Майский цветок - Висенте Бласко-Ибаньес

Потомъ она подошла къ Росаріи, съ которой заговорила еще грубѣе:

«Да, да, Богъ Свидѣтель! Жена Антоніо – скверная скотина, бѣшеная сука. И нечего спорить и глядѣть на нее съ такой злостью, а то она запуститъ ей гирею въ голову. Это – ея манера заставлять себя слушать!.. Сверхъ того, Росарія имѣетъ очень мало почтенія къ старой пріятельницѣ своей матери!.. Словомъ, это нужно кончить. И что это за манера драться? Можно ли обрывать уши у людей? Только дикій звѣрь способенъ сдѣлать это. Кто хочетъ драться, дерется честно; дуетъ туда, откуда кровь не пойдетъ. Сама она, лично, не разъ таскала за волосы своихъ сверстницъ. Которая сильнѣе, заворотитъ другой юбочки и шлепъ да шлепъ, милое дѣло! – такъ что потомъ недѣлю цѣлую бокомъ садиться приходится. Но послѣ того – дружба по прежнему: пойдутъ да и помирятся въ шоколадной лавкѣ. Вотъ какъ ведутъ себя придичныя женщины; да и теперь такъ слѣдуетъ сдѣлать, разъ она это говоритъ… Нѣтъ? Потому что Долоресъ развращаетъ ея мужа?.. Чортъ подери мужа! Развѣ Долоресъ бѣгаетъ за нимъ сама? Вѣдь бѣгаютъ-то за бабами мужики, и если бы Росарія захотѣла покрѣпче попридержать своего, а не строить изъ себя дуру, такъ она бы понаряднѣе ходила дома. Чтобы удержать при себѣ мужчину, нужно быть бойкой, чортъ возьми! И особенно принимать мѣры, чтобы ему не припадала охота еще бѣгать за другими, какъ только выйдетъ изъ дому. И что это теперь пошли за бабы! Ничего-то онѣ не знаютъ. Ахъ! Была бы матушка Пикоресъ въ шкурѣ Росаріи, – посмотрѣли бы, какъ посмѣлъ бы ея мужъ измѣнить ей!.. Тутъ толковать ужъ нечего! Все рѣшено. Дѣло будетъ сдѣлано. Росарія и Долоресъ должны послушаться, не то»…

Мѣшая угрозы съ грубыми ласками, матушка Пикоресъ вернулась къ своему столу, чтобы продолжать продажу.

Въ этотъ день кончили скоро. Покупатели требовали много рыбы, и къ двѣнадцати часамъ столы почти опустѣли. Остатки товара были убраны въ шайки, между льдомъ и мокрымъ холстомъ. Тартанеро пришли забрать корзины и сложили ихъ позади своихъ тряскихъ экипажей.

Посреди рынка матушка Пикоресъ облачалась въ свой клѣтчатый плащъ, окруженная своими старыми пріятельницами, вѣрными спутницами ежедневныхъ поѣздокъ, садившимися всегда въ одну тартану съ нею. Наступилъ моментъ заняться молодыми бабенками. Итакъ, она подошла къ столамъ обѣихъ соперницъ, которыхъ заставила выйти на середину при помощи пинковъ и щипковъ. Долоресъ и Росарія, побѣжденныя неистовымъ упорствомъ старухи, стояли рядомъ, конфузясь такой близости, но не смѣя разжать губъ.

– Заѣдешь за нами въ шоколадную лавку, – приказала старуха кучеру тартаны.

И величественная группа клѣтчатыхъ плащей и вонючихъ юбокъ покинула рынокъ съ сухимъ постукиваніемъ калошъ по плитамъ.

Одна за другою, гуськомъ, торговки прошли по базарной площади, гдѣ заканчивались послѣднія сдѣлки. Колоссальная Пикоресъ шла первою, расчищая себѣ путь локтями; потомъ слѣдовали ея пріятельницы со сморщенными носами и желтоватыми глазами; шествіе замыкали: Росарія, которая, придя пѣшкомъ, должна была тащить на рукахъ и свои пустыя корзины, и Долоресъ, которая, несмотря на раненое ухо, улыбалась любезностямъ, имѣвшимъ темою ея смуглое личико, обрамленное платочкомъ.

Онѣ расположились въ шоколадной лавкѣ, какъ обычныя посѣтительницы. Корзины Росаріи, заражавшія воздухъ, были сложены въ уголъ; шумно двигая стульями, всѣ торговки усѣлись вокругъ мраморнаго стола, примѣшивая свой запахъ бѣднаго люда къ запаху плохого шоколада, шедшаго изъ кухни.

Матушка Пикоресъ пыхтѣла отъ удовольствія, сидя въ этой прохладной залѣ, бывшей для нея чудомъ роскоши, и еще разъ созерцая всѣ подробности ея убранства, весьма хорошо ей извѣстныя: пеструю цыновку на полу, облицовку изъ бѣлыхъ плитокъ на стѣнахъ, окно съ утратившими блескъ стеклами, украшенное красными занавѣсочками; оловянныя мороженницы, стоявшія у входа, засунутыя въ пробковыя ведра и прикрытыя остроконечными металлическими крышками; внутри же – прилавокъ и на немъ двѣ стеклянныхъ вазы: съ бисквитами и съ «азукарильями» [12] , а за прилавкомъ – сонную хозяйку, лѣниво пошевеливавшую длинною тросточкою ту бахрому изъ завитой бумаги, которою спугиваютъ мухъ.

Что имъ угодно? Что обыкновенно, тутъ нечего и спрашивать. По чашкѣ въ унцію на человѣка и по стакану холодной воаы.

Эта чашка шоколада съ утра долженствовала быть для матушки Пикоресъ четвертою; но желудокъ у нея, какъ и у ея пріятельницъ, былъ луженымъ по отношенію къ фальсифицированному продукту, который онѣ поглощали съ наслажденіемъ. Было ли на свѣтѣ что-нибудь вкуснее. Отъ такого угощенія расцвѣтала душа. Сморщенныя ноздри старухъ трепетали отъ нетерпѣливой жадности, вдыхая голубоватый паръ, поднимавшійся изъ бѣлыхъ чашекъ, Кусочки хлѣба макались въ коричневый, стекавшій съ нихъ шоколадъ, поднимались къ беззубымъ ртамъ и въ нихъ исчезали. Но обѣ молодыя женщины почти не ѣли и сидѣли нагнувшись, чтобы не встрѣчаться взглядами.

Тѣмъ не менѣе, когда чашка матушки Пикоресъ уже почти опустѣла, грубый голосъ старухи нарушилъ тягостное молчаніе.

«Дурехи! Онѣ еще злятся? Какія дѣлаютъ рожи! Какъ дуются! Жеманятся, словно барышни! Въ старину люди бывали добрѣе. Каждый можетъ погорячиться: оно естественно; но когда дѣло прошло, о немъ не поминаютъ и цѣлуются. Ссоры остаются за порогомъ шоколадной лавки; а разъ въ нее вошли, то въ ней оказываются лишь добрыя пріятельницы, всегда готовыя услужить одна другой и помочь въ бѣдѣ. Вотъ какими надо быть, чортъ побери! Такъ учила ее еще мать, да и всегда такъ дѣлалось на рыбномъ рынкѣ. За чашками забываютъ все, къ ѣдѣ не примѣшиваютъ досаду!

Тутъ старухи, одобряя философію своей пріятельницы, начали попивать сладковатую воду съ азукарильями и выражать свое удовольствіе громкимъ рыганіемъ.

Но матушка Пикоресъ пришла въ негодованіе отъ молчаливой сдержанности соперницъ.

«Какъ? Значитъ онѣ намѣрены дуться вѣчно? Развѣ ея совѣты не разумны? Ну, живѣй! Росарія сначала, потому что она болѣе виновата.

Маленькая бабенка, все еще не поднимая головы и дергая бахрому своей накидки, невнятно пробормотала что-то о своемъ мужѣ и, наконецъ, медленно произнесла:

– Ну, если она обѣщаетъ… быть съ нимъ посердитѣе…

Долоресъ тотчасъ перебила, поднявъ свою гордую голову:

«Быть посердитѣе? Да развѣ она – людоѣдъ, пугало, чтобы отпугивать людей? Къ тому же Антоніо, счастливый супругъ Росаріи, приходится ея муженьку братомъ: мужнина брата нельзя выставить за дверь или встрѣчать съ кислымъ видомъ. Впрочемъ, вѣдь она добра и спорить не любитъ, хочетъ жить мирно да честно и не обращаетъ вниманія на то, что о ней врутъ. Потому что все это – сплетни, враки злыхъ людей, которые ужъ и не знаютъ, какъ и поссорить порядочнѳе семейство. Антоніо ухаживалъ за ней, когда она еще не была замужемъ за Паскуало? Что-жъ изъ того? Развѣ этого никогда не бываетъ? А какой же другой поводъ подала она ко всѣмъ выдумкамъ, которыя о ней распускаютъ? Она повторяетъ, что хочетъ только мира и покоя. Дѣлать людямъ сердитыя рожи она не согласна. Но если съ этихъ поръ она и будетъ обходиться съ Антоніо безъ церемоній, – въ чемъ нѣтъ ничего дурного, такъ какъ онъ съ ней въ родствѣ, – то обѣщаетъ, что не позволитъ себѣ этого на глазахъ у людей, чтобы не дать злымъ языкамъ къ ней придраться.

Матушка Пикоресъ сіяла.

«Вотъ такіе люди ей милы! Доброе сердце дороже всего! Теперь пусть поцѣлуются и все будетъ кончено.

Почти силою принужденныя старухами, невѣстки неохотно поцѣловались, не вставая со стульевъ. Тетка, счастливая побѣдою, говорила безъ умолку.

«Глупо это, чтобы женщины ссорились изъ-за мужчины. Имъ, подлецамъ, оно бы и наруку, потому что придаетъ имъ важности и позволяетъ исполнять всѣ свои прихоти. Женщина должна быть бойкой, очень бойкой, сразу приводить мужа къ покорности и, если нужно, заставлять просить прощенія. Чѣмъ женщина гордѣе, тѣмъ больше ее любятъ! Такъ она сама дѣлала со своимъ покойникомъ, когда подозрѣвала его въ чемъ-нибудь: «убирайся и зимуй тамъ же, гдѣ таскался лѣтомъ!..» Всегда, какъ цѣпная собака, никакихъ нѣжностей или сладкихъ гримасъ! Вотъ какъ женщина можетъ добиться уваженія!

Долоресъ, выражая на лицѣ серьезность и достоинство, кусала губы, точно отъ старанія подавить смѣхъ, который просился наружу. Но Росарія возражала:

– Нѣтъ, она не согласна съ матушкой Пикоресъ. Сама она ведетъ себя хорошо и имѣетъ право того же ждать отъ Антоніо. Она терпѣть не можетъ ссориться и лгать.

Старуха перебила ее:

– Все это вздоръ, чепуха и бредни… Надо брать мужчинъ такими, каковы они есть: не правда ли, душечки?..