Пастырь Вселенной - Дмитрий Абеляшев

— Понял, — понуро подтвердил Зубцов, не в силах оторвать взгляда от чуть тяжеловатой, но зато такой объемистой груди инопланетной прелестницы.

— Если ты хочешь взять меня в жены, полковник, — продолжила Лайна, — я приму твою заявку и соглашусь об этом подумать. Как ты смотришь на это?

Зубцов же, бывший вообще-то убежденным холостяком, смотрел сейчас, не отрываясь, на кое-что иное, обыкновенно открываемое женщинами в последний момент обоюдного согласия, теперь же сколь близкое, столь же и недоступное. И полковник, почти помимо своей воли, сказал, в надежде, что тогда девушка — ведь действительно девушка, черт побери, — отдастся ему, а дальше будь что будет:

— Хочу. Очень хочу…

— Ну что же, — сказала Лайна, которая сейчас трезвела с каждой секундой, от важности для нее внезапной, на ее взгляд, темы, — если так, условия мои — испытательный срок; мы будем присматриваться друг к другу в это время; если один из нас передумает, он должен сразу же сказать об этом другому. Идет?

— Хорошо… — согласился Зубцов, садясь рядом с Лайной и как бы дружески обнимая ее за талию.

Инструктор ничего не имела против такой степени близости, будто не замечая особого физиологического состояния, не скрываемого полковником.

— А в бане мы с тобой будем вместе париться, правда? — поинтересовался Зубцов, прикидывая между тем, что уговор на самом деле его пока ни в чем не ущемляет — ведь он всегда мог пойти на попятный.

— Хорошо, — улыбнулась Лайна. — Если хочешь, я даже не буду париться в бане ни с кем иным, если тебе это так важно. И целоваться с тобой я тоже согласна — это очень милый земной обычай, я хотела как раз попрактиковаться в этом способе подростковой земной близости. Научишь? — спросила Лайна, впрочем, вставая и выходя в предбанник, где тут же завернулась в простынку.

— Конечно, научу! — зачарованно откликнулся Зубцов, последовав за ней.

Вот так на самом деле развивались отношения между Зубцовым и гостьей с Силлура. На следующее утро полковник проснулся с дикой головной болью и странными воспоминаниями — что он чуть не трахнул инструктора и чуть не женился на ней. Первое Юрий Васильевич восстановил в памяти с досадой, второе же — с облегчением. Но облегчение было не больше, чем досада, ничуть. Для всех же прочих Зубцов с Лайной стали чуть ли не супружеской парой. А что спали они по отдельности, с лихвой компенсировалось тем, что в баню-то они ходили вместе. И почти каждый день.

Впрочем, на самом деле лирическая тема отнюдь не была доминирующей не только в жизни лагеря, но даже и в судьбах Зубцова и Лайны в тот период. Полковник воспринимал свои платонические, волнующие отношения с Лайной как приятную игру, повышающую его статус среди подчиненных. Ведь он знал, что их не разубедить теперь во мнении, что между ними было все, что только может быть между истосковавшимися по страстной любви военными мужчиной и женщиной; им же самим ежедневные волнующие переживания воспринимались приятной отдушиной, помогавшей смириться с тем, что женщина проводит ежедневные многочасовые тренировки его бойцов, объясняя им тактику ведения охоты на сквирла в условиях наличия неограниченного количества мини-маячков, которыми можно было обложить космическую саранчу не хуже, чем волка красными флажками. Всю неделю отряд Зубцова избегал прямых столкновений со сквирлами, маяк же Бадмаева работал исправно, и потому зубастые твари тоже не могли навязать бойцам открытого противостояния.

Глава 7

КОРОЛЕВА СКВИРЛОВ

Сегодня же Лайна с многозначительным видом сообщила, что пришла пора нанести белгородской популяции сквирлов решающий удар; она вместе с Зубцовым отобрала для операции троих лучших ребят отряда; Владимир же немало удивился, когда узнал, что он тоже включен в команду по настоянию полковника. Юрий Васильевич объяснил свое решение так, подмигнув Владимиру:

— Этот парень хоть и ученый, да в душе солдат. Когда все сражались со сквирлами в неравном ночном бою, врукопашную почти, он весь лагерь спас со мною вместе. Мне этого хлопца очень желательно и сейчас рядом с собой иметь — вдруг еще чего сообразит дельного?

Володе была очень лестна такая высокая оценка его способностей, и он, разумеется, не стал отпираться. В данном контексте это сочли бы трусостью. В планы Лайны был посвящен только Зубцов, и лишь когда команда из семи человек, включая Лайну, одетую последние дни в камуфляж со многими свитерами внизу, и самого полковника, подошла к переоборудованному в пулеметное гнездо на колесах «газику», Юрий Васильевич приступил к разъяснениям.

— Итак, — начал он, — инструктор Лайна рассказала мне об устройстве семьи сквирлов, которые тут у нас заправляют всем. Их семейство более всего напоминает муравейник, даже царица в наличии имеется. И вот ее-то, суку эту, нам следует убить. Тогда эти твари окажутся дезорганизованы, лишившись единого командования, и не смогут вести сколь-нибудь согласованные действия. Я ставлю перед нашим отрядом следующую задачу — захват царицы сквирлов живой или мертвой. В случае, если нам удастся захватить эту тварь в живом состоянии, это дает нам уникальную возможность выманить преследователей, то есть чуть ли не всю их семью, к нашему лагерю. А это значит, — сказал полковник, обводя взглядом остающихся в лагере, — что вы все, под руководством академика, подготовитесь достойно встретить сквирлов из гранатометов и тяжелых орудий. Все, что нужно для засады, у нас имеется, и, думаю, для вас не составит проблем отстреливать сквирлов из укрытий. В самом же крайнем случае, — добавил полковник, — всегда можно будет включить маяк, что удержит существ на расстоянии от лагеря, и позволит нам — а мы надеемся в полном составе вернуться в лагерь с царицей сквирлов — производить их отстрел. Всем все понятно?

Остающиеся в лагере ребята, приунывшие было, что их не взяли «на дело», несколько воспряли духом, и на их лицах заиграли довольные улыбки. Еще бы — это уж было не так обидно, если они оставались как бы в засаде. Оказывается, этой ночью Лайна получила с силлурского флагмана, остающегося на орбите, точное расположение входа в пещеру белгородской семьи сквирлов, что позволяло приступить к началу операции по решительной ликвидации этой разбойничьей семейки. В «газике» размещались кучно, Лайна же, на стрельбах демонстрировавшая неизбывно лучшие результаты, расположилась около бронебойного, последней модели, пулемета, узкое, точеное дуло которого смотрело из машины назад — предполагалось, что, быть может, экспедиции придется отстреливаться от преследователей. Зубцов курил на дорожку, тихонько переговариваясь с Бадмаевым по поводу засады, Владимир молча молился. Все, конечно, напускали на себя храбрость и делали вид, будто по уговору, что не замечают страха соседей. Ринат Бобров, который, разумеется, сидел в «газике», достал из кармана свой талисман — кастет своего дедушки, бывшего, по утверждению Рината, настоящим бандитом с большой дороги. Внучек, кажется, вовсе не давал моральной оценки ни своему деду, ни орудию убийства, которое, по его убеждению, должно было принести ему счастье. Ведь дедушка же его дожил до глубокой старости и не разу даже не сидел, опять-таки по рассказам Рината. Автомобиль был укомплектован выписанным специально для этой цели беззвучным двигателем, чтобы по возможности не привлекать внимания сквирла, охраняющего вход в нору. За рулем автомобиля сидел сам полковник, и вот уже машина, выехав из расположения лагеря, запетляла проселочными дорогами, а потом и вовсе поехала по полю. Лайна повернулась к Зубцову и, сверившись с распечаткой карты, сказала полковнику, чтобы тот держался чуть правее. А затем, минуты через две, дала знак остановиться. В машине Зубцов оставил Ивана Самойлова и Шамиля Тарзоева, Лайна же, полковник, Ринат и Владимир вылезли из машины и направились в сверкающую золотом умирающих листьев березовую рощу неподалеку.

За последнюю неделю осень уже полновластно вступила в свои права. Потеплевший климат перенес листопад Черноземья аж на начало ноября — воздух был свеж и прозрачен, деревья же, приберегавшие напоследок самые яркие краски, теперь радовали глаз изысканной нарядностью. Сколько уже написано было о красоте невзрачной средней полосы, вдруг оборачивающейся такими царскими, роскошными красками в самый, казалось бы, печальный час своей ежегодной участи! Для деревьев настало время почти умереть, чтобы в далеком «потом», почти из ничего, из голых черных столбов в белом поле возродиться вновь через долгие полгода подпольного, подснежного, невероятного существования среди убивающего душу ноября и трескучих зимних морозов. И вот, почти умирая, они слали свой прощальный привет тем, кто должен был прожить ночной сектор года, не впадая в спячку, как медведи, деревья и ежики, а наблюдая все фазы, участвуя в них на трезвую, ну или почти трезвую голову. В руках у Владимира и Рината были автоматы, укомплектованные недавно завезенными патронами, способными, по утверждению Зубцова, прошить броню даже у исполинского сквирла. У самого полковника на плече висел гранатомет, тот самый, из которого он виртуозно взял лошадиное чудище, намеревавшееся расправиться с Володей возле сломанного маяка; Лайна же была вооружена длинной узкой штуковиной, явно инопланетного происхождения. Почва под ногами была сухой и черной — чернозем вырастил все, что ему полагалось, вот только достался в этом году урожай, увы, космической саранче, а нелюдям. Небольшой отряд беззвучно ступал по засохшим стеблям, двигаясь скорее осторожно, чем быстро, и потому картина безмятежной философской осени действовала умиротворяюще не только на Владимира.