Вяземский - Вячеслав Бондаренко

20 апреля 1807 года в возрасте пятидесяти трех лет умер князь Андрей Иванович. Накануне он в присутствии друзей, князя Я.И. Лобанова-Ростовского и Н, С. Мордвинова, продиктовал завещание. «В твердой также надежде на дружбу и снисходительность Николая Михайловича Карамзина, — говорилось в последнем, 6-м пункте, — и что он в полной мере уважит, сим изъявлением моей к нему доверенности, основанной на достоверной известности о его просвещении, честности и благонравии, передаю ему драгоценнейшее для сердца моего право вместо меня пещись о воспитании сына моего, руководствовать к приобретению нужных для него познаний и до совершенного возраста его быть ему во всех случаях наставником и путеводителем. Заклинаю при том сына моего родительскою моею властию, чтоб он ему был столькоже послушен, как бы и мне самому»{6}. В незавершенном стихотворении «Деревня» Вяземский так вспоминал об этом:

Родитель, на одре болезни роковойТебе вверял меня хладеющей рукойИ мыслью отдыхал в страданиях недуга,Что сын его найдет в тебе отца и друга.О, как исполнил ты сей дружества завет!Ты юности моей взлелеял сирый цвет!О, мой второй отец! Любовью, делом, словомТы мне был отческим примером и покровом…

В завещании Петру были отписаны большие поместья — знаменитое своим ювелирным промыслом село Красное-на-Волге Кинешемского уезда Костромской губернии (907 крепостных душ), Матово Be невского уезда Тульской губернии (105 душ), Житнево Бронницкого уезда Московской губернии (8 душ), Остафьево (162 души) с домом и суконной фабрикой и московский дом в Малом Знаменском переулке. Екатерина Вяземская унаследовала большое тверское село Спасское (1204 души), а Екатерина Карамзина — восемь нижегородских деревень с 800 крепостными душами. Опекунами над поместьями назначались князь А.П. Оболенский и Ю.А. Нелединский-Мелецкий.

Похороны в Новодевичьем монастыре. Андрей Иванович нашел последний приют недалеко от величественного пятиглавого Смоленского собора и недавно отстроенной после пожара темно-красной церкви Успения. Все друзья собрались проводить его в последний путь. Во время отпевания Нелединский стоял у гроба и «смотрел с любовью на то, что оставалось пред ним от товарища и друга, с необычайною ласкою руку уже остывшую и онемевшую жал в руке своей как руку еще живую, которая могла бы нежным сочувствием отвечать на вызов дружбы и скорби».

Осиротел особняк, у Колымажного двора. Но Петр Андреевич сумел поддержать его славу одного из гостеприимнейших домов Москвы. Наконец-то долгожданная свобода! И никто не станет досаждать упреками… Теперь у Вяземского собиралась молодежь, до утра шумели дружеские застолья. Обладатель большого состояния и серой четверни, поэтического таланта и редкой любезности, молодой хозяин быстро приобрел репутацию остроумца, светского льва, легкого на подъем человека.

Кстати сказать, Вяземский стал звездой московской светской жизни не только в глазах своих ровесников. Его, теперь уже юношу, рады были видеть и друзья его отца — Нелединский, Ростопчин, — и пржде ему незнакомые, такие же, как он, хлебосолы, жившие открытым домом: Неёлов, Башилов, Федор Иванов… Да и Карамзин не раз оставлял работу над «Историей» ради позднего чая и партии бостона у своего воспитанника… Согласимся, что влюбить в себя светскую Москву всех возрастов, так склонную к сплетням и злословию, — задача нелегкая. Вяземский справился с такой задачей играючи, а это значит, что покойный князь Андрей Иванович явно преувеличивал душевные недостатки своего отпрыска.

«Он мог бы пострадать: как ни зубаст он был, его бы заели; но он был молод, богатый жених и чрезвычайно влюбчив, — вспоминал Филипп Вигель, автор знаменитых «Записок». — И женщины — матери и дочери, охотно видя в нем будущего зятя, любовника или мужа, стояли за него горой… И не одни еще: он скоро сделался идолом молодежи, которую роскошно угащивал и с которою делил ее буйные забавы. Да не подумают, однако же, что этот остряк, весельчак был с кем бы либо дерзок в обращении; он всегда умел уважать пол и лета. Баловень родных, друзей и прекрасного пола, при постоянных успехах и среди многих заблуждений своей счастливой молодости он никогда не зазнавался, всегда оставался доброжелателен, сострадателен и любящ. Он служил доказательством, что остроумие совсем не плод дурного сердца, а скорее живого, веселого нрава».

«Богатым женихом», впрочем, Петр Андреевич был недолго — по неопытности позволил он вовлечь себя в карточную игру и в короткий срок «прокипятил», по его выражению, около полумиллиона. Пришлось, как ни грустно, устраиваться на службу, а там и продавать отцовский дом. По протекции Карамзина 5 ноября 1807 года князь поступил юнкером в Межевую канцелярию, дававшую вполне приличный доход. Приходилось иной раз и завернуть в Кремль, в здание Сената… 27 апреля 1808-го следует чин титулярного советника, 22 марта 1811-го — придворное звание камер-юнкера, выхлопотанное Дмитриевым по просьбе Карамзина. Но что из молодого Вяземского за чиновник?.. Пусть те, кому не жалко юности, корпят за канцелярским столом! А у него есть поэзия, Остафьево, друзья… Только раз ему не удается отвертеться от крупной служебной поездки: в сентябре 1809-го — марте 1810 года он отправляется с инспекцией по Пермской, Казанской, Нижегородской и Владимирской губерниям. Но и этот вояж умеет Вяземский превратить почти в развлечение. Верным паладином в странствии был друг его Алексей Перовский. (Удивительна все же способность Вяземского находить себе друзей! Вот и этот ранний его приятель станет потом писать под псевдонимом Антоний Погорельский, и Пушкин восхитится его «Лафертовской Маковницей». А кто из нас в детстве не зачитывался его «Черной курицей, или Подземными жителями»?..)

К концу 1809 года относится первое сильное сердечное увлечение юного князя — во время довольно долгого пребывания в Перми 17-летний Вяземский влюбился в дочь местного губернатора Модераха Софью Карловну Певцову, «необыкновенной красоты и очень образованную и любезную женщину». Юношу не смутила ни разница в возрасте — Певцова была на двадцать лет старше, — ни то, что мужем красавицы был заслуженный генерал, командир Екатеринбургского пехотного полка… Едучи с Певцовой в санях во время ревизии какого-то медноплавильного завода, юный влюбленный сымпровизировал восторженные стихи в честь дамы сердца, а затем, во время танца на губернаторском балу, призвал ее немедленно расстаться с генералом и бежать вместе в Москву. Но повторения романтической истории князя Андрея Ивановича и Дженни Кин не получилось.