Изменить будущее (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

Так постепенно мы осваивали водолазную науку. Скоро мы стали плавать с инструктором в паре. Тут же рядом бултыхались и ныряли пацаны без аквалангов, но в масках и с дыхательными трубками. Это было красиво. К концу лета мальчишки, кто хотел, плавали в лягушатнике под моим контролем самостоятельно, а инструктор выводил их и опускал на десятку. Из ящика имелся выход в заводь сразу на глубину семь метров и мальчишки торчали в этом "окне", наблюдая за погружением товарищей. Компрессор стучал не переставая.

С парашютной подготовкой не заладилось сразу и так и не ладилось. Теоритическую часть за зиму мы прошли, а прыжковую отложили на осень. Ну и ладно, думал я. И так хватало суеты.

Зато с альпинизмом получилось легко. Я сдал сразу на первый взрослый, выступив на краевых соревнованиях. По правилам скалолазания 1970 года соревноваться детям до семнадцати лет было запрещено, следовательно и получать спортивные разряды тоже. Энтузиасты тренировали юношей и даже проводили для них неофициальные соревнования. Заводили "альпенкнижки" и отмечали покорённые высоты. Но не в Приморье.

Федерации альпинизма и скалолазания в Приморье не было. Секцию при ДВПИ закрыли после смерти одного из участников восхождения в горох Камчатки студента горного факультета от остановки сердца. Там приморские альпинисты обычно под прикрытием горной практики проводили неофициальные сборы. В 1970 году решили посвятить официальное восхождение 100-летию В.И.Ленина и потерпели фиаско.

То есть, официально альпинизма во Владивостоке не существовало. Самостоятельные группки на свой страх и риск продолжали покорять высоты и получали официальные разряды у проживающих в Приморье "западных" инструкторов.

Одна работала в ДВНЦ, другой в ТИНРО. Вот к ним и обращались энтузиасты за подписью в книжку. Моя мама в это время как раз работала в ТИНРО и я обратился к ней. Все альпинисты подписывались в ДВНЦ и про второго инструктора не знали. А я знал, потому, что интересовался историей развития альпинизма.

Я случайно влился в группу, тренировавшуюся на скалах нашего "Дивана" на бухте Тихой. Это была группа секции "горного туризма" из того же Политехнического института. Это так перекрасились альпинисты. Вот они и выдали мне книжку, куда они фиксировали мои восхождения с седьмого класса. Ездил с ними после восьмого класса и к скальному массиву Екатерининский.

Мама просто отнесла ему мою книжку альпиниста и принесла со третьим разрядом и подписью. Вот с этой подписью я и подкатил к Татьяне Миргородской – руководителю секции и оказалось, что в июле, после сессии они собираются на "Катьке", как они называли Екатерининскую гору, на слёт. И там, вроде как, ребята уже проложили трассы разной категории сложности.

– Зря ты к Рубину обратился. Мы с того года уже своих инструкторов имеем, – сказала Татьяна. Поехали с нами. Получишь второй, а может быть и первый.

– А разве можно так быстро? Только третий и сразу первый.

– Да хоть КМСа, только норматив выполни, а по стенкам наползал ты достаточно. Да и на горки наши походил. Три восхождения есть по категории 3-б. О! Посмотри, какой у тебя год стоит.

Я посмотрел. 1976 год.

– Вот блин… Запись недействительная. 16 лет мне было тогда.

– Рубин не разобрался. Мама твоя не сказала, а сам он на твой год рождения внимания не обратил. Так что, хочешь разряд, поехали.

Вот я и скатался туда вместе с ними и привёз первый разряд.

Глава девятая

В самом конце лета съездили в деревню, собрали картошку. До этого года я ездил к бабушке с дедушкой на всё лето, сначала, чтобы они за мной приглядывали, потом помогать по хозяйству. Это лето у меня у меня так заполнилось, что я и не вспомнил про деревню.

Уборка картошки прошла быстро и весело. Кроме нас с мамой приехала тётка Галина с мужем, дядя Гена с женой. Управились за три дня и устроили застолье с живущими рядом родственниками, соседями, песнями и плясками.

Ох как пели наши предки! Даже без гармошек и баянов! В три, четыре голоса… И украинские и русские песни. У бабушки был высокий, приятный голос. Я и в детстве любил эти песни, а сейчас я сидел за столом и "таял".

Естественно, я пробежался по "старым" местам, которые сейчас были действительно теми, которые я помнил, а не такими, какими они стали в последствии.

Всё течёт и всё меняется. Деревня тоже, начиная с девяностых, стала меняться, как внешне, так и внутренне. Стали запирать замки, уходя из дома, потому что появились воры. Раньше, почти все, друг друга знали и домов не запирали. Палочку вставят в петлю для навесного замка и пошёл на огород или в магазин. А в девяностых везде появились "наркоманы". Слово то какое дикое… И пошло-поехало.

А сейчас я бродил по деревне и чуть не плакал от умиления и жалости к ней, той молодёжи, что ещё только родилась и которая сопьётся, скурится и скурвится, не выдержав перестройки умов. Я остро почувствовал, что наше поколение – последнее счастливое поколение СССР. Но в девяностых на нас ляжет вся тяжесть последствий государственного переворота.

Вечером перед отъездом домой я подсел к дяде Гене, курившем на скамейке под тополем.

– Дядь Ген, а что будет, когда умрёт Брежнев?

– Да… Ничего не будет. Выберут кого-нибудь…

– В едином порыве? – Спросил я.

Геннадий Николаевич отставил сигарету и посмотрел на меня. Он стал членом партии и парткома Приморского Морского Пароходства.

– Генерального секретаря выбирает политбюро. Там всё несколько сложнее. А что вдруг тебя это озаботило? – Усмехнулся он.

– Да так… Озаботился сохранением "линии партии". Партия наш рулевой? Вдруг повернут не туда…

– О, как? Сомневаешься в разумности руководства?

Он загасил сигарету и посмотрел на меня с удивлением. Он был умный и грамотный. Сейчас он возглавлял вычислительный центр пароходства, а впоследствии возглавит отдел кадров и партком. Он, вероятно, уже сейчас знал, понимал и осуществлял свою карьерную линию.

– Колебания линии были? – Спросил я и сам ответил. – Были. Никита Сергеевич…

– Миша-а-а… – он предостерегающе поднял палец. – Запомни раз и на всегда заповедь из библии: "Не поминай всуе!". Что это значит, знаешь?

– Знаю. Я и не поминаю. Я просто понимаю, что всё вдруг может измениться в любую сторону. Или к закручиванию гаек, или к НЭПу. Второе реальнее.

Дядя Гена рассмеялся.

– Ну, ты брат, даёшь… К НЭПу… Это вряд ли. Первое вероятней, если уж на то пошло. Но об этом не говори никому. Не надо, – сказал он, подражая голосу Саида из "Белого солнца…"

Потрепав меня по голове, он сказал:

– Взрослеешь.

Потом помолчал и добавил.

– Всё имеет две стороны, или конца. А то и три… Жизнь многогранна. А ты к чему этот разговор затеял?

Чуть подумав, я сказал:

– Представим… Есть несколько вариантов движения: вперёд, назад, в право, влево, вверх, вниз.

– Трёхмерное пространство? Ты о нём? – Засмеялся дядя.

– Именно. Задачка на пространственное мышление. Человека, вне зависимости от его желания перемещает по какому-то направлению. Что делать человеку?

– Приспосабливаться.

– Вот и я о том. Мне хотелось бы приспособиться к возможным, – я сделал ударение на последнем слове, – изменениям нашего строя.

– Ни хрена себе… Это на какой же, позволь спросить?

– На капиталистический.

– Тебе, что, сон плохой приснился? – Усмехнулся дядя Гена.

– Можно сказать и так, – вздохнул я.

– И что же ты от меня хочешь? Чтобы я тебя научил капитализму? – Спросил он тихо. – Ты не за кордон намылился бежать? Тогда я тебе не помощник. Это без меня. Мне и тут хорошо. Да и тебе там будет кисло.

– Не-нет, дядя Гена. Я совсем не о том. Мне тоже здесь хорошо.

– Так о чём же, чёрт возьми?

– Я хотел бы работать заграницей. Причём, не "ходить за границу", а именно работать. Например, в компании "ВьетСовПетро", – сказал я и прикусил язык.