Гангстер - Каркатерра Лоренцо

— Тогда ты должен знать, — сказала она. — И я обязана сказать это тебе, потому что никто, кроме меня, не знает правду. Когда я умру, она будет похоронена вместе со мной.

— Тогда скажи мне, — попросил Анджело. — Пожалуйста.

— У тебя был старший брат, — сказала она. — Там, в Италии. Его звали Карло, и когда он умер, ему было восемь лет. Примерно столько же, сколько тебе сейчас.

— Как он умер? — спросил Анджело, снимая нагревшуюся тряпку со лба Жозефины.

— Его застрелили, — сказала она; она произносила слова с усилием, словно выталкивала их изо рта по одному. — Застрелил человек, которому он верил и которого любил.

— Какой человек? — спросил Анджело. Он стоял, вытянувшись во весь рост, как будто уже предвидел ответ.

— Твой отец, — сказала Жозефина. — Паолино убил свою родную кровь, чтобы не позволить ему уйти с людьми из каморры.

— Такими, как твой муж? — спросил Анджело.

— Да, — подтвердила Жозефина.

Анджело понурил голову и отвернулся от кровати. Жозефина протянула руку, схватила его за локоть и удержала около себя.

— Ты не должен показывать ему, что ты об этом знаешь, — наставительно сказала она. — Пока не подойдет время.

— А когда это будет? — спросил Анджело.

— Когда ты сделаешь свой выбор, — сказала Жозефина. — Но до тех пор ничего не говори и ничего не делай.

— Он увидит это в моих глазах, — сказал Анджело.

— Он сломлен, — сказала Жозефина, опустив голову обратно на подушку. — А сломленный мужчина не видит ничего того, что должен видеть.

— Зачем ты рассказала мне это?

— Ты никогда не должен быть таким, как он, — ответила Жозефина; теперь ее слова звучали намного мягче. — Там, где он слаб, ты должен быть сильным. Ты должен встречать своих врагов лицом к лицу, а не бегать от них. Тебе никогда не придется прятаться, Анджело. Зато ты всегда будешь драться.

— Поэтому папа говорит, чтобы я держался подальше от Иды? — спросил Анджело. Косые лучи солнца зажигали искорки в его глазах.

— Он боится ее, — объяснила Жозефина. — И англичанина, Маккуина, тоже боится. Зато тебе они смогут показать выход. Не волнуйся, мой маленький. Ты будешь жить и встретишь свою судьбу.

— А что будет с папой? — спросил Анджело.

— Он тоже встретит свою судьбу, — ответила Жозефина.

Анджело отошел от кровати. Он раздвинул шторы и долго смотрел на ряды крыш, под которыми находились такие же жалкие наемные квартиры. Обхватив руками грудь, он пытался заглушить новую боль, а его сознание заполняли образы матери, которую ему никогда не доведется узнать, и брата, с которым он никогда не встретится.

И отца, против которого ему когда–нибудь придется выступить. Буря, разыгравшаяся в его душе, была порождена чувством, мало знакомым ему до сих пор, — ненавистью.

Чтобы понять истинные мотивы поступков гангстера, ищите за ними месть. Это мотор, который ведет его вперед, стимулируя жадное стремление к власти. Жажда мести может долго кипеть под зеркально спокойной поверхностью, зреть, усиливаться и ждать возможности нанести удар. Горячее желание расквитаться за что–нибудь — это визитная карточка всех знаменитых гангстеров. «Отомстить за то или другое стремится каждый человек, — говорил Пуддж. — Но настоящий вкус исполненной мести может почувствовать только гангстер. Кто знает, может быть, Анджело так или иначе пришел бы к этому, увидев, что у него практически нет иного выбора? Но на деле Анджело Вестьери стал гангстером в тот день, когда узнал о своем брате, в тот день, когда он узнал правду о своем отце. Старухе удалось напоследок сделать то, к чему она стремилась все эти годы. Она взорвала мост, соединявший Анджело с его отцом, освободила его сердце от груза сыновней привязанности, чтобы он стал одним из нас».

Через две недели после того, как Жозефина открыла ему правду о прошлой жизни отца, Анджело Вестьери стоял на коленях около ее постели, держа ее руки в своих, и, склонив голову, прислушивался к ее слабеющему дыханию. Мальчик изо всех сил сдерживал слезы, он ни за что на свете не согласился бы показать хоть какой–то признак слабости этой женщине, которая учила его, что слабости нужно страшиться больше, чем любой болезни.

— Я рада, что ты со мной, — чуть слышно прошептала Жозефина.

— Я не хочу, чтобы ты умирала, — отозвался Анджело, упиравшийся лбом в иссохшую за время болезни грудь старухи.

— Пришло мое время, — сказала Жозефина.

— Я никогда не забуду тебя, — прошептал Анджело.

— Никогда не забывай мои слова, — поправила Жозефина.

Анджело поднял голову, заглянул в глаза Жозефине и кивнул.

В комнате было темно и тихо, задернутые шторы колыхал прохладный ночной ветерок. Анджело еще долго оставался там, не открывая глаз, он крепко обнимал умиравшую старуху, его руки нежно гладили ее лицо. Он последний раз в жизни грелся рядом с нею.

Глава 3

Лето, 1918

Анджело и Пуддж добрались до верха пожарной лестницы, прикрепленной к задней стене фабричного здания, и посмотрели вниз, в переулок, лежавший четырьмя этажами ниже. Их одежда насквозь промокла под сильным дождем, их ладони сделались коричневыми от ржавчины с железных ступенек, по которым им пришлось карабкаться.

— Ни хрена себе, куда забрались, — проворчал, вглядываясь в темноту, Пуддж. Ему уже исполнилось пятнадцать лет, и он превращался из мальчика в молодого мужчину. — А спускаться будет еще хреновее. Нужно найти выход через ту сторону.

— Спайдер остался в переулке, — ответил двенадцатилетний Анджело. — И он не станет долго ждать.

— Обойдем с улицы и вернемся в переулок, — настаивал Пуддж. — Не вижу никакой проблемы.

— Этого не было в плане, — сказал Анджело, пытаясь увидеть сквозь стекла запертого окна, что делается внутри.

— Дождя тоже не было в плане, — сказал Пуддж. — Но дождь идет, и нам будет в мазу заставить его работать на нас.

— Давай–ка залезем внутрь и займемся тем, зачем пришли, — предложил Анджело, вынимая из заднего кармана короткий обрезок свинцовой трубы. — Сделаем дело, а потом и решим, какой выход удобнее.

Пуддж, прищурившись, посмотрел на тяжелые дождевые струи, исчезавшие внизу, в темноте.

— По мне, так было бы лучше, если бы ты поменьше трепал языком, — сказал он, глядя, как Анджело одним ударом высадил стекло.

Анджело просунул руку в дыру и, стараясь не зацепиться за торчащие осколки, отодвинул шпингалет.

— По мне — то же самое, — отозвался он.

— Тут, наверно, больше сотни коробок, — сказал Пуддж. Он шел, держа в правой руке зажженную свечу, мимо штабеля фанерных ящиков, громоздившихся до самого потолка. — Откуда нам знать, в которых карманные часы?

— Ищи те, у которых на боках синие печати, — посоветовал Анджело. Он находился в противоположном конце просторного складского помещения, его голос эхом разносился по большому залу, его тень при каждом мерцании свечи превращалась в новый, не менее жуткий, чем прежде, силуэт. — И еще, на них будут написаны французские слова.

— Я не умею читать по–французски, — крикнул в ответ Пуддж.

— Тогда снимай все коробки, на которых написано не по–английски, — сказал Анджело. — Даже если там и не часы, все равно должно быть что–то стоящее.

— Ну, вот, получается, что даже воровать нельзя, если не знаешь языков, — пробормотал Пуддж. Стоя вплотную к штабелю ящиков, он пытался в полутьме разобрать надписи на них.

Дальше эти двое работали молча, как и подобает обученным профессионалам, в которых они действительно превратились за пять лет, прожитых под руководством Ангуса Маккуина и Иды Гусыни. Маккуин не спешил продвигать их в своем царстве. Он потратил много месяцев на обучение обоих искусству мошенничества, рассказывая им, порой далеко за полночь, о множестве способов выманивания у честных людей заработанных ими денег для укрепления собственного благополучия. Маккуин выделял из своей воровской команды лучших мастеров–карманников, специализировавшихся на промысле в финансовом районе, чтобы те учили мальчиков наилучшим способам вытаскивать толстые бумажники из карманов хорошо скроенных брюк. Решив, что они достаточно овладели этим искусством, он стал брать их на ночные налеты; там они прятались в темноте и по сигналу прибегали помогать перегружать добычу из одного крытого фургона в другой.