Убийца поневоле - Уильям Айриш

Каждый вечер, на протяжении вот уже шести недель, он, возвращаясь домой из своей мастерской, приносил с собой маленькие вещицы. Очень маленькие вещицы, на вид такие безвредные и безобидные, что никто, увидев их, ни за что бы не догадался, для чего они предназначались. Это были коротенькие кусочки медной проволоки, которые он иногда использовал при ремонте часов. И еще — маленький сверточек вещества, которое никто не смог бы распознать, кроме специалиста в области взрывного дела. Каждый раз он извлекал из кармана совсем немного порошка, похожего на порох. Если его поджечь, то он вспыхнет со звуком «ф-ф-ф-ф-т!». Насыпанный в мизерной дозе, он не причинит никому вреда, разве только обожжет кожу, да и то если подойти уж слишком близко. Но если набить его в старую коробку из-под мыла, которая стоит в подвале, и сильно уплотнить все то количество, что он принес за тридцать шесть дней — по воскресеньям он его не приносил, — это будет уже совсем другое дело. Их хлипкого домика словно и не было. И никто ничего не узнает. Подумают, что взорвалась газовая колонка или где-то под ними скопился в пустоте природный газ. Что-то в этом роде случилось на другом конце города два года назад, только, конечно, не в таких масштабах, что и натолкнуло его на эту мысль.

И еще он принес домой пару обычных сухих батарей. Ровно две — по одной за один раз. Их можно купить в любом магазине. А вот где он достает это вещество — его дело. Никто никогда не узнает, где он его берет. Потому что он берет понемножку. Его там даже не убывает. Она никогда не спрашивала, что там у него в маленьких свертках. Она даже не видела их, потому что он приносил их в карманах и, уж конечно, не курил при этом по дороге домой. Но если бы даже она и увидела их, то едва ли спросила бы, что там. Она была совсем нелюбопытной и редко задавала вопросы. Скорее всего, она подумала бы, что это запасные детали для часов, которые он принес домой, чтобы поработать вечером, или что-нибудь в этом роде. И к тому же она в эти дни была так суетлива и встревожена, стараясь скрыть, что днем к ней заходит посторонний мужчина, что он мог принести под мышкой хоть старинные настенные часы, и она все равно бы ничего не заметила.

Ну что же, тем хуже для нее. Смерть уже ткала свою паутину вокруг нее, пока она занималась домашними делами. Ему уже не долго осталось ждать того момента, когда, возясь с очередными часами в своей мастерской, он услышит, наконец, телефонный звонок: «Мистер Стэпп, мистер Стэпп, ваш дом полностью разрушен взрывом!»

Легкое потрясение, а далее — все своим чередом.

Он знал, что она не собирается удирать с этим незнакомцем, и сначала не понимал, почему. Но вот теперь, как ему казалось, он нашел объяснение.

Он, Стэпп, работал, а тот, другой, наверное, нет, и поэтому не смог бы обеспечить ее, если бы она ушла с ним. Какая же еще могла быть причина, из-за которой она не оставляла своего мужа? Она хотела иметь свой кусок пирога и спокойно есть его.

Так чего же ему заботиться о крыше над ее головой? Не лучше ли, взорвав все разом, отправить крышу в небеса?

Ему совсем не улыбалось, если бы она ушла от него: ведь в этом случае он не смог бы ублажить сидящее в нем существо, которое, изнемогая от порочного желания, не переставало твердить: убей, убей, убей… У него не возникало никаких сомнений по поводу того, чем еще лучше было бы избавиться от них двоих, а не ограничиваться ею одной.

И если бы, скажем, у них был ребенок лет пяти, то он ему уготовил бы ту же страшную участь, хотя, конечно, малыш ни в чем не был бы виноват. Врач-психиатр, ознакомившись с подобным умонастроением, знал бы, наверное, что надо в этом случае предпринять, и, скорее всего, срочно позвонил бы в больницу. Но, к несчастью, доктора не могут читать мысли, а их потенциальные клиенты не любят афишировать, что у них в голове.

Последний маленький сверток он принес два дня назад. Теперь коробка была полна. В ней находилось вдвое больше того, что требовалось, чтобы взорвать дом. Такого запаса хватило бы, чтобы высадить окна и в целом квартале. Но только этого не случится, потому что они жили на отшибе. Сей факт вселял в него парадоксальное чувство уверенности в том, что он делает благое дело, разрушая свой собственный дом и не трогая при этом дома соседей. Провода между тем уже были проложены, и батареи дадут нужную искру, как только их подключат к взрывчатке. Все, что теперь требовалось, — это завершить последние приготовления, соединить все, и тогда…

«Убить, убить, убить!» — злорадно думал он.

И вот этот день настал.

Он, бросив все, с утра занимался будильником. Это были часы всего за полтора доллара, но он уделил им куда больше внимания, чем каким-нибудь швейцарским карманным или наручным часам из платины, отделанным бриллиантами. Разобрал его, почистил, смазал, снова собрал, отрегулировал, так что теперь можно было не опасаться, что они подведут, остановятся или с ними еще что-нибудь приключится. Как хорошо быть хозяином и работать в собственной мастерской, где никто не говорит тебе, что можно делать, а чего нельзя. К тому же у него не было ни помощников, ни учеников, которые, заметив его особое внимание к этому будильнику, могли бы потом рассказать кому-нибудь об этом.

Как-то раз он пришел с работы в пять. Этот таинственный незнакомец, посягающий на его права, находился, наверное, здесь с двух тридцати или с трех и исчез прямо перед его приходом. А однажды примерно без четверти три пошел мелкий дождик, и когда он часа через два подошел к дому, то увидел на асфальте сухое место, которое только-только начало покрываться брызгами все еще идущего дождя. Значит, здесь стояла машина. Теперь-то он уже точно знал, в какое время она изменяет ему.

Он мог, разумеется, если бы захотел все узнать, просто прийти неожиданно, несколько раньше, чем обычно в течение этих шести недель, и встретиться с незнакомцем лицом к лицу. Но он предпочел другой путь, путь коварной кровавой мести, поскольку опасался, что они могли бы дать какие-то объяснения, которые бы охладили его пыл и лишили его оснований совершить то, что он так страстно желал. Он знал ее слишком уж хорошо и боялся, что ей вдруг удастся смягчить его сердце. Боялся, что она найдет нужные слова. А он так хотел сделать то, что задумал. Ему не интересно было раскрывать свои карты, он жаждал расплаты. Эта искусственно нагнетаемая злоба отравила все его существо. Если бы ничего не случилось, она таилась бы еще лет пять, но рано или поздно все равно выплеснулась бы наружу.

Он отлично знал, как распределяется ее время, посвященное домашним делам, и ему проще простого было бы появиться дома, когда ее там не было. Утром она делала уборку. Потом наскоро перехватывала чего-нибудь вкусненького — это у нее называлось ленчем. Затем, уже после полудня, выходила, чтобы купить продукты на вечер. У них дома был телефон, но она никогда не делала по нему заказы. Она часто говорила ему, что любит видеть то, что покупает, иначе торгаши всучат то, что ей вовсе не нужно, да еще по высокой цене. Поэтому он сможет спокойно сделать то, что задумал, между часом и двумя и незамеченным вернуться обратно.

Ровно в двенадцать тридцать он завернул будильник в обычную оберточную бумагу, сунул его под мышку и вышел из мастерской. Это было как раз то время, когда он обычно отправлялся на ленч. Правда, в этот раз он вернется немного позже, но это не имеет особого значения. Покинув помещение, он тщательно запер за собой дверь: нечего полагаться на случайности, тем более что у него здесь находилось много дорогих часов, нуждавшихся в ремонте или чистке.

Он сел в автобус на углу, как делал каждый день, когда вечером возвращался домой. Опасаться, что его запомнят водитель автобуса и пассажиры, не было никаких оснований, потому что это довольно большой город. Сотни пассажиров ездили этим автобусом и днем и ночью. Водители обычно даже не поднимали глаз, когда получали плату за проезд, и так же проворно, не глядя, выдавали сдачу. Однако сейчас автобус был практически пустой, никому в такое время дня не нужно было ехать в этом направлении.

Он вышел, как всегда, на довольно приличном расстоянии от того места, где жил. Их дом был расположен в пригороде, фактически на пустыре, и поэтому стоил сравнительно дешево, когда он его покупал. Поблизости — ни одного дома, что было сейчас ему на руку: отсутствие соседей, которые могли бы подсмотреть из своих окон, что он возвращается домой в столь неурочный час, и потом вспомнить об этом, значительно облегчало его задачу. Лишь в начале пути встречались кое-где одноэтажные домики. Дальше же не было ничего, если не считать выставленных вдоль дороги рекламных щитов с множеством портретов улыбчивых предпринимателей, которые он видел каждый день. Эти люди излучали неистощимый оптимизм. Даже теперь, когда им грозило разорение в пух и прах, они по-прежнему не унывали. На одном из щитов лысый полный мужчина готов был осушить стакан какого-то безалкогольного напитка: «Пауза, которая освежает!» На другом улыбающаяся темнокожая прачка развешивала белье: «Нет, мэм, я пользуюсь только оксидолом!» Жена фермера с телефонной трубкой в руке бросает с усмешкой через плечо: «Они не устают говорить о своем новом „Форде-8“!» Все это будет разнесено в клочья и сожжено через два часа, а они, глашатаи рекламных воззваний, не зная об этом, не спешили убраться куда-нибудь подальше.