёпанной, сонной, пьяной. Легко быть самой собой.

— А давай покурим?

Схватила его за руку и потащила в сторону гаражей, утопающих в густой мгле. Сама бы не осмелись, а с Серёжкой ничего не страшно.

Он начал вырывать руку, упираясь ногами.

— Матвеева, ты очумела?

Раз не хочет, и сама справлюсь. Сколько раз наблюдала за Илонкой. Дело не хитрое. Прошмыгнула в узкий проход и прислонилась к кирпичной кладке, прислушиваясь к быстрым шагам.

Серёжка вылетел из-за угла, уставившись на пачку сигарет.

— Лид, не гони. Ты серьёзно?

— Угу. — Разорвала упаковку и дрожащими пальцами потянула золотистый фильтр. — Пока не попробую, не успокоюсь. Говорят, — попыталась улыбнуться, хотя было не до веселья, — отлично успокаивает нервы.

— Дурочка! Они отлично вредят здоровью. Особенно женскому. Прекращай! — выхватил сигарету, отбросил в траву и, схватив за плечи, принялся трясти. — Что случилось? Это из-за Даньки? Ну!!.. Не молчи!

Я мотала головой, не желая отвечать. Открою рот – разревусь.

— Хорошо… — резко отпустил, отчего я едва не упала от неожиданности. — Покурим.

Вырвал с онемевших пальцев пачку, раздраженно достал губами сначала одну, потом вторую  сигарету и, протянув мне, прикурил свою. Я ошеломлённо следила за его действиями: как прикрыл ладонью огонёк; как медленно,  втягивая носом воздух, вобрал в легкие едкий дым.

— Давай, чего стоишь, — прохрипел сипло, начав кашлять от последовавшей затяжки. —  Попробуй, — направил мою руку к губам, проверяя на вшивость, — ты ведь этого хотела.

Перед глазами чиркнула зажигалка. Встретившись с потемневшим взглядом, смело обхватила губами фильтр.

— Постой, — на секунду убавил огонь, пытливо всматриваясь в глаза. — Ты действительно этого хочешь?

— Хочу…

Тарановского уже попустило. Щеки порозовели. На дне карих глаз заплясали огоньки.

— Тогда, — снова поднес зажигалку к кончику сигареты, — втяни через неё воздух, будто пьешь коктейль. Не спеши… Вот так… Правильно. Не делай слишком сильные затяжки.

Да было уже поздно. Я не только побледнела, а и позеленела. Дым заполнил легкие до упора, ударил в нос, достиг, кажись, мозгов. Начала кашлять, давясь от жжения. Из глаз полились слёзы. Тарановский засмеялся, похлопав меня по спине.

— Ну как, нравиться?

— Да иди ты…

— Ага… Уже пошел.

Не поняла, как оказалась прижатой к его груди, как по волосам, успокаивая, заскользила ладонь с зажатой между пальцами сигаретой.

— Зачем тебе это понадобилось, а? — приглушенный голос запутался в прядях, опустился теплым дыханием на висок. — Что могло случиться, что ты надумала курить?

Сигарета выпала из моих рук и я сильнее обхватила Тарановского за талию, уткнувшись лицом в отворот голубой рубашки.

— Ничего… — слёзы полились сами собой. Всё навалилось: и арест брата, и знакомство с Удовиченко, и провальное общение со Студинским. Это взвинченное состояние начинало доставать. Дожить бы до завтра.

Серёжка начал убаюкивать меня размеренным пошатыванием и бормотать на ухо разные глупости. Так хорошо и легко было с ним. Непринужденно. Жаль, довериться не могла.

— Ты спрашивала, где меня так угораздило? — прозвучало гортанно над головой. — Так вот пытался узнать, кто такой этот тайный свидетель, испоганивший жизнь Даньке.