История Франции. Том I Происхождение франков - Лебек Стефан

Если у нас возникнут сомнения в точности таких источников — ведь даже авторы завещательных текстов иногда склонны к преувеличениям и приукрашиванию действительности — в нашем распоряжении есть данные археологии, подтверждающие письменные источники. Так, раскопки «виллы» Бертекрамна в Плассаке подтвердили, что в ней постоянно жили в период с I по VII век, и в IV веке ее неоднократно перестраивали. IV век оставил здесь в наследство временам Меровингов роскошную мозаику на стенах терм и во внутреннем перистиле. Раскопки в Марубе близ Шатодён также подтвердили, что «вилла» была постоянно населена обитателями вплоть до VII века и систематически обстраивалась и украшалась мозаикой и капителями в аквитанском стиле, созданными, видимо, одним из проживавших здесь варваров. И раз уж «вилла» строилась во времена варварских княжеств, то построена она была в точном соответствии с римскими канонами. Такова, например, построенная во времена бургундов «вилла» в Ларине близ Иер-сюр-Амби. Законченная, видимо, в VI веке, расположенная в защищенном отрогами Южной Юры месте, она сложена исключительно из местных материалов, но тем не менее снабжена всем необходимым для обеспечения комфортных условий для ее обитателей, обладавших драгоценными украшениями, а также шпорами…, присутствовали здесь и письменные принадлежности. Короче, там было все для спасения души и сохранения тела, поскольку поместье было обнесено укреплениями и располагало собственной молельней.

Передача церкви имущества, принадлежавшего романской материальной культуре, касалась не только «вилл» Южной Галлии. Когда епископ Домнул в Мане в 572 году пожелал одарить только что основанную им базилику Святого Венсана, он передал ей домены, прилегавшие к кафедральному собору: «виллу» в Трессоне с ее полями, пастбищами, лесами, возами, лошадьми, рабами (четыре или пять тысяч гектаров); «виллу» во Френэ со всеми рабами, отпущенниками и колонами, а также молельню «при лесе». А когда около 600 года Эрминетруда — богатая вдова, жившая неподалеку от Парижа, завещала свое имущество детям, а также нескольким церковным учреждениям, она подробно перечислила все наследственное имущество, и то, что находилось в поместье в Бобиньи, и — в особенности то, что относилось к домену в Ланьи. Тут в перечне фигурируют сама «вилла» с молельней, ценное движимое имущество (серебряная утварь, одежда, инструменты), а главное — она распоряжалась целой армией рабов и колонов, обрабатывавших поля, виноградники, пастбища, сады и рощи и обеспечивавших уход за многочисленным и разнообразным скотом. Было в завещании и нечто новое, свидетельствующее о росте влияния церкви и некоторых прелатов. Вдова завещала дать вольную «сорока пяти рабам мужчинам и женщинам со всем их имуществом, с их наделами, лачугами, садиками, огородами и небольшими виноградниками; словом, со всем тем, чем они пользовались в домене» [26]. Очевидно, рабовладение по античному образцу в сельском хозяйстве клонилось к упадку. Но что совсем не значит, что положение крестьян сразу и повсюду улучшилось. Колоны оставались привязанными к земле, а свободные земледельцы, обремененные долгами, накопленными в неурожайные годы, зачастую оказывались вынужденными отрабатывать в пользу своих кредиторов половину рабочего дня. Такая форма поземельных отношений была настолько широко распространена, что в конце VI века для нее нашлось место в «Анжуйском формуляре», то есть сборнике образцов различных юридических документов.

Это было время, когда множество бед обрушилось на сельских жителей Галлии.

Как следует из текста завещания Эрминегоуды, поблизости от ее «виллы» в Ланьи возникло крестьянское поселение с лачугами, обпесенпыми изгородями. С конца III века в сельских поселениях Галлии распространилась занесенная, видимо, из Германии и утвердившаяся под влиянием бедствий эпохи примитивная форма сельских строений: прямоугольный деревянный короб, бревенчатый или глинобитный, или же наполовину врытая в землю хижина. Строения этого последнего типа стали постоянными жилищами в VI веке в северных деревнях, таких как Бребьер, Провиль, Дуэ. Чаще всего такие строения теснились вокруг ранее возникших сельских поселений, в которых с конца III и до VII века дерево заменило в качестве строительного материала камень, а также вокруг «вилл». В последнем случае варвары строили свои жилища рядом с «виллами» на основании «законов о гостеприимстве», которые входили составной частью в заключенные с римскими властями союзные соглашения. А в более общем случае положение колонов и нужда в защите вынуждали мелких землевладельцев селиться поблизости от стен, которыми все чаще и чаще обносились большие поместья. Так «виллы» превращались кое-где в центр или, по меньшей мере, в опорный пункт сельского поселения. Использование в документах этого периода латинских слов vicus (деревня) и villa (вилла) в качестве синонимов свидетельствует о том, что поселения свободных землевладельцев попадали целиком, в силу распространения системы колоната и общинной солидарности, в полную зависимость от земельных магнатов. Начинался процесс, который завершится превращением «виллы» в поместье или замок феодального сеньора, а поселения свободных и полусвободных землевладельцев — в зависящую от феодала деревню.

Положение не менял тот факт, что кое-где оставались сельские общины, совершенно свободные от какой-либо зависимости, как, например, в Мене, где их насчитывалось не менее девяноста, в Турени, Нижней Оверни, Лимузене и Пуату. Но все заставляет думать, что такое состояние сохранялось недолго. Угрозы извне и продолжавшееся на переломе VI и VII веков обнищание селян в конце концов отдавали эти общины в руки крупных землевладельцев.

Всемогущие аристократы

Старая галло-римская аристократия в VI веке еще сохраняла все свое могущество: отпрыски крупнейших семейств, таких как Авиты, Сиафии, Аполлинарии, Леонтии, продолжали сохранять память о своих предках, стремясь увековечить — как мы уже имели случай убедиться — привычный для них образ жизни. Даже в начале VIII веки некоторые из них будут кичиться своей принадлежностью к сенатскому сословию. К этому времени пустота этих титулов уже стала очевидной, но в VI веке большинство графов и почти все епископы назначались из числа куриальной аристократии. Некоторые семейства присвоили себе право занимать должность епископов, в руках которых, как уже отмечено выше, сосредоточилась значительная духовная и светская власть. Во многих епископатах положение было таким, каким описал его Григорий Турский, рассказывая историю своего епископства: «Пятый епископ Евстохий бил человеком богобоязненным и полным святости. Происходил он из семьи сенаторов… Шестым епископом стал Перпетуй, также происходивший из сенаторской семьи, близкий родственник своего предшественника. Он был чрезвычайно богат и имел земли во многих областях Галлии… Седьмой епископ — Волузиан, тоже из семейства сенаторов, святой человек, очень богатый, близкий родственник епископа Перпетуя». В Бордо семейство Леонтиев, бывшее, видимо, ветвью древнего рода римлян, сенаторов Павлиниев, монополизировало епископскую должность в период между 511 и 570 годами. Когда Реми был реймсским епископом, его брат, а затем и племянник возглавляли, сначала первый, а потом и второй, суассонское епископство, а другой родственник — муж племянницы — стал епископом Лиона, возникшего при разделе разросшегося реймсского округа. В Нанте семейство Ноннихиев, родоначальником которого был один из командиров преторианской гвардии императора Магненса (350), владело нантским епископством с 460 (приблизительно) года вплоть до конца VI века. Один из наиболее видных членов этого семейства Феликс (549–582) фигурирует в хронологии этого епископства между своим отцом Эвмерием и двоюродным братом Ноннихием. Он был знаменит своим огромным состоянием — землями в Аквитании и в нижнем течении Луары и постоянным стремлением приумножить его, чем неоднократно вызывал неудовольствие Григория Турского. Своей известностью Феликс был обязан также многим возведенным при нем сооружениям. Активно строил он не только для своего кафедрального собора, но и в собственных поместьях.

Такое присвоение епископских кафедр крупными аристократическими семействами имело для них, помимо негативных, определенные положительные последствия: поток даров постоянно обогащал церковную казну. К тому же это скрепляло не просто социальный, но и экономический союз и солидарность светской аристократии с аристократией церковной, которую франкские короли стремились превратить в свое главное орудие влияния на массы.

Дело в том, что франкских воинов было слишком мало (в особенности к югу от Сены), они были распределены по всей территории Галлии и поэтому не могли взять на себя эту роль. Среди воинов также имелась своя элита: военачальники и их ближайшее окружение, то есть вооруженная свита, сопровождавшая их как в военное время, так и в повседневной жизни (немецкие историки обозначают ее термином Gefolgschaft). В некрополях их захоронения легко отличить по наличию в них лучшего оружия и в особенности оборонительного (щиты, каски), а также предметов экипировки всадников (шпоры, удила и позднее — стремена). Из среды военной элиты короли выбирали себе вассалов, приносивших им присягу верности, сопровождавших их на поле боя и дававших им мужей и жен для наследников «второй руки». Они же замещали придворные должности и назначались в графства. Совершенно естественно, что при этом им приходилось все чаще общаться с представителями галло-римской верхушки, решившими сотрудничать с франкскими властителями, служа им на дворцовых или епископских должностях. А число таких галло-римлян постоянно росло. Таким образом в VI веке появляются признаки, запоздалые и пока еще робкие, будущего слияния галло-римской и франкской знати. Для франков это облегчалось тем, что они тоже стали христианами, что они — в силу старых «законов о гостеприимстве» или королевских земельных пожалований — стали обладателями крупных доманиалъных владений, и что они оставались поклонниками и приверженцами галло-римского образа жизни. А галло-римляне, если еще и испытывали, подобно Сидонию Аполлинарию, известные неудобства от соседства с варварами, все решительнее отказывались от некоторых внешних знаков своей принадлежности к римской цивилизации: на смену римскому плащу-тоге пришло одеяние варваров, тесно облегающее тело, вышли из употребления трехчленные римские имена, которые на протяжении жизни многих поколений служили каждому римлянину как бы перечнем его достойных предков. Их заменило одно имя, нередко — как мы видели — германского происхождения. Короче говоря, римляне перенимали варварскую простоту и неприхотливость.