Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель - Янис Кууне

Узрев его, остальные волхвы издали тот же крик, что и при восшествии Луны. Казалось, человек не может извлекать из бубна еще больше звуков, чем это делали служители неведомых Волькше богов, но в тот миг, когда верховный чародей бросил в огонь свою лепту зелья, бубны не просто запели, они заголосили, как и сами волхвы.

Береста принялась быстро. Порошок высыпался из него и заиграл искрами на углях. Прошло несколько мгновение в чудовищном гаме бубнов, камней и заклинаний, и от костра во все стороны поползла плотная низкая пелена серого, как мышиный мех, дыма.

Восемь волхвов повалились наземь.

Девятый остался стоять, скрадывая тишину неспешным постукиванием в свой узорчатый бубен.

Когда струйка ворожейского дыма коснулась его ноздрей, Волькша ощутил такой небывалый прилив мужских сил, что сам поразился безумию, разгоревшемуся у него в микитках. Десятки мимолетных женских обнажений вспыхнули в мозгу жесткими искрами и осыпались вниз живота, прожигая на своем пути колодцы, ноющей боли. Ярче и дольше всех горело воспоминание о Кайе… Кайя, Кайя, Кайя! Сумел бы Волькша не превратиться в насильника-Ольгерда, оголись Кайя перед ним сейчас… Сгинь, похоть, сгинь!

Борясь наваждением, Волкан не сразу заметил, что поднявшись с земли, восемь волхвов направились к алатырю-камню, возле которого образовали живую лестницу. Теперь над святилищем звучал только один бубен, подрагивавший в руках верховного кудесника. Звук его был нетороплив, но что-то томительное, скрытое о поры, слышалось в его задумчивом напеве.

Человек, укрытый с ног до головы шкурами неизвестного Волькше зверя, медленно приблизился к камню и взошел на него по телам своих прислужников. Как только он ступил на камень, живая лестница распалась, и кудесники встали вокруг морены,[103] каждый над принесенным им валуном. Они обхватили руками бока алатыря-камня и замерли в ожидании.

Теперь в таинстве настал черед волхва на камне исполнить свою пляску. Он ударил в бубен и изогнулся так, точно у него в спине не было хребта. Меховой мешок с прорезями для глаз упал с его головы, и обнажил… длинные золотистые волосы. Когда же верховный кудесник выпрямил стан, шкуры, укутывавшие его, распались и обнажили… прекрасное женское тело!

От нахлынувшего мужского желания Волькша, прятавшийся на расстоянии десяти или даже больше шагов от священного круга, и тот впился ногтями в каменный уступ. Что же говорит о восьми волхвах обступивших огромный камень. Их руки затряслись. Бугры напрягшихся мышц заходили ходуном под кожей.

А женщина на камне вновь ударила в бубен, тряхнула золотистыми волосам, доходившими ей до колен, и начала свою часть обряда. Все что она делала, каждое движение ее белого, как молоко тела, каждый взмах волос, каждый удар бубна, который она держала над головой, от чего ее высокая грудь и плавный изгиб бедер, был еще желаннее, отдавался в Волькше невыносимыми приливами похоти. Годиновичу казалось, что еще немного, и он закричит от боли, что дыбила его мужской жезл и горячим свинцов наполняла мошонку.

Люди возле алатыря встречали каждое ее движение утробным рыком. А поскольку пляска ворожеи становились все быстрее и все зазывнее, то вскоре вершину горы оглашал слитный и свирепый вой, заслышав который даже самый грозный из великанов, предпочел бы держаться подальше от этих мест.

Волькшу трясло. Его рот раскрывался сам собой, но ему каким-то чудом еще удавалось удерживать крик в горле. Мгновения текли медленно, как цветочный мед, и в то же время быстро, как летящие с неба грозовые капли. Из-под его ногтей выступила кровь. Но даже эта боль не в силах была унять чудовищные страдания, которые доставляло Волкану его же мужское достоинство. Оно казалось ему таким огромным и горячим, что вот-вот должно было расплавить уступ, за которым он прятался.

А чародейка на алатыре не унималась. Чего она хочет от этих восьмерых несчастных волхвов? Казалось еще немного и кожа у них на теле расползется от напряжения на лоскуты.

Волькша поймал себя на мысли о том, чтобы хочет спрыгнуть вниз, в кромешную тьму каменистого склона, только бы прекратить эту муку, но тут он узрел то, что заставило его позабыть даже боль внизу живота. Если бы ему раньше сказали, что восемь человек голыми руками могут поднять камень в пять обхватов шириной и в человеческий рост высотой, он бы искренне посчитал рассказчика законченным вруном. Но при свете полной луны, в тайном капище на вершине гранитной горы он видел это собственными глазами: восемь волхвов в пылу невиданного обряда оторвали глыбу от земли и подняли на уровень груди.

Но и это было еще не все, в то время как камень медленно отрывался от земли, чародейка взлетела над камнем! Она воспарила над ним точно язык белого пламени над масляным светильником. Тело волховы озарялось призрачным светом, но, видит Правда, это не был свет луны или всполохи догорающего костра. Она сияла маревом болотных огней! Светилась, точно обсыпанная звездной пылью!

Женщина поднималась все выше и выше. Она больше не била в бубен, а лишь пронзительно тянула один высокий и томительный звук. От священного камня она воспарила уже на высоту трех человеческих ростов… Ее протяжный полустон-полукрик наконец иссяк. Кудесница шумно набрала в грудь воздуха и отдала волхвам короткий приказ. Повинуясь ему, они нашарили ногами принесенные давеча камни и подвинули их вперед. Если уж они сумели оторвать от земли морену, стоило ли удивляться тому, что они смогли одной ногой сдвинуть увесистые каменюки.

Ворожея, безмолвно парившая в воздухе, тем временем произнесла еще одно слово, и камень начал медленно опускаться на подпорки.

Казалось, что от напряжения восемь мужчин окоченели и больше никогда не смогут двигаться. Однако стоило женщине отдать им последний приказ обряда, как они обмякли и повалились на землю возле алатыря.

В тот момент, когда восемь волхвов по слову чародейки упадали, подобно снопам сена, из Волькшиного жезла хлынул поток семени. Такое с ним раньше случалось только во сне. Но прежде живицы никогда не было как много. Теперь же она выплескивалась из него волна за волной, наполняя несравненное сладостью и удушливым стыдом все его существо…

Волькше хотелось плакать, тихо скулить, точно потерявшемуся кутенку. Он промачивал извергнутое семя портками, но никак не мог избавиться от ощущения, что оно продолжает течь по ногам. Боль ушла. Ее место заняла пустота.

Волхвы неведомого народа лежали навзничь вокруг алатыря-камня, над которым тихо парила обнаженная женщина. Она точно спала в воздухе. Ее тело было расслаблено и на взгляд невесомо. Медленно-медленно она опускалась на священный камень. Коснувшись его, она встрепенулась и окинула капище взглядом.