Ангел из Монтевидео - Жерар Вилье

– У меня уйма дел, – любезно пояснил он. – Ведь ты у меня в программу не входила.

Она нахмурилась.

– Неужели ты меня вот так и оставишь?

По правде говоря, страсти в Малко в эту минуту было не больше, чем в куске холодной телятины. Полковница исчерпала все свои самые тайные резервы... Она поднялась на колени, меряя его насмешливым и в то же время нежным взглядом.

– Возвратившись из крестовых походов, – сказала она, – твои предки, наверное, набрасывались на своих жен, как сумасшедшие.

Она перевернулась на спину, в одно мгновение стянула с себя чулки и протянула руки к Малко.

– Поди попрощайся со мной.

Отказаться было трудно. Теплое тело, тугие бедра приникли к нему, и Малко подумал, что дело, может, сладится еще раз. Мария-Изабель вытянула ноги, подвинула голову, чтобы видеть себя в зеркале на потолке. И прыснула со смеху.

– Увидел бы сейчас нас Хуан, его бы кондрашка хватила. Ведь он по мне сохнет.

Они выделывали на кровати все, что только можно было себе представить. Как будто Мария-Изабель захотела, чтобы с нею у Малко было связано самое удивительное воспоминание в жизни. Каким только способом она ни отдавалась – без всякого удержу, без всякой стыдливости, однако, как правило, не переставая наблюдать за собой в зеркало.

Вуаль, шляпка, цветастый жакет, роскошное белье, туфли валялись по всей комнате. Что же до лица, трудновато ей будет убедить своего супруга, что она пила чай с друзьями...

Видя, что она снова устраивается под ним, Малко нежно промолвил:

– Ну ты и ненасытная!

– Некоторые мои друзья утверждают, что я нимфоманка, вот уж неправда, – проворковала она. – Просто я сама выбираю себе мужчину. Я как только тебя увидела, сразу захотела. У тебя такие золотистые глаза, ты такой элегантный. И ты человек опасный. А я как раз люблю опасных.

Эта мысль словно возбудила ее, она закрыла глаза и еще крепче прижалась к Малко, свернувшись на круглой кровати.

Малко приступил к последнему раунду, когда странный шум заставил его встрепенуться. Мария-Изабель тоже услышала шум и открыла глаза, все еще затуманенные сладострастием.

– Стучат в дверь, – сказала она.

Действительно, в дверь стучали... Стучали все сильнее и сильнее. Малко с Марией-Изабель как-то расхотели продолжать свои любовные игры. Белая полоса обозначилась вокруг губ молодой женщины.

– Это Педро, – прошептала она. – Он нас убьет.

Малко, на время оставив галантные манеры, бросился к своей одежде и схватил пистолет. За последние несколько лет он выбрался живым из стольких переделок не для того, чтобы его под конец укокошил ревнивый муж. Даже если это полковник.

Мария-Изабель тоже вскочила и схватила вуаль. Голая, как Ева.

Стуки в дверь становились все громче. Вдруг раздался зловещий треск пробиваемой дверной филенки и грохот стремительного вторжения. Малко взвел курок и направил на дверь.

Его партнерша думала о чем угодно, только не о том, что надо одеться...

Дверь с шумом распахнулась, и Малко увидел шестидюймовый кольт Криса Джонса. Сзади маячил силуэт Милтона Брабека, державшего в каждой руке по гаубице.

– Ой, – выдохнула Мария-Изабель.

Страх оказался сильнее стыдливости, так что у нее, по-видимому, и в мыслях не было прикрыть чем-нибудь свое прекрасное тело. Крис Джонс сначала порозовел, потом побагровел и наконец его лицо приняло цвет баклажана. Он опустил глаза, опустил пистолет и прошептал:

– Я должен был догадаться...

Чуть ли не со злостью он пихнул следом Милтона, который так ничего и не увидел, кроме вуали.

– Мотай отсюда, – сказал Крис. – С принцем дама.

Спрашивать, голая дама или нет, было излишне. Телохранители в сердцах захлопнули дверь: их опять одурачили. Именно эту привычку – предаваться плотским утехам в рабочее время – они больше всего не переносили у Малко.

– Вы их знаете? – спросила, немного успокоившись, Мария-Изабель.

– Это мои люди, – объяснил Малко. – Я совсем забыл, что условился с ними о встрече.

Не снимая вуали, она легла и прижалась к нему.

– Ну так мы можем продолжать. Раньше чем через час Хуан не придет.

В вуали она выглядела еще соблазнительней.

Но Малко уже думал о ЦРУ и о том мнении, которое сложилось о нем у его телохранителей. Он мог развратить их на всю оставшуюся жизнь.

Приподняв вуаль, он запечатлел целомудренный поцелуй на ее прекрасных устах. И тут же отстранился, чтобы не разжечь пожар.

– В другой раз, – пообещал он. – Даже если под рукой не окажется зеркала.

Глава 9

Бело-голубая волна захлестнула мостовую – дюжина молодых послушниц, выйдя из монастыря, проходила перед оранжевым «мустангом», остановившимся на углу улиц Генерала Риверы и Валентине. На монахинь, как их представлял себе Малко, они походили только своим нарядом. Уж больно они смеялись и веселились. Одна из них даже бросила дерзкий взгляд через ветровое стекло «мустанга».

Крис Джонс и Милтон Брабек сидели, надувшись, на заднем сиденье. Разумеется, пышные телеса Марии-Изабель Корсо все еще стояли перед глазами Милтона, уже развращенного жизнью в Нью-Йорке. Однако, он осуждал Малко больше, чем восхищался его подвигами. Тем более, что поиски Рона Барбера пока не давали результата. И не за что было ухватиться – только родинка на бедре девушки, изнасилованной Диего Суаресом, да неосторожные признания Фиделя Кабреро.

Маловато.

Малко глядел на девушек, следовавших вдоль высокой монастырской стены. Любая из них могла оказаться той, которую он искал. Он смутно надеялся узнать ее по описанию Диего Суареса. Сидевшая рядом Лаура Иглезиа тоже выглядела озадаченной.

– Они все на одно лицо, – заметила она. Лаура заявилась через десять минут после телохранителей. Вероятно, она хорошо усвоила любовный регламент своей неистовой подруги. И была настолько любезна, что привела «мастерскую» в порядок.

Малко включил зажигание, повернул направо и чуть было не угодил под автобус. Движение на центральных улицах Монтевидео разрешалось только в одном направлении, но стрелки, вероятно, из скромности, уругвайцы рисовали еле заметными.

Малко снова дал газ. Его грызла тревога. На столе у американского посла копились телексы. Приятели Рона Барбера в Вашингтоне развили бешеную деятельность. Государственный департамент прислал распоряжение, предписывающее сделать все возможное, чтобы вырвать Барбера из рук боевиков: любыми средствами и за любые деньги...

Вот только уругвайцы... Им было наплевать на работника американских спецслужб, их заботил только собственный престиж.

Миновав десяток знаков, запрещающих проезд, Малко добрался наконец до серого массивного здания с высокими колоннами в готическом стиле. Полицейское управление, центр по борьбе с тупамарос. Отдел Рикардо Толедо находился на четвертом этаже.

Рона Барбера трясло с головы до ног. Он уже ничего не слышал. Ему расшибли рот, и он не мог говорить. Огромный синяк украшал лоб. Последняя пытка заключалась в том, что его посадили в бочку с водой и окунули туда электрод. Барбер вновь потерял сознание. Человек с лицом индуса, склонившись над Барбером, вливал ему в рот ужасный аргентинский коньяк. Самая настоящая сивуха. Барбер закашлялся, коньяк обжег ему горло. Чрево Барбера словно разодрали пополам. Он все бы сейчас отдал за бутылку перье.

С него сняли капюшон, он зажмурился от резкого света, потом осмотрел свое тело и удивился, что нет никаких рубцов и шрамов. Член был на месте, разве слегка распух. Барбера развязали. Он попытался дотронуться до низа живота, но тут же закричал: боль была такая, словно с него содрали кожу. В углу он заметил кассетный магнитофон. Вот, значит, откуда во время пыток доносилась музыка. Девушка исчезла.

– Иди передохни, гринго, – сказал индус.

Рон Барбер сполз с лестницы и забился в угол своей берлоги. Он вдруг осознал, что ему не надели наручников. Что бы это значило? Он растер нывшие запястья. Постепенно им овладевала страшная тревога. Он уже не помнил, что происходило после его третьего обморока. Боль, обрывки фраз, мимолетные ощущения, музыка.

Почему они перестали его пытать?

Или он заговорил? Что же он мог сказать? Барбер сжал кулаки, подавляя желание закричать. Не может того быть, чтобы он, Рон Барбер, один из лучших сотрудников ЦРУ, сам поднаторевший в разного рода ловушках, раскололся.

Он попытался восстановить в памяти, как его пытали, но не мог. Если он раскололся, над Фиделем Кабреро нависла смертельная угроза. Вдруг из глаз Рона Барбера полились слезы. Так мучительно не знать наверняка. Он никогда бы не подумал, что ток способен вызвать в человеческом мозгу такие опустошения. Зная, что не сдержит своего обещания, он все же поклялся, что если выберется отсюда живым, никогда больше не прибегнет к такому роду пыток. Ужасная коварная мысль продолжала терзать его совесть.