Кому на Руси сидеть хорошо? Как устроены тюрьмы в современной России - Ева Михайловна Меркачёва

Московских заключенных после ареста главврача единственной во всем городе тюремной больницы Александра Кравченко, по сути, перестали «актировать» и направлять на диагностику и лечение в гражданские специализированные клиники. Тюремные медики боятся тех же самых обвинений в подкупе «за улучшение условий содержания», что предъявили и ему. Это полная победа следствия, которое всегда грезило возможностью определять судьбу тяжелобольных заключенных.

В этой истории переплетено множество сюжетных линий, а в качестве героев фигурируют известные сидельцы. Есть в ней место и тюремным интригам (все страшное начинается, как писал великий писатель Сергей Довлатов, с обыкновенных доносов), и даже… секс-скандал.

СИЗО «Матросская Тишина»

Как больной заключенный может получить долгожданную свободу и кто те люди, которые решают судьбы безнадежных арестантов и проявивших к ним милосердие тюремных врачей? Вот об этом попробую вам рассказать.

2014 год

Эту историю нужно начинать издалека. Много лет назад единственную в Белокаменной тюремную больницу (на базе «Матросской Тишины») возглавлял врач, которого заключенные прозвали Доктор Зло. Когда он ходил по камерам вместе с нами, членами ОНК Москвы, то почти про каждого пациента говорил, что тот симулянт.

— Посмотрите, этот человек парализован, — говорили мы про очередного больного.

— Симулирует, — твердо отвечал Доктор Зло.

— Посмотрите, этот заключенный ничего не ест. Пища не проходит.

— Проходит. Я в дверной глазок видел, как он булочки по ночам трескал, — не моргнув глазом мог соврать Доктор Зло.

— А этот говорить не может, только шипит из-за опухоли в горле.

— Этот? Трагикомедию ломает!

На все обращения правозащитников не то что не реагировали — ФСИН их категорически опровергала. А потом, помню, случилось то, что называют фатумом: прямо во время пресс-конференции, где Доктор Зло рассказывал о качественном лечении, умер заключенный-предприниматель.

Зато никаких вопросов к нему у спецслужб и следствия никогда не было. Они знали: при этом докторе заключенный может освободиться только «ногами вперед». Хотя справедливости ради скажу, что мы добились освобождения парализованного парня, и он благодаря этому до сих пор жив.

И все же вскоре главврач покинул свою должность. На его место приходили другие, но долго не задерживались. Многие элементарно не выдерживали нагрузки. Только представьте: сотни страдающих ВИЧ, туберкулезом, гепатитом, онкологией и прочими серьезными недугами. И всем нужны лекарства, которых нет, всем требуется диагностика, которой тоже нет. Больные стонут, их родные и адвокаты жалуются, прокуратура лютует. В итоге с теми главврачами, которые задерживались в больнице, быстро происходила профессиональная деформация: они так же, как Доктор Зло, начинали жалеть таблетки, отказывали в вывозе на диагностику в гражданскую больницу и в каждом умирающем видели симулянта.

А потом ситуация изменилась. Врачей стали наказывать за смерти пациентов. Во ФСИН ужаснулись показателям и приняли меры. И хорошие врачи стали подтягиваться в «Матроску». А потом появился доктор Александр Кравченко. Благодаря ему в тюремной больнице стали проводить по 200 операций в год (до него — меньше 10, а в иные годы — всего по три). Он поразил нас тем, что всегда объективно описывал картину состояния заключенного. Правозащитники ему доверяли порой даже больше, чем пациентам, которые могли и «накрутить» себя, и напрасно цепляться за свою хроническую болезнь как за шанс оказаться на свободе. Вот, к примеру, говорит один: «Чувствую себя намного хуже! Все органы отказывают». Кравченко спокойно: «Показатели не изменились, но и положительной динамики нет». А еще мог он в сердцах ругнуться, когда привозили из суда очередного арестованного на инвалидной коляске. Кравченко не был героем, он не клал себя на алтарь борьбы за права больных заключенных. Но в наше время быть разумным, нормальным — уже геройство.

Кравченко много раз просил нас обратить внимание, что в единственной в Москве тюремной больнице нет ремонта во многих палатах-камерах (и они такого вида, что, попадая туда, умереть хочется, а не выздороветь), что никак не купят аппарат МРТ или КТ. Он прямо говорил о проблемах больницы, для чего требуется определенная смелость.

А вообще складывалось ощущение, что держать больницу в запущенном состоянии правоохранительной системе выгодно. Тогда больные заключенные согласятся дать любые показания, только бы их вывезли на диагностику и лечение в гражданскую клинику или признали у них наличие заболевания, препятствующего содержанию под стражей («актировали»).

И вот мы дошли до самого главного.

«Актировка». Это слово известно, пожалуй, каждому заключенному. «Актировать» — значит признать официально, что есть заболевание, входящее в утвержденный Постановлением Правительства № 3 перечень недугов, препятствующих содержанию под стражей. Процедура такова: сначала заключенного из любого СИЗО отправляют в тюремную больницу, там консилиум врачей приходит к выводу, есть ли основания предполагать наличие заболевания. Потом консилиум за подписью начальника больницы отправляет заключенного на медосвидетельствование, которое обычно проходит в горбольнице № 20 (в случае онкологии — в городском онкодиспансере № 1). Если медкомиссия выносит положительнее решение, документы отправляются в суд. И только Фемида выносит окончательное решение: освобождать или нет.

У нас, правозащитников, было два главных вопроса к Кравченко. Почему долго не вывозят в гражданские больницы на диагностику и лечение? Почему мало больных направляют на обследование по Постановлению № 3? Мы не раз говорили: «Почему вы боитесь ответственности направлять на "актировку"? Ведь наличие препятствующего содержанию под стражей заболевания устанавливает комиссия гражданских врачей, а решение об освобождении по нему — суд».

«Вот увидите, в случае чего достанется нам», — отвечали врачи.

И мы увидели.

2020 год.

Летом врачей больницы «Матросской Тишины» вызвали на допрос, в их кабинетах прошли обыски. Одновременно следствие «тряхнуло» городской онкодиспансер (ОКД) № 1. И тюремные, и гражданские доктора были в ужасе.

Шумиху спровоцировал случай заключенного Александра Бояршинова. Пожилого мужчину задержали в Москве по подозрению в двойном убийстве, совершенном аж в 2013 году в Амурской области. Его дело вел центральный аппарат СК. Но рак съедает и тех, кто на особом контроле у Следственного комитета. Бояршинова вывезли в онкодиспансер № 1, где подтвердился диагноз «онкология мочеполовой системы». Вернули в «Матросскую Тишину», но рак не отступал. Было совершенно очевидно, что у Бояршинова болезнь, которая входит в перечень недугов, препятствующих содержанию под стражей. Мы, члены ОНК, не понимали, почему его не «актируют». Чтобы обратить внимание на тяжелую ситуацию, я написала о нем, а также еще о восьми других онкопациентах-заключенных в «МК». Наконец, гражданская медкомиссия установила факт заболевания по ПП № 3, но ведь последнее слово за судом. Чтобы он вынес решение, ему нужны медицинские документы. А их держал у себя следователь.

Мне сложно сказать, что было в голове у